Потом мы вместе пошли в дом, и кое-кто из работников нас заметил. Мария как раз выносила золу, и когда она увидела Натана, то остановилась как вкопанная и уставилась на него во все глаза. Это моя подруга, сказала я, но Натан не обратил на Марию никакого внимания. Он заговорил о том, что скоро пойдет снег, он, дескать, это нутром чует… а кстати, что это за человек? Натан указывал на Пьетура-Овцеубийцу.

– Другой убитый в Идлугастадире? – спросил Тоути.

Агнес кивнула.

– Имя ему было Пьетур Йоунссон. Его отправили в Гейтаскард на зиму после того, как уличили в том, что он резал чужой скот. Странный это был человек. Мне он не очень нравился. У него имелась привычка заливаться смехом, когда смеяться было не над чем, а еще он пересказывал нам, слугам, свои кошмарные сны, и от этих рассказов многим становилось не по себе.

– Он тоже обладал даром предвидения?

Агнес замялась, оглянулась на тех, кто сидел в дальнем конце бадстовы. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал приглушенно:

– Многие помнят один сон, о котором Пьетур рассказывал в Гейтаскарде. Он видел этот сон не единожды, и всякий раз меня от него пробирал озноб. Снилось Пьетуру, что он идет по какой-то долине, и вдруг бегут к нему три овцы – из тех, которых он прикончил на пару с Йоуном Арнарсоном. Пьетур говорил, что впереди была овца, которую он убил собственноручно, и, когда животные подбежали к нему, эта овца изрыгнула кровь и облила его с головы до пят. Пьетур смеялся над этим сном, но позднее нашлись люди, которые из него кое-что поняли.

– Пророчество? Ты рассказывала Натану об этом сне Пьетура?

– Да. А потом Натан рассказал мне о некоторых странных снах, которые ему довелось видеть в жизни. Впрочем, сейчас эти сны уже не имеют никакого значения.

– Я знаю, какие сны видел Натан, – донесся задыхающийся голос из дальнего конца комнаты. Агнес и Тоути разом оглянулись и увидели, что Лауга наблюдает за ними, изменившись в лице.

– Лауга! – предостерегла Маргрьет.

– Мне рассказала про них Роуслин, мама. Думаю, тебе будет любопытно.

– Мы не желаем слушать ни о чем подобном, – медленно поднимаясь, проговорил Йоун.

– Нет, – возразила Стейна, – пускай расскажет нам о снах Натана Кетильссона! Если Лауга считает, будто знает про них, – я уверена, что всем нам захочется ее послушать. В том числе и Агнес.

Йоун задумался.

– Пускай преподобный Торвардур беседует со своей подопечной без твоего вмешательства.

– Мое вмешательство! – Лауга зло расхохоталась и швырнула вязанье на кровать. – А разве она не вмешивается в нашу жизнь? Она в нашем доме! Вечно торчит у меня за спиной в кухне! Рассказывает лживые басни в нашей бадстове! – Она повернулась к родителям: – Мама, пабби, простите меня, но вы же сами говорили, чтобы мы со Стейной не слушали эту женщину! А теперь позволяете ей плести небылицы в пяти шагах от нас? «Ах, пожалейте меня, я нищенка!»

– Не можем же мы выставить ее и преподобного Тоути на снег, – резонно заметила Стейна.

– Что ж, ладно, пабби, если одному из нас дозволено рассказывать сказки на ночь, почему нельзя это делать всем остальным?

Лицо Маргрьет окаменело.

– Лауга, возьми свое вязанье.

– Да, Лауга, возьми свое вязанье! – подхватила Стейна.

– А ну-ка, прекратите обе! – прикрикнула Маргрьет на дочерей. – Преподобный Тоути, вы же понимаете, что мы не можем не слышать…

– Лауга, что рассказала тебе Роуслин о снах Натана? – перебила ее Агнес. Она перестала вязать и не сводила напряженного взгляда с обеих сестер.

В комнате стало тихо.

– Ну… – Лауга откашлялась, неуверенно глянула на Агнес, затем на отца – тот прикрыл глаза. – По словам Роуслин, Натан рассказывал многим людям, что ему снилось, как злой дух бьет его ножом в живот. А еще он видел другой сон и в этом сне оказался на кладбище. Роуслин рассказывала, что Натан увидел в незарытой могиле какое-то тело, то ли живое, то ли мертвое, и три ящерицы пожирали его. Потом рядом с Натаном появился некий человек, и, когда Натан спросил у него, чей это труп, человек ответил: «Разве ты не узнаешь собственного тела?»

– Иисусе милосердный! – пробормотала Кристин.

– А что было потом? – спросил Бьярни со своей кровати.

Лауга пожала плечами.

– Наверное, он проснулся. Но Роуслин говорила, что Натан очень многим рассказывал об этом сне, и все, кто слышал рассказ, в один голос твердят, что именно это и произошло с ним на самом деле. Роуслин узнала эту историю от Оуск, та – от своего брата, а брат – от самого Натана.

Все посмотрели на Агнес. Она явно задумалась, затем решительно спустила ноги с кровати и повернулась лицом ко всем, кто был в бадстове.

– А мне Натан рассказал, будто ему приснилось, что он увидел в незарытой могиле свое тело, а на дальнем краю могилы стояла его душа. Тогда тело Натана воззвало к душе и запело псалом сочинения епископа Стейна. – Голос ее вдруг сел.

Никто не произнес ни слова. Наконец Тоути кашлянул.

– Агнес, – сказал он, – не продолжишь ли ты свой рассказ? Помнится, ты говорила о Пьетуре.

– Можно мне сесть поближе к лампе?

Йоун искоса глянул на Маргрьет, затем на своих дочерей – и отрицательно покачал головой.

Маргрьет поморщилась.

– Йоун, – прошептала она едва слышно, – теперь-то какой от этого вред?

Взгляд его снова метнулся к дочерям.

Маргрьет вздохнула.

– Лучше будет, если все мы останемся на своих местах, – сказала она Агнес. – Для рассказов тебе света и так довольно.

Лицо Агнес на мгновение вспыхнуло гневом, но когда она вновь заговорила, голос ее был негромок и ровен.

– Пьетур, как вам наверняка известно, пользовался худой славой в Лангидалюре, а также в Ватнсдалюре. Никто не доверяет человеку, который перебил столько скота. Тогда, в Гейтаскарде, я очень удивилась, что Натан не узнал Пьетура, поскольку считала, что ему известно все и про всех; и тогда я рассказала ему, что Пьетур – преступник, который содержится тут под стражей, что он перерезал горло более чем трем десяткам овец – в том числе и потехи ради – и что его могут отправить в Копенгаген. Натан окинул этого человека долгим взглядом, но более не сказал о том ни слова.

– Может, хотел нанять Пьетура, чтобы тот украл для него пару овец, – едко заметила Лауга.

– Все может быть, – отозвалась из своего темного угла Агнес. И продолжила, обращаясь к Тоути: – В тот день я проводила Натана к Ворму, а потом присоединилась к Марии на ближнем поле. Когда я рассказала ей, как Натан неожиданно появился в кладовой, она спросила, что ему было нужно. Я объяснила, что он приехал в Гейтаскард повидаться с Вормом. Тогда Мария взяла меня за руку и велела быть поосторожней.

– Почему? – спросила Кристин. Гвюндмюндур утробно хохотнул из темноты.

Агнес не обратила на них никакого внимания.

– Я ответила ей, что я уже взрослая и у меня своя голова на плечах. Мария сказала, что именно это ее и беспокоит.

– Преподобный, – проговорил вдруг Йоун, – может быть, вам лучше продолжить беседу без участия моей семьи?

– А в чем дело, пабби? – удивилась Стейна. – Я хочу узнать, что произошло.

– Ступай в постель, Стейна.

– Извини, Йоун, – вмешался Тоути. – Со всем уважением к твоим хозяйским правам – я здесь все-таки для того, чтобы выслушать все, что Агнес ни пожелает мне рассказать. Как мне уже недвусмысленно дали понять твои жена и дочь, наше пребывание в одной комнате неизбежно приводит к тому, что твои родные и домочадцы не могут не слышать нашего разговора.

– Разговора? – проворчал Гвюндмюндур. – Да вы просто позволяете ей языком молоть, точно она рассказывает вам сказку на ночь.

Прежде чем Тоути нашелся с ответом, подала голос Маргрьет.

– Заткнись, Гвюндмюндур, – велела она. – Не мешай Агнес говорить с преподобным. Йоун, родной мой, да какая, собственно, разница? Девочки и так уже все знают, а чего не знали раньше, о том им нашептала Роуслин.

– Вам нечего опасаться, – заверил Тоути.