Многие говорят, что смерть — это пустота, что смерть — это тьма, сразу видно, что они ни разу не умирали. Джеймс Поттер мог сказать каждому, что смерть — это серость, бесконечность, которую нельзя изменить, которую нельзя измерить, в которой нечего делать, но где невозможно скучать. Такого понятия, как скука, здесь просто не существовало. Вместо него, был мир, мир и спокойствие, спокойствие и удовлетворенность, удовлетворенность отца, который отдал жизнь ради сына, и знал, что сын жив. Это было все, что он знал о том мире, где некогда жил, но этого хватало. Временами, до него доносился голос Лили, которая, похоже, как и он, плавала в этой серости, наслаждаясь таким же спокойствием… Тогда он ей отвечал, хотя беседой этот обмен назвать было трудно, их голоса, похоже, тратили много времени на то, чтобы достигнуть слушателя. Но это их не волновало, их ничего не волновало, терпения хватало, они никуда не спешили, у них было сколько угодно времени, если такое понятие вообще существует здесь. Это место можно было назвать раем, довольно странным, но все же раем…

Что–то изменилось; окружающая его приятная и спокойная серость стала словно неоднородной, впервые за все то время, что он тут провел. Нечто словно бы приближалось к нему, это было необычно, непривычно, но не волновало. Серость чуть отступила, и на освободившемся пространстве появилась человеческая фигура, не человек, а именно фигура.

— Здравствуй, Джеймс Поттер. — Голос нельзя было, как бы то ни было, охарактеризовать.

— Что ты? — Спокойствие начало пропадать, впервые за все это время, он ощутил волнение. Это чувство, от которого он успел отвыкнуть, было неожиданно приятным.

— Я посланник Высших Сил, но важно не это. Я здесь для того, чтобы дать тебе возможность увидеть своего сына.

— Гарри? — Спокойствие ушло, словно бы его никогда и не было, видимо, присутствие этого существа разрушило ту приятную, спасительную, райскую, дрему, в которую он был погружен. Джеймс напрягся, он вновь был полон тревоги, а удовлетворение, принесенное знанием того, что Гарри жив, было вытеснено, новым для него, понимаем, что его сын растет сиротой…

— Да. вам, тебе и твоей жене, дается неделя на то, чтобы вы свиделись с сыном, и узнали его, а он бы узнал вас. Прошло пятнадцать лет с той ночи, когда вы погибли. Готов ли ты к этому?

— Я готов, но неделя это… — Дивное ощущение полета захватило его прежде, чем он успел закончить…

Они очнулись на руинах собственного дома, Лили и Джеймс Поттеры лежали рядом, они одновременно открыли глаза.

— Лили!

— Джеймс! — Супруги уже оказались на ногах и обнялись.

— Мы ведь погибли… Сперва он убил меня, а потом… — Джеймс, с некоторым трудом, вспоминал произошедшее, все пребывание в том, ином, мертвом, мире оставило лишь смутные воспоминания.

— Да, я закрывала собой Гарри, потом зеленый луч… Но ТАМ, я твердо знала, что наш мальчик выжил…

— Да, я тоже каким–то образом знал это… И, тот… он сказал мне, что…

— Нам дается неделя для встречи с нашим сыном, нас отпустили в мир живых. — Закончила за него Лили. — Да, нам сказали одно и то же. Но где мы?

— Ты не узнаешь? Мы в Гордриковой Впадине, здесь стоял наш дом, вот, даже основание видно, но все так заросло травой…

— ОН сказал, что прошло пятнадцать лет… О Мерлин, нас ведь все считают погибшими, и, вообще, что может сейчас происходить здесь… И Гарри, ему ведь…

— Нашему мальчику шестнадцать лет… — Медленно проговорил Джеймс.

— Как же он жил, где и как рос? Что с ним?

— Мы все узнаем, Лили, для этого мы здесь. И, я уверен, о нашем мальчике позаботились. Дамблдор, Сириус, Римус, они бы не бросили его, с ним, наверняка, все хорошо…

Тут неподалеку раздались шаги, человек медленным шагом приближался к ним, он вот–вот должен был показаться из–за кустов. Супруги неосознанно прижались друг к другу, нашаривая свои палочки, которые каким–то образом оказались у них в карманах… Их реакцию можно было понять, учитывая то, как они погибли…

Из–за кустов показался высокий человек в белых брюках и рубашке, он был одет как магл, но карман его брюк характерно оттопыривался. Поттеры мигом узнали его, хотя годы и не прошли для него даром, в отличии от них самих. Сириус Блек застыл, как вкопанный, при виде своих старых друзей. На его лице последовательно сменились несколько выражений: шока, изумления, недоверия и, наконец, злости. Он сделал шаг назад, его палочка прыгнула ему в руку…

Сириус Блек и сам не смог бы ответить, спроси его кто–нибудь, почему он пришел сегодня на руины дома Поттеров. Всего два дня назад они уже были тут втроем, по просьбе Гарри, который пожелал навестить могилы родителей в первый же день каникул. Но сегодня его словно что–то тянуло сюда, некое чувство, предчувствие, ощущение… Он не знал, но решил пойти, хотя это было и небезопасно, может быть, даже безрассудно. В конце концов, обстановка в мире стабилизировалась, последние, еще не угомонившиеся, Пожиратели залегли на дно, поскольку их беспощадно преследовали. Да и сами Гарри с Дженифер плевали на все это с высокой колокольни, и убыли куда–то гулять, Сириус всерьез подозревал, что они аппарировали за пределы Англии. Но Гарри большой мальчик, он знает что делает, большой мальчик, которому шестнадцать лет…

Сириус не знал, чего он ожидал встретить тут, скорее всего ничего и никого, может засаду, или еще что–нибудь, но никак не их… Не Лили и Джеймса, вернее тех подонков, что посмели принять их облик, дабы посмеяться над ним…

— Кто вы такие? — Прорычал он, наведя на них палочку, и напрягая свой звериный слух, вокруг никого, кроме их троих, не было.

— Сириус? Ты не узнаешь нас?

— Лили и Джеймс мертвы… — Похоже, им таки удалось его пронять, он почувствовал слезы в собственном голосе. — Чего вы добиваетесь, являясь мне в облике моих лучших друзей? Хотите поиздеваться, напомнить, что я остался один? — Он ощущал, как его затопляет слепая, не рассуждающая ярость.

— Бродяга, — таким хорошо знакомым голосом и тоном окликнул его тот, кто притворялся Джеймсом. — Я понимаю, что в это трудно поверить, но это мы. Помнишь, ту ночь, когда мы узнали секрет Лунатика, помнишь его тот голос, с которым он сказал: «Прощайте, вы ведь теперь ни за что не пожелаете со мной общаться. Я вас понимаю…». Он тогда повернулся, чтобы уйти, мы едва успели его остановить.

Палочка Сириуса задрожала в его руках. Все: и манера говорить, и голос, и интонации, и воспоминания, — все до боли напоминало Джеймса, и то, как сейчас держалась Лили — это было невероятно похоже на правду. А те слова Лунатика, были воспроизведены слово в слово, об этом знали лишь Мародеры…

— Питер, он присутствовал тогда, а раз знает он, могут знать и все Пожиратели! — Его рука вновь затвердела, держа самозванцев на прицеле.

— Бродяга, что ты говоришь о Питере, он же… Мерлин, это он выдал нас?! — Наконец, подала голос Лили, вернее та, кто похитил ее облик. Но… это было так похоже…

— Эта грязная крыса предала и погубила моих друзей… Если вы и в правду Джеймс и Лили, то что я говорил, когда убеждал взять его в Хранители? И учтите, я помню каждое слово. — Это была чистая правда, тот разговор, до сих пор, иногда, преследовал его в ночных кошмарах.

— Ты… ты говорил нам, что будет надежнее, если мы выберем кого–нибудь другого в Хранители, вместо тебя. Ты сказал так: «Джеймс, любой скажет, что если бы тебя спросили, кому ты веришь больше всего, ты бы назвал меня. Любой догадается, что Хранителем выбрали меня, все так будут думать. Я предлагаю использовать это, пусть все думают, что это я, а в Хранители нужно взять того, кому мы доверяем, но на кого никто не подумает, пусть это будет Питер. Волдеморт будет преследовать меня, ему в жизни не придет в голову, что вы выберите в Хранители кого–то настолько неважного…»