- Я не знаю.
- Что?! - миссис Дэвис даже подскочила в кресле.
- Мне стало нехорошо в библиотеке, и этот человек был так любезен, что предложил подвезти меня, - рассказала Марико заранее придуманную историю.
Она знала, что Гвен Дэвис ни в коем случае не оставит дочь в покое, если увидит её с мужчиной. До окончания колледжа любая мысль о свиданиях считалась недопустимой. Наличие же у мужчины дорогой машины могло, по мнению миссис Дэвис, говорить только о его распущенности и испорченности большими деньгами, следовательно, её дочь не имела права даже смотреть в сторону "подобных субъектов с сомнительной репутацией".
Но слишком велик был соблазн прокатиться с агентом ФБР на его личном ослепительно-белом "Мустанге"... Детство, конечно, но почему бы и нет? В её жизни и так стало слишком мало радостей с тех пор, как папа...
Пока миссис Дэвис, распаляя саму себя, распиналась о том, как стыдно, просто распущенно падать в обморок на людях, Марико вспоминала, до чего приятно было говорить с де Линтом по пути домой. Он с юмором описал, какие слухи о нём распустили коллеги из-за единственного случая с преследовавшей его девушкой, и Марико почти всю дорогу смеялась, чувствуя, что всё больше поддается очарованию обаятельного, уверенного в себе мужчины, который хоть и был старше не меньше, чем лет на шесть, нисколько не важничал и говорил с девушкой на равных...
Наконец, миссис Дэвис поняла, что её не слушают, и удалилась, оскорблённо хлопнув дверью своей комнаты. Марико проводила мать недоумевающим взглядом, пытаясь вспомнить, о чём шла речь в последние полминуты, пожала плечами и тоже ушла к себе.
В этот вечер она долго просидела над учебником, забыв на время об окружающем мире. Несмотря на оскорбительные намёки, которых пришлось наслушаться днём в ФБР да потом ещё от матери, ощущение от прошедшего дня осталось светлое и приятное, и Марико улыбалась, поднимая голову от тетради с упражнениями по грамматике и каллиграфии и прислушиваясь к шуму ливня за окном.
Нет, она не была совсем уж затворницей: в университете, конечно, приходилось общаться и с ребятами. Но девушке, с детства привыкшей находиться в компании взрослых мужчин - папы и его друзей - ровесники казались такими недалёкими и несерьёзными, что до сих пор требование матери выбросить из головы всякую мысль о свиданиях не вызывало никакого протеста. Мистер де Линт был совсем другой: состоявшийся, достигший хорошего статуса в своей профессии, но при этом сохранивший мальчишеский задор и умение радоваться жизни. Это очаровывало и заставляло задумываться о том, что авторитарность матери с годами подавляет всё больше... И ещё пробуждало давно запрещённые себе самой мечты о счастье - любить...
Новое видение нахлынуло незаметно, застав врасплох. Марико отбросила ручку. Громкий и частый стук каблучков дробил тишину грязной, плохо освещённой улицы нервно дрожащим эхом. Шаги человека, бегущего за девушкой с рыжевато-золотистыми волосами, были почти бесшумны. Он быстро и беззвучно настигал жертву и, оказавшись рядом, толкнул её на землю. Марико вскочила из-за стола, задыхаясь и дрожа от напряжения, нащупала на полке ножик для резки бумаги и в отчаянии полоснула им себе по ладони. Боль ослепила, а в следующий миг Марико поняла, что видит убийцу, склонившегося над яростно отбивающейся девушкой, будто бы сверху и со спины. Огромная фигура, крупная голова с жидкими и неожиданно седыми волосами. Он медленно выпрямился и медленно, медленно обернулся, но Марико не успела увидеть лица: острая боль в висках заставила её упасть на колени, со стоном сжимая голову, пачкая лицо кровью из порезанной руки...
Она не знала, сколько времени пролежала без чувств. Порез уже не кровоточил, слегка затянувшись подсохшей кровью. Миссис Дэвис на этот раз либо ничего не услышала, либо, оскорблённая "недостойным поведением" приёмной дочери, решила наказать её невниманием. Марико, пошатываясь, добрела до ванной, смыла засохшую кровь с лица и руки, заклеила пластырем ладонь и без сил рухнула в постель.
Девушка проснулась поздно и тут же вспомнила, что обещала звонить де Линту даже ночью. Но в тот момент, едва не теряя сознание от головокружения, она совсем забыла об этом, и теперь заторопилась. Едва ли не впервые в жизни не прочитав утренних молитв, умылась, сменила пластырь на руке и вернулась в спальню. Белёсый туман, вдруг застивший глаза в этот момент, помешал ей одеться.
"О, нет! Только не опять!" - успела подумать Марико, но это, как всегда, не помогло...
Он шёл по странно пустынной улице к набережной. Он ни за кем не гнался, а спокойно направлялся к морю. Девушка видела его огромную фигуру и седые, бывшие когда-то чёрными волосы, слипшиеся сосульками. "Что тебе нужно от меня?!" - простонала Марико, снова пытаясь избавиться от наваждения.
Он остановился и обернулся, оглушив девушку жутким неестественным хохотом. Его лицо было также мало похоже на человеческое: низкий изрезанный глубокими морщинами лоб с выпуклыми надбровьями; глубоко посаженные маленькие глаза - совершенно прозрачные, почти белые и оттого ещё более жуткие; горбатый, искривлённый и будто срезанный сверху вниз по переносице нос; тяжёлая нижняя челюсть; низко посаженные уши; маленький подбородок, выступающий вперёд так, что верхней губы почти не было видно за нижней. В довершение всего правую щёку убийцы от носа до уха пересекал корявый тонкий белёсый шрам.
Внезапно Марико словно затянуло куда-то в самую глубину его сознания, она растворилась в нём, стала им...
Его охватывал ужасный холод. Вокруг - белые стены, хром какой-то медицинской техники. Он не мог вспомнить ни того, как попал сюда, ни даже своего имени. Дверь открылась бесшумно, вошла женщина в белом халате, молча оглядела приборы, бесцеремонно посветила ему в глаза фонариком. Он попытался спросить, где находится, но женщина уже отвернулась, достала шприц и сделала ему укол. Всё поплыло...
Следующее воспоминание было ярче, живее. Он сидел в большой столовой, рядом за столом сидело много таких же молодых ребят в одинаковой серо-голубой больничной одежде. Все ели молча. То есть, нет. Или... Нет, никто не поворачивается друг к другу и не открывает рта, кроме как для того, чтобы проглотить очередную порцию еды. Но тогда почему он слышит голоса!? Оглянулся - рядом, за спиной, ещё один стол, но там тоже молчат...
"Эй, не вертись так откровенно, - проник в голову чей-то голос. - Тут везде натыкано камер, будешь вести себя не по правилам - вколют транков и вырубят ещё на неделю..."
Уткнулся в тарелку, попытался найти глазами того, кто "говорил". Но все сосредоточенно хлебали суп...
Дальше воспоминаний всё больше: занятия в тренажёрном зале, психологические тесты под леденящим взором дамы-психолога, медицинские обследования каждый день и какие-то уколы перед сном. Странная клиника. Ни одного врача-мужчины, только женщины... Все словно на одно лицо, в слепяще-белых халатах, с туго забранными в узел волосами и с одинаково отчуждёнными, безэмоциональными лицами... Стервы.
Потом дебильные тесты прекратились, тётки стали сажать их по двое друг напротив друга и велели разговаривать телепатически. У него получалось неплохо, но после этого жестоко раскалывалась голова... Однажды он попросил обезболивающего, но стерва только надменно шевельнула бровями и молча ушла. Ненавижу.
В один из таких дней, когда голова особенно мучительно ныла, он решил сбежать. Ему было плевать, что он не помнит ни своих родителей, ни имени, что ему некуда идти - плевать, лишь бы подальше отсюда. Он забрался в ящик с грязным бельём, которое увозили стирать куда-то за территорию (он видел однажды в окно, как загружали машину, и она выезжала за высоченный железный забор).
Убежал недалеко. На первой же автозаправке, где он зашёл в туалет, его поймали. Как ни странно - всё те же стервы! Но силы им было не занимать, скрутили профессионально, жёстко, вкололи транк, закинули в машину и снова заперли в своей грёбаной клинике.
