Темные фигуры приближались. Келюс уже видел, что эти двое – молодые парни, несколькими годами моложе его самого. Они шли быстрой походкой опытных путешественников. Николай подумал о туристах, но его смутила странная одежда ночных гостей. Он не мог понять, в чем дело, и, лишь когда незнакомцы поднялись на скрипящее крыльцо, понял – эти двое были монахами. Удивиться он не успел – за дверью послышались тихие голоса. Один, низкий, немного хрипловатый, в чем-то убеждал другого, голос которого был тихий, почти детский. И вот в дверь постучали.

– Кто? – поинтересовался, Келюс, пытаясь говорить тоном человека, которого разбудили среди ночи.

– Не гневайся, хозяин, – ответил хрипловатый голос. – Странники мы, с дороги сбились.

– Какой дороги?

Николай хорошо помнил, что никаких дорог поблизости нет.

– В обитель возвертались, – ответил другой голос, совсем молодой, юношеский, – да в Княжий Бор завернули: там староста хворает. По темноте вышли и тропу спутали.

Келюс рассудил, что молодые монахи, вероятно из какого-нибудь восстанавливаемого монастыря, еще не освоились как следует со здешними лесами. Он представил, каково оказаться ночью в такой чаще, и посочувствовал путникам.

– Пусти, хозяин! – попросил хрипловатый голос, – нам бы только до утра подремать.

Николай решился и, спрятав пистолет, пошел к двери. В сенях было темно, и Келюс поспешил пригласить гостей в избу, залитую лунным светом.

– Мир тебе, хозяин, – степенно поздоровались молодые люди, снимая островерхие шапки и наугад крестясь в красный угол.

– Здравствуйте... – кивнул Лунин и не без колебания добавил: – отцы.

Монахи и в самом деле не походили на «отцов». Старшему, с хриплым голосом, едва исполнилось двадцать, второй был еще моложе. Тон Келюса не укрылся от гостей, поскольку старший недовольно покосился на него, а затем наставительно произнес:

– Сан, на нас возложенный, во всяком возрасте почтенен!

– Оставь, брат, – усмехнувшись, перебил младший, – гордыня сие. Да и не монахи мы еще, только послух приняли. Какие мы отцы?

– Да и я тут не хозяин, – заспешил Лунин. – Зашел переночевать..

– Все одно хозяин, – наставительно заметил старший, извлекая из мешка пару восковых свечей. В их неярком колеблющемся свете Келюс смог разглядеть лица ночных гостей. Они были действительно молоды, хоть под подбородком у каждого уже вилась небольшая бородка. Лица оказались настолько схожи, что Николай понял: младший, сказав старшему «брат», имел в виду не традиционное монашеское обращение, а нечто куда более простое – незнакомые монахи были родными братьями. Но если лицо старшего Келюс видел впервые, то молодой послушник ему явно кого-то напоминал.

– Вы, наверное, голодны, – заспешил Лунин, входя в роль хозяина. – Вот бином, у меня и хлеба нет! Правда, консервы... Отцы, вы консервы едите? Они рыбные.

– Благодарствуем, – кивнул младший, – да только нам и хлеба хватит. Добрые люди в Княжем Бору оделили. И тебе скибку оставим.

– Да я и не голоден... Тут вообще не до кулинарии.

Николай выглянул в окно. На поляне было пусто, и он облегченно вздохнул.

– Али разбойники пожаловали? – понял старший. – То-то, я гляжу, не в себе ты.

– Волки, – коротко ответил Лунин, не желая распространяться на эту тему.

– Волки? Да ведь лето ныне! А ты часом не перепутал?

– Волки – они разные бывают, брат, – тихо заметил младший, и Келюс вновь подумал, что молодой монах ему кого-то напоминает. Старший между тем покачал головой.

– Волки, говоришь? – повторил он, хмуро поглядев на Николая.

– Вы из какого монастыря? – поинтересовался Лунин, решив перевести разговор на менее скользкую тему.

– А ты у него спроси, – монах столь же хмуро взглянул на младшего брата. – То-то и оно! Иные многие покой вкушают, а этот... Да еще мудрствует!..

– Не мудрствую я, брат, – негромко, но твердо ответил младший. – Вот пусть нас хоть хозяин наш рассудит!

– Мирянин он! Что он в житии нашем разумеет?

– А мы? – вновь улыбнулся младший. – Давно ли из миру ушли?

– Ин ладно... – старший кивнул. – Тож рассуди, сыне! Решил он житие смиренное презреть и уйти, яко леший, в лес жить, среди медведей псалмы петь! Видано ли сие? Или он всех отцов обители нашей мудрей?

– Не мудрость сие, – горячо возразил младший. – Не достоин я обители. Один уйду! Вот ежели смогу...

– А что? – вмешался Келюс. – Прямо как Сергий! По-моему, ваше начальство, бином, должно таких, как вы, на доску почета вешать!

Монахи недоуменно переглянулись.

– А кто таков Сергий?

Лунин решил, что слухи о низком образовательном уровне духовенства не так уж несправедливы.

– Вы что, отцы, даже о Сергии не слыхали?

Подробно, словно беседуя с нерадивыми студентами, Николай пересказал некоторые эпизоды из жития Радонежского Святого. К его удивлению, монахи, особенно младший, слушали, словно и вправду ничего не знали о великом подвижнике. Младший брат совсем по-детски открыл рот и, только поймав укоризненный взгляд старшего, поспешил придать лицу серьезный вид.

– Вот так, – удовлетворенно заключил Келюс, преисполненный наследственной атеистической гордыни. – Я думал, у вас в семинарии чему-то учат!

– Неученые мы, – охотно согласился младший, – не сподобил Господь... Говоришь, Свет Фаворский видел? Дивно!

– Будет тебе, свет, – буркнул старший. – Ты и Часослов еле разбираешь...

– Куда уж мне, – молодой послушник вздохнул. – А все же уйду! Найду место некое на холме или на горке да скит поставлю. Раз сей Сергий смог, то и я возмогу. Таким, как он, не стану, конечно, зато душа спокойна будет...

– Ну вот и говори с ним! – заключил старший, поворачиваясь к Келюсу. – И отец игумен его увещевал, и я, и батюшка наш...

– Буду как Сергий, – упрямо прошептал младший. – Возмогу...

И тут Келюс понял, кого напоминает ему молодой паренек.

– А скажите-ка, отец, – обратился он к нему, с каждой секундой убеждаясь, что не ошибся. – У вас нет родственника-священника? Очень на вас похож, зовут Варфоломей Кириллович. Не знаете такого?

Братья вновь переглянулись.

– Может, дядя? – неуверенно предположил младший. – Слыхал я, сан он принял. Только не видели его давно. Как переселили нас...