О том же искусе чрезмерностью, как нам кажется, речь идёт и в одном изумительном фрагменте, который мы приведём ниже. В нём, не вскрывая глубокие корни уныния, Евагрий указывает на непосредственную причину этого недуга – непосильное напряжение в духовном делании. Прилагаемые усилия и здесь должны иметь меру; так, Иаков, по слову Евагрия, «пася свои стада» днём и ночью[229], умел не выбиваться из сил.

Из выше приведённых текстов явствует, что в духовной жизни, как нигде более, не следует ограничиваться поверхностными суждениями. Уныние – это зло с очень глубокими корнями, которое искусно скрывает свою подлинную природу. Тогда возникает вопрос, как в данном конкретном случае отличить истинные мотивации от ложных.

Евагрий специально возвращается к этому вопросу в своих письмах. Надёжным критерием в оценке действий человека ему служит намерение, которое обусловливает тот или иной поступок. Иными словами, следует точно знать, благо избирается ради него самого или – как в случае эгоизма ради чего-то постороннего[230]. Эгоизм во всех своих обличьях есть не что иное, как склонность к себялюбию, к той самости, которая является общим корнем всех пороков.

Увы, бесу удалось проникнуть даже внутрь наших намерений и расставить сети «на стезях правых». То есть ему удаётся придать эгоистическую направленность даже самым благим побуждениям. Евагрий предлагает свой выход из этого порочного круга и советует решительно держаться первого благого намерения, поскольку Дух Святой знает, что в борьбе с бесами человек не может сохранить благой помысел не подвергнутым искушению, неиспытанным.

Впрочем, справедливо и обратное. Дурные намерения не устоят при испытании («искушении») их теми неистребимыми «семенами добродетели», которые Бог заронил в самую почву нашего первозданного естества[231].

В этой своеобразной игре, где «помыслы пресекают и пресекаются, благие пресекают лукавые и в свою очередь пресекаются последними»[232], развивается свободная человеческая личность.

По своей природе человек добр, «ибо мы не были злыми вначале, поскольку Сеятель – Господь наш – сеял на Своём поле лишь добрые семена»[233]. Из этого доброго семени происходят все «благие порывы», общие для всех людей[234]. Ангелы приходят им на помощь своими добрыми внушениями, в то время как бесы их искушают своими лукавыми наваждениями. Кто одержит победу – зависит от человеческой воли, от нашей изобретательности и целеустремлённости или нерадивости и равнодушия. Итак, свобода воли предполагает личную ответственность. Теперь вернёмся к проявлениям уныния.

Если отшельник сразу же не покинул свою келлию, бес уныния будет вызывать в его душе состояние общей подавленности духа:

Против души, которая под воздействием уныния открывается помыслам, подрывающим её надежду, доказывая, что пустынножительство непомерно сурово, и вообще едва ли кто-то может вынести этот род жития[235].

И если оно проникает в душу, легко представить, к чему это может привести. Нет ничего удивительного, если в конце концов ставится под сомнение и сам смысл монашеского жития:

Против помысла, который пытается убедить, будто и вне монашеской жизни можно стяжать чистоту и благостояние (души)…[236]

Кто не слышал этого довода, который, как ни странно, звучит весьма современно? И не только в том, что касается монашеской жизни, но, в зависимости от обстоятельств, и в отношении всего, что не отвечает нашим наклонностям.

И это ещё не всё. Сомнения относительно смысла монашеской жизни могут радикально поставить под вопрос и само это призвание:

Против помыслов уныния, которые рождаются в нас, потому что наши родители утверждают, будто мы покинули мир и возлюбили монашеское житие нe ради Бога, а либо по нашим грехам, либо по нашей слабости, оказавшись неспособными проявить себя в делах мира сего…[237]

В конце концов у несчастного одна лишь мысль: поскорее снять с себя монашеские одежды и «бежать с поля брани»[238]

Против души, сокрушённой унынием, которая помышляет покинуть святую стезю сильных сердцем и место своего пребывания…[239]

Никто не станет утверждать, будто подобные помыслы знакомы исключительно отшельникам. И какую проницательность обнаруживает Евагрий, разоблачая тайные сомнения относительно подлинности призвания, относительно выбора определённого образа жизни, будь то монашество, священство или брак! Они проникают тихо и незаметно и подобно тому, как вода точит камень, эти сомнения постепенно подрывают нашу уверенность в самих себе. Обычное коварство уныния. Говоря простым языком, всякое решение содержит в себе клубок истинно благородных и поверхностных, лукавых мотивов.

Но «Бог пишет прямо и непрямыми письменами», именно потому, что Он призывает грешников, а не праведных. С точки зрения веры всякий «выбор» оказывается в конечном итоге благодатным избранничеством. Таинственное «соработничество» человеческой немощи и силы Божией неизбежно ускользает от поспешного неверия; и тогда бес начинает свою игру, убеждая унылого, что в выборе монашеского жития не было ничего человеческого. Мы и сегодня нередко поддаёмся этому коварному лукавству. Какой дар различения требуется здесь, чтобы разобраться в том, что же действительно необходимо, а что тысячу раз – лишь бесовская уловка!

По различным внешним и внутренним причинам унылый не видит для себя никакою выхода из своего печального положения, по крайней мере, пока он не исчерпал все обычные способы развлечений; и по-прежнему он пребывает в унынии. При этом он может легко впасть в состояние глубокой нервной депрессии, симптомы которой Евагрий описывает с удивительной точностью:

Против души, которая по причине инертных помыслов и уныния, которые задержались в ней, ослабела и утомлена; которая изнемогает от горечи, и силы которой иссякли из-за чувства удручённости; которая оказалась на грани отчаяния по причине ярости этого беса, в бешенстве и всхлипывает, как дитя, с горючими слезами, и которой уже не найти облегчения[240].

Последний проблеск сознания – тщетность любой попытки бегства. Abyssus abyssum invocat[241] («Бездна бездну призывает»), бездна внутреннего небытия зовёт к небытию, пустота, вопиющая в пустоте.

Если отчаяние не проходит, оно душит ум, убивает личность[242], и унылый испытывает то, что Евагрий говорит о печали – непосредственной причине уныния:

Все демоны учат душу сластолюбию. Один демон печали не берётся делать это, даже расстраивает помыслы об удовольствиях, уже привзошедших в душу, пресекая в ней и иссушая печалью всякое наслаждение, так как «унылый дух сушит кости»[243]. Нападая умеренно, демон сей делает отшельника благоискусным, потому что убеждает его не терпеть ничего мирского и избегать всякого удовольствия. Когда же нападает с сильным ожесточением, тогда порождает помыслы, которые советуют отшельнику извести душу свою и понуждают его бежать далеко от места. Сие помыслил и потерпел некогда и святой Иов, тревожимый сим демоном, ибо сказал: «Аще бы возможно было, сам бых себе убил, или молил бых иного, дабы ми то сотворил»[244].