Руководство всей экспедицией по обеспечению дрейфующей станции "Северный полюс-2" было возложено на Михаила Васильевича Водопьянова. Он был одним из славной семерки первых Героев Советского Союза - спасителей челюскинцев. Он первым посадил свой тяжелый АНТ-6 на Северном полюсе, командовал эскадрильями, первыми полетевшими на бомбежку Берлина в 1941 году.

Именно к нему я попал, примчавшись по срочному вызову в особняк на улице Разина. Его высокая грузноватая фигура в кожаной куртке с золотой звездочкой на лацкане выглядела весьма внушительно. Он как-то хмуро взглянул на меня из-под густых седеющих бровей и вдруг, улыбнувшись, пробасил:

– Ну что, доктор, небось гадаешь, зачем тебя вызвали? Разговор с Кузнецовым помнишь?

"Еще бы", - подумал я, но промолчал, внутренне весь собравшись.

– Так вот, - продолжал Михаил Васильевич, - Сомова оставляют дрейфовать на зиму. Нужен врач на станцию. Погоди, - сказал он, заметив, что я было открыл рот. - Не просто врач, а врач-повар. Один в двух лицах. Ну, что теперь скажешь?

– Конечно, согласен!

– А готовить-то ты умеешь?

– Научусь, - бодро ответил я.

– Ну молодец, что честно признался. - Водопьянов встал из-за стола, положив тяжелую руку мне на плечо: - Только учти, работа каторжная. Доставаться тебе за хреновое приготовление будет изрядно. И мой тебе совет. Терпи. Не обижайся, не то и себе и людям истреплешь нервы. А там они и без того на пределе.

Летчикам предстояло проделать огромный путь до Чукотки и с ее берегов до наступления полярной ночи забросить грузы на станцию "Северный полюс-2".

Водопьянову поручалось также произвести замену части полярников: вывезти на материк семь человек и доставить нового геофизика (Н. К. Миляева) и доктора-повара. Вместе с нами летит заместитель директора Арктического института Герой Социалистического Труда А. Ф. Трешников. В его портфеле лежат научные программы работы станции на период полярной ночи. Два самолета вылетают из Москвы. Пе-8 догонит нас на мысе Шмидта.

Архангельск... Амдерма... Диксон... Тикси... Взлет - посадка. Взлет посадка. Все дальше и дальше, навстречу зиме. Мыс Шмидта встречает нас двадцатипятиградусным морозом и пургой. Быстро пообедав, мы все собираемся в летном домике.

– План, ребята, такой, - сказал Водопьянов. - Осипов и Титлов по готовности вылетают к Сомову, с ними полечу я с Трешниковым и Миляев. Доктор пусть командует здесь - проследит за погрузкой, а завтра вторым рейсом отправится на станцию. Если вопросов нет - готовьте машины.

Значит, завтра. В это мгновение никто из нас не предполагал, что судьба преподнесет нам горький сюрприз. 25 октября в 12 часов дня самолеты улетели на станцию, а я в ожидании слонялся по комнате, не зная, чем убить время. Не читалось, не спалось. Время шло к ужину, когда дверь домика распахнулась и на пороге появился штурман Пе-8 Николай Зубов. Запыхавшись от быстрой ходьбы, он, обведя взглядом комнату и убедившись, что никого посторонних нет, хриплым голосом сказал:

– Вот, доктор, и тебе работа привалила.

– Какая работа? - не поняв, переспросил я.

– От Бармалея (так между собой летчики называли М. А. Титлова) радиограмма с борта. Леша Челышев (бортрадист) по кодовой таблице отстучал 25-25 - "Имею на борту раненых и больных". Никак, с Осиповым беда приключилась.

Одеваясь на ходу, я помчался на командный пункт. На КП уже толпился экипаж Пе-8. Все переговаривались вполголоса. Завидев меня, начальник аэропорта сказал:

– Я уже распорядился подготовить наш медицинский пункт к приему пострадавших. Только лазаретик у нас маловат: человек на пять, не больше. А ведь сколько там раненых!

Не дай бог Осипов взял на борт зимовщиков, которые должны сменяться.

Медпунктом заведовал молодой врач, только недавно окончивший медицинский институт. Но парнем он оказался расторопным, и к моему приходу все хирургические инструменты уже кипятились в большой кастрюле, ампулы с кровью, извлеченные из холодильника, отогревались на столе, а перевязочный материал и белье стерилизовались в автоклаве.

Я отмерил на аэродроме уже не одну тысячу шагов, когда наконец на северо-востоке послышался гул самолета. Титлов посадил машину у самого "Т", и она, пробежав сотню-другую метров, остановилась. Я со всех ног бросился к самолету. Открылась дверца, и на снег спрыгнул Володя Водопьянов - сын Михаила Васильевича.

Я подбежал к нему. "Сколько и кто?" - только и мог спросить я, не в силах перевести дыхание от быстрого бега.

Но Володя понял меня с полуслова: "Двое. Коля Коровин и отец".

Подтянувшись на руках, я взобрался в кабину. Водопьянов сидел в углу кабины, поддерживая обеими руками забинтованную голову. Наспех наложенная повязка сползла на самые брови, и просочившаяся кровь темными пятнами резко выделялась на белом фоне марли.

– Михаил Васильевич, дорогой, что случилось, как вы себя чувствуете?

– Не волнуйся, доктор. Ну, царапнуло немного голову, - успокоил он меня. - Вот Коле Коровину здорово досталось. Ты его осмотри скорее, а я и подождать могу.

Коровин лежал рядом на чехлах, поверх которых набросали оленьих шкур. Он был без сознания и тихо стонал. Я опустился рядом на колени. Рукав его кожаной куртки был разорван в нескольких местах и покрыт пятнами запекшейся крови.

– Его винтом задело, - сказал Аккуратов. - Еще бы чуток, и руку бы напрочь отрубило.

У самолета послышались громкие голоса. "Носилки давай!" - крикнул кто-то. Коровина быстро уложили на носилки и, завернув в меховое одеяло, понесли через сугробы в медпункт. Но Водопьянов, несмотря на все мои настойчивые уговоры, от носилок отказался.

Положение Коровина оказалось серьезнее, чем я предполагал сначала. Плечевая кость была раздроблена, поврежден локтевой сустав. Тут нужна была помощь специалиста-травматолога и операция в условиях настоящей больницы.

Пока я осматривал Николая, местный доктор помог Водопьянову раздеться и взобраться на операционный стол. Я торопливо разрезал бинты и снял повязку. Ну и ну! От левой брови через лоб, пересекая голову почти до самого затылка, зияла рваными краями широкая рана. Кожа до самой кости была сорвана. Но кровотечение прекратилось. К счастью, никаких костных повреждений - трещин, переломов - обнаружить не удалось. Правда, внушали опасения темные, почти черные кровоподтеки вокруг глаз. Эти так называемые очки нередко сопровождают внутренние травмы черепа. Но отсутствие кровотечений из ушей и носа и потери сознания несколько успокаивало.