– И чем же завершилось это погружение во флотскую жизнь?

– Тем, что по возвращении на базу я неожиданно был отмечен благодарностью командира субмарины и суточным увольнением на берег. Признаюсь, что отмечали меня не за храбрость, а всего лишь за своевременную помощь мотористу, поскольку в дизелях я немного разбирался, как-никак до призыва учился на курсах механиков. А еще это первое погружение завершилось тем, что меня заела гордыня: «Я что, трусливее других? Он, видите ли, глубины и замкнутого пространства испугался!». Однако с той поры стараюсь щадить нервы и самолюбие людей; а главное, пытаюсь знать их мнение и возможности. Но это так, к слову… А что готовы сказать мне лично вы?

– Предпочитаю служить на флоте. Даже не в береговой артиллерии, а непосредственно на кораблях.

– И он – туда же! – иронично покачал головой береговой полковник. – С утра до ночи только и слышу: «На флот, на корабли…». К вашему сведению, капитан, береговая артиллерия – тот же флот. Потому что корабли строят вовсе не для того, чтобы ублажать наши морские страсти, а чтобы защищать морские берега страны. Кстати, курсы наши как раз и обучают командиров тому, как эту оборону следует надежно, грамотно выстраивать. Хоть это-то вам, новоиспеченный «капитан», понятно?

– Так точно. Если последует приказ, добросовестно буду служить хоть в береговой артиллерии, хоть на курсах. Однако же речь, напомню, шла о тяготении души.

Но даже этим своим заверением «новоиспеченный капитан» береговому полковнику Горлову не угодил.

– «Приказ, приказ…», – проворчал тот. – Все ждут приказов, как манны небесной, не задумываясь над тем, что сами собой эти приказы не появляются. Сначала появляется надобность в них, затем – человек, который порождает сам документ. Причем никогда не угадаешь, с каким именно умыслом… порождает. Ну а служить… Служить везде нужно только добросовестно – это сомнению не подлежит.

От потока воспоминаний бригадефюрера отвлекло появление на речном полуострове, в бухточке которого под кронами древних ив притаилась «Дакия», двух румынских офицеров.

– Позвольте представиться: – на хорошем немецком произнес один из них, – капитан Штефан Олтяну, командир отдельной батареи тяжелой артиллерии. Со мной – лейтенант Чокару, – кивнул он, не оглядываясь при этом назад, – командир первого огневого взвода.

– Помню вас, капитан, помню. Месяц назад мне рекомендовали вас как самого железного из «Железной гвардии» Хориа Симы. И на этом основании требовали арестовать как активного участника январского гвардейского мятежа[8].

– Так оно и было, господин генерал СС, – подступил капитан почти к самому борту судна.

Мешковато коренастый, с лишенным какого-либо благородства крестьянским лицом и слегка вьющимися рыжеватыми волосами, Олтяну, конечно же, мало напоминал того воинственного римского легионера, образ которого сумел создать в своем воображении. Но все же в твердом взгляде и в грубо скроенной фигуре этого человека проявлялось нечто такое, что заставляло проникаться к нему каким-то особым внутренним доверием.

– Следует полагать, что теперь убеждения ваши изменились?

– Наоборот, окрепли. Причем уверен, что вы предвидели это, но тем не менее предложили сотрудничать с вашей службой. Почему, с какой стати, вы остановились именно на мне, этого я не знаю, но… Согласия своего я так и не дал, но все равно вниманием вашим приятно польщен.

– Сейчас мы предлагаем свое сотрудничество многим румынам, – попытался генерал сбить с него спесь, – помня при этом, что мы – союзники и перед нами общий враг.

– Возможно, многим, – слегка стушевался капитан, – однако в эти минуты я говорю о вашем отношении ко мне, и моем – к вам. Ибо для меня важно теперь только это.

– Это слегка проясняет ваши позиции.

– Надеюсь, что проясняет. – Олтяну знал, что в рейхе офицеров СД, а тем более гестапо, все явно опасаются. Но он-то находился в Румынии, где и своей политической полиции хватало.

Бригадефюрер неспешно закурил французскую сигару из своих «колониальных запасов» и, только после того как сделал несколько затяжек, слегка наклонился над открытой частью мостика:

– И что же, вы явились, чтобы заверить меня в готовности служить в разведывательно-диверсионном отряде?

– Мне приказано где-то здесь, на этом мысу, расположить свою батарею, огнем которой смогу перекрывать все устье Сулинского гирла и даже обстреливать устье пограничного Килийского…

Желваки на лице бригадефюрера напряглись так, словно вот-вот должны были разорвать кожу на его арийско утонченных щеках. В свои «около пятидесяти» начальник Румынского управления СД сумел сохранить и почти унтер-офицерскую выправку, и благородство осанки; даже морщины на его холеном лице казались всего лишь мазками театрального грима.

– Считайте, что своей властью я отменил этот приказ, и вам надлежит расположиться в двух километрах выше или ниже по течению, – жестко молвил Гравс, глядя куда-то поверх головы артиллериста. Причем предупреждаю, что обсуждению этот приказ не подлежит.

– Мне безразлично, где именно окапывать свои орудия, – спокойно заметил капитан. – Но вопрос в том, обязан ли я, точнее, имею ли право, подчиниться вам, поскольку приказ моего командира может отменить только…

– Считаю, что расположить батарею, – не дал ему договорить бригадефюрер, – вам лучше всего ниже по течению. Отсюда, с ходового мостика, прекрасно просматривается излучина реки, где орудия можно окапывать прямо на вершинах прибрежных холмов. Не для того я переносил свой штаб на это судно, чтобы даже здесь, в этом камышовом раю, глохнуть от ваших орудийных залпов.

Капитан помялся, оглянулся на стоявшего в трех шагах позади него лейтенанта, словно искал у него поддержки или ждал совета, и лишь после этого пожал плечами:

– Поскольку вы – генерал союзной нам германской армии и значительно выше по чину от приказавшего мне майора, я подчиняюсь, а при случае, естественно, доложу…

– Помнится, вы утверждали, что хорошо владеете русским, – вновь прервал его бригадефюрер.

– С заметным акцентом, по которому в Кишиневе, Бендерах или в Одессе легко отличают молдаванина от русского или украинца. Я родился в Аккермане[9], если вам знакомо это название.

– Знакомо. Там расположена старинная – некоторые историки уверены, что даже очень старинная – крепость на Днестре. К тому же когда-то, очень давно, там располагалась греческая колония, а затем – постоянный лагерь римских легионеров. Если только я ничего не напутал.

– Именно так все и было. Кстати, прежде чем попасть в Бухарестское военное училище, я жил в Кишиневе. Так что родина моя там, за Дунаем и Прутом.

– Тем более, тем более, – проворчал бригадефюрер, имея в виду что-то свое. – Завтра, к десяти ноль-ноль, жду вас здесь, на этом СС-ковчеге, поскольку понятно, что затеянный нами разговор требует завершения.

Подождав, пока румынские офицеры скроются за камышовыми зарослями, барон перевел взгляд на крышу видневшейся вдали, на холме, камышовой хижины, которая с первого дня привлекала его внимание. Недавно фон Гравс наведался к ней и обнаружил, что строение это стоит на болотном острове и добраться до него можно только по полузатопленному бревенчатому настилу, по эдакой гати. Однако сам островок был каменисто-песчаным, сухим, и поскольку он хорошо прогревался весенним солнцем, то теперь старинные сосны, окружавшие хижину, наполняли воздух резким запахом хвои и древесной смолы.

Бегло осмотрев хижину, барон так и не понял, каково ее истинное предназначение, однако аккуратно сложенная печь, лежанка и все прочее свидетельствовали о том, что она могла давать приют любому страннику, в том числе и заброшенным сюда, в плавни между двумя гирлами, парашютистам. Впрочем, о парашютистах и диверсантах бригадефюреру думать сейчас не хотелось. Другое дело, что на какое-то время он и сам почувствовал себя одним из таких странников.