На что она отвечала:

– Очень может быть. Одним планам сбыться суждено сразу, другим через какое-то время, а третьим – не суждено вовсе.

Что-то сосредоточенно обдумывала, манипулируя руками, то ли разогревая ладони, то ли разминая пальцы, затем изрекла.

– Настоящее сбывается только через страдание, но, дай Бог, чтобы ты избежал подобного, хотя…

– Ну, договаривайте, – попросил я нетерпеливо. – Что вам видится?

– Тебе лучше не знать, – ответила она. – Я тоже могу ошибаться. Ибо, прошлое мертво, а будущее не написано.

– Всё написано, – сказал я глухо. – И давным-давно. Вы что-то знаете? Тогда поделитесь, дайте мне хоть какую-то возможность избежать обычных ошибок.

– Ошибаться обязан всякий, – невозмутимо отвечала она. – Только Всевышний безгрешен. Но ошибка – не грех. Грех – бездействие.

– Это не ваши слова.

Я понял, что она ничего не скажет и оставил всякие попытки выведать грядущий свой день, решив, что времени ещё достаточно. Как я ошибался!

– Наших слов не существует вовсе, – отвечала мне Йен. – От сказанного ранее мы только повторяем и повторяемся. Вообще, в том, что ты говорил, есть зерно истины. Строительство – дело благородное, но относительно другого. Меня не волнует, кто и что обо мне скажет. Важнее то, что я сама о себе знаю, и как я сама себя чувствую.

Йен сделала глубокую паузу.

– Я отвечаю за свои действия только перед Творцом.

Я опешил, потом глуповато улыбнулся и спросил:

– Извините, конечно, но не громко ли сказано?

– Сказано, как есть, – ответила она. – Важно не как сказано, а суть сказанного: Он живет во мне и, когда у меня иссякают силы, я обращаюсь к Нему, прошу помочь, и Он помогает. Неизменно. Иногда, сознаюсь, бывают трудности при общении, но они, как при канале связи, помехи, которые создают… другие силы.

– Знаете, – сказал я, будучи уверенным, что меня водят за нос, – ваше утверждение выглядит слегка странновато, я бы даже сказал смешновато. Оно напоминает вечные ссылки священников на Господа Бога и Священное Писание, когда самим сказать уже нечего, а выглядеть запредельно мудрым необходимо. Но они хоть облечены саном. А вы, чем облечены? И какие такие другие силы?

Она снисходительно улыбнулась и ответила:

– Я ничем не облечена, кроме совести. Неужели ты думаешь, что всё на земле состоит из доброго и прекрасного?

– Как раз я так и не думаю, – буркнул я раздражённо.

– Плохо ты представляешь себе истинное положение вещей в мире, вот что я хочу сказать. И дело вовсе не в том, что плохих людей большинство, как раз наоборот…Почему же всегда и вечно возникает необходимость спасать хороших? Почему зло торжествует гласно? Почему Добро всегда так тихо?

– Не знаю, – ответил я честно.

– Да потому что происходит борьба равных. Когда и где эта равность может качнуться в любую сторону, не ведает никто. У зла предостаточно слуг, у Добра их – явный дефицит. Апологеты Добра слишком много думают, вместо того, чтобы действовать под руководством Избранных. Просто действовать, думать есть кому. Противоположная сторона – это как силы быстрого реагирования, им сказали, они сделали. Анализ ситуации – дело другое. И еще потому что Добро не творит такого, что дерзко себе позволяет зло.

– И что делать? – попытался я спросить связно.

– Есть действие, есть противодействие, – ответила она спокойно. – И есть панацея…Всё-таки есть, но она для нас пока недосягаема. Вижу, что ты не вполне веришь. Эх, Фома! Дай мне минутку, – попросила тихо, видя, что я собираюсь возражать дальше.

Йен встала рядом у окна, молитвенно сложила руки, подняла голову выше и тут же опустила её так, что подбородок касался груди.

Я ожидал какого-то подвоха, а потому скептически взирал на движения.

Вначале затрепетали пластиковые жалюзи на окнах, не трогая её волос.

Я ощутил это дуновение только глазами, на меня не веяло.

Потом она повернулась ко мне и подняла руки.

– Смотри! – прозвучал восторженный голос.

В ее руках медленно вырастал небольших размеров огненный шар.

– Видишь?

Я приподнялся, не веря себе.

– Господи! – вырвалось из меня изумлённо.

Она встряхнула руками и шар исчез.

Села напротив меня.

– Это не трюк, – сказала успокаивающе. – И не обман зрения. Это – Огненный Шар, он – единственная надежда человечества при исполнении всех его желаний. Это – огромная опора человечества в его борьбе за добро и справедливость. Конечно, это был не сам Шар, а лишь его имитация.

– Он не обжигал? – по-дурацки спросил я и тут же сделал попытку реабилитироваться. – Как вы… вам это удалось?

– Это не самое сложное в моей практике. Верить надо, дорогой, всего лишь верить.

Сознаюсь, меня это потрясло, но время спустя, я всё-таки списал произошедшее на усталость после трудового дня, на обман зрения и так далее. Словом, я не проникся.

О себе она не говорила. Только однажды, придя позже обычно, изрядно уставшей, на мой вопрос, кто реально ей помогал в жизни, печально поведала.

– Прежде всего – мама. Она меня духовно питала, к ней можно было всегда обратиться. И любая, даже самая мелкая и незначительная просьба, выполнялась тщательно и бережно. Детство было трудным, мы с сестрой делали всё сами, мама работала сразу в нескольких местах, чтобы дать нам самое необходимое, вот я и была за старшую. Наломаешься за день – сил нет. Отец к тому времени умер. Дома никого, сестренка ещё маленькая. Вот я беру в руки фотографию отца и сижу с ней, – Йен всхлипнула. – Всё ему рассказываю и плачу. А что было делать? Дача нас кормила, а обрабатывала её одна я: носила воду, копала землю, собирала урожай. Но – это бытовое, это еще можно пережить, или привыкнуть. Плохо по-настоящему сделалось тогда, когда меня стал предавать муж. Предавал он меня садистски, сознательно и целенаправленно. А приходя домой, изучающе смотрел мне в глаза, пытаясь в них найти ответ: делаю я так же как он, или нет? Имеет ли он полное право уже назвать меня так, как ему хочется?

Она глубоко вздохнула, вспоминая.

– У меня было несколько путей: запить, загулять, опуститься, то есть отомстить ему той же монетой. Ни по одному из них я не пошла. Мстить? Кому? Ему или себе? Кому от этой мести станет хуже? Стать такой же, как он, или остаться человеком?

Огонь, неведомый мне огонь, блеснул в её глазах и быстро погас.

– Соблазнов было много: сауны, машины, рестораны. Предложений тоже хватало. Нет, дорогой, у человека всегда есть выбор, он однозначен: порядочность.

После этих слов я как-то иначе посмотрел на свою «наставницу». Кто бы другой таким уверенным тоном говорил о «предложениях» – поверить было бы трудно. Но Йен – действительно прекрасная женщина! И в этой – рыночной – жизни обеспечить себя могла бы легко. А выбрала, почему-то, совершенно иную дорогу – гонений и лишений. Внезапно поймал себя на мысли, что на неё, как на женщину, я ни разу не посмотрел. Даже не знаю, сколько ей лет.

– Сейчас я помогаю многим, – продолжила она, – в том числе и тем, кто оказался в подобной ситуации. И знаешь, что я им советую, прежде всего? Оставаться человеком! Самый основной секрет современной целительской практики – убедить человека остаться человеком при любых обстоятельствах! Не превращаться в скотину, которую сегодня поведут пастись в одно место, завтра в другое, а послезавтра – на убой. Всё надо начинать с себя. Выстоять, не поддаться ничему, сохраняя своё достоинство. А что будут про тебя говорить – дело десятое. Я про себя знаю всё. Я и только я!

Эта неожиданная горькая исповедь произвела на меня гнетущее впечатление. Но теперь я знал, почему Йен в нашем городе. Она бежала, бежала от своего прошлого.

– Я заслужила право быть независимой. Я заслужила право говорить то, что говорю. Пусть тебя не шокирует моё постоянное «я», просто так удобней. Да и потом, я – это я и никого больше. Так вот, если я прошла путь искушений и соблазнов и не съехала, значит, то же самое по плечу любому.