Утром, когда Петров просунул в палатку голову и гаркнул во весь голос: "Подъем!", со всех коек раздались умоляющие голоса:

– Ванечка, милый, разведи "паялку".

Петров сжалился над нами, и минут через десять температура воздуха поднялась до нуля.

– Знаете, товарищи, ведь сегодня самый короткий день - двадцать второе декабря, - сказал Зяма.

– Ах какое радостное событие, - проворчал я, тщательно пытаясь запихнуть ногу в унт, превратившийся в настоящий ледяной сапог.

– А какой он, день-то? - усмехнулся Саша. - Это когда светло? Я вроде бы и забыл.

Действительно, мы так давно не видали дневного света, что слова "самый короткий день" звучат немного странно.

Конечно, первое, что мы сделали, - отправились на "пепелище". Воды прибавилось еще на несколько сантиметров, и я с дрожью подумал о перспективе долгой жизни в "мастерской". Ах как не ценили мы нашу добрую старую палатку! По сравнению с новой "квартирой" она была просто раем.

– Теперь вся надежда на деда-мороза, - сказал Гудкович.

Наши мытарства продолжались целую неделю. Наконец бассейн в аэрологической палатке превратился в каток. Мы взялись за топоры. Когда тридцать пятое, и последнее, ведро, наполненное кусками льда, было торжественно высыпано за порог, когда старые заледенелые оленьи шкуры были выбиты и тщательно очищены, вновь постелены на пол и покрыты сверху новеньким брезентовым полотнищем, мы дружно решили, что нет худа без добра. В палатке сразу стало как-то светло, чисто и даже уютно. Пока Дмитриев и я были заняты установкой нового баллона с газом, в палатку протиснулся Гудкович, волоча за собой большие деревянные ящики, сколоченные из толстых досок.

Дмитриев высунул голову из-за занавески:

– Ты это чего там маракуешь, Зямочка?

– Сейчас увидишь, - сказал Гудкович. Он поставил ящики, попробовал, не шатаются ли, водрузил сверху койку, привязал ножки к огромным гвоздям, вбитым заранее по углам ящиков.

– И что, думаешь, это тебя спасет от нового потопа? - спросил Саша.

– Вот чудак. Не от потопа, а от холода, - ответил Гудкович. - Не понимаешь, что ли? У пола температура минус пятнадцать, а на высоте полтора метра - всего десять. Правильно я говорю, Виталий?

– Точно, - отозвался я, успев сразу оценить достоинства Зяминой затеи.

– А если подтопить малость, - продолжал Гудкович, - так на этой высоте и вообще теплынь будет.

– Ну молодец, Зяма! - воскликнул Дмитриев. - Здорово сообразил. Пошли, Виталий, на склад за ящиками.

Вскоре все три койки были установлены, и мы, устав от хлопот, решили сделать "отбой" пораньше.

– Теперь бы натопить хорошенько да радио провести - лучшей жизни и не надо, - мечтательно сказал Саша.

– Это кто там радио вспоминает? - послышался из тамбура голос, и на пороге палатки появился Курко с мотком провода в руках.

– Добро пожаловать, Константин Митрофанович. Ты легок на помине. Мы как раз говорили о том, что неплохо бы к нам в палатку провести радио.

– А я затем и пришел, чтобы радиофицировать ваш ковчег, - сказал Курко. Он вытащил из кармана пару наушников и потряс ими в воздухе.

Скинув шубу, Курко проковырял ножом отверстие возле иллюминатора и, прикрепив кончик провода к заостренному металлическому стержню, протолкнул его через снежную обкладку, отделявшую нас от "внешнего мира", и подсоединил к наушникам.

– Вот и все, - сказал он, - сейчас пойду подключу вас к линии, и наслаждайтесь музыкой сколько угодно.

Костя ушел. Через несколько минут в наушниках что-то тонко заверещало, захрипело и зазвучала бравурная мелодия "импортного" фокстрота.

– Будем по очереди слушать, - безапелляционным тоном заявил Саша.

Развалившись поверх спального мешка, он надел наушники и, блаженно улыбаясь, закрыл глаза.

– Не понимаю, - словно разговаривая сам с собой, сказал Макар Никитин, листая странички истрепанного блокнота, покрытого пятнами жира, - и где только Уилкинс нашел глубину пять тысяч четыреста сорок метров? Уж район полюса недоступности во время высокоширотных экспедиций вдоль и поперек обследовали, промеры глубины делали чуть ли не в той же самой точке, где их производил Уилкинс, а больше трех с половиной тысяч не встречалось. Видно, все-таки его эхолот наврал. - Никитин задумчиво почесал голову.

Имя Герберта Уилкинса было знакомо многим полярникам. И не только благодаря его смелому полету на полюс относительной недоступности. В августе 1928 года, накануне своего путешествия в Антарктиду, Уилкинс посетил Соединенные Штаты, где на одном из приемов познакомился с командиром Слоуном Дэненхоуером и конструктором подводных лодок Симоном Лейком. В лице своих новых знакомых Уилкинс нашел ярых приверженцев идеи исследования Арктики с помощью подводного корабля. В 30-м году план похода к Северному полюсу созрел окончательно. Фирма "Лейк и Дэненхоуер" получила от американского правительства подводную лодку 0-12.

Субмарина 0-12 - стосемидесятипятифутовая стальная сигара - была одним из подводных кораблей, построенных в Штатах в 1917 году и обреченных на уничтожение согласно Лондонскому соглашению*. Два дизеля каждый мощностью 500 лошадиных сил позволяли развивать скорость до 14 узлов. С помощью двух стодевяностосильных электромоторов она могла передвигаться под водой с быстротой 10,5 узла. Лодку отремонтировали, установили специальные буры, которые, по идее конструктора, должны были обеспечить ей преодоление льдов толщиной до тринадцати футов, спинной плавник (бюгель) для нащупывания льда и, наконец, оборудовали камеру для спуска исследователей в воду.

* По Лондонскому соглашению часть более или менее современных подводных кораблей подлежала уничтожению, якобы в целях разоружения. Однако под флагом этого мнимого разоружения просто уничтожалось устарелое, хотя и годное оружие для замены его новейшими орудиями уничтожения.

В честь фантастического корабля славного капитана Немо, героя романа Жюля Верна "80 000 километров под водой", подводную лодку назвали "Наутилус".