Фредамбер еще раз покачался взад-вперед, подкрутил воинственно торчащие усы, вышел в коридор, сделал два широких шага и толкнул дверь соседнего, девятого номера бордели мадам Мурзиди.

Девятый номер был точь-в-точь такой же, как и десятый: те же заплеванные стены, такой же столик с теми же порнографическими фотографиями, точно такая же замызганная двуспальная кровать.

Сейчас альбом, раскрытый на какой-то пикантной и на редкость мерзкой фотографии, был отодвинут в сторону, и рядом с ним валялась пустая бутылка из-под коньяка. На кровати, раскинувшись в сладком, пьяном сне, покоилась американская журналистка и контрразведчица Ева Блюм.

— Каналья! — выругался Фредамбер.

Ева Блюм должна была стенографировать для американской разведки беседу французского полковника Фредамбера с украинским «президентом» Винниченко.

Но в следующую минуту что-то похожее на удовлетворенную улыбку пробежало по губам Фредамбера. Он поглядел на спящую благосклонно, даже нежно. Рука его невольно поднялась и пощупала нагрудный карман, где легким шелестом отозвались три банковских чека: на три миллиона, которые можно будет получить во Франции, и на два, которые можно реализовать здесь, в Одессе, хотя бы и завтра, на углу Ришельевской и Дерибасовской, в конторе «Лионского кредита».

На цыпочках, потихоньку, чтобы не спугнуть драгоценный сон спящей красавицы, Фредамбер вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь. Итак, факт получения денег никому не был известен, ни с кем не надо было и делиться… Ни с Евой Блюм, ни с самим полковником Риггсом. Три миллиона но Франции и два в Одессе принадлежали теперь до последней копейки одному Фредамберу…

В приподнятом расположении духа миллионер Фредамбер вернулся в десятый номер, чтобы захватить свой плащ и стек.

Кудрявый коридорный с английскими усиками как раз прибирал в номере. Он собирал рюмки и бокалы, пересыпал косточки от скумбрии и кефали с тарелок на совок.

Но шампанское еще не было допито, а у Фредамбера было весело на душе. Он взял у коридорного недопитую бутылку, которой тот уже собирался распорядиться по-своему, и налил себе полный бокал.

Опрокинув бокал одним духом, Фредамбер молодецки перекинул плащ через руку, помахал стеком и шагнул к порогу.

Но через порог он не перешагнул. Он так и застыл над порогом: одна нога осталась в комнате, другая, поднятая, чтобы ступить в коридор, замерла в воздухе. Его точно пронзила пуля. Выстрела, впрочем, не было, и пуля во Фредамбера не угодила. Просто он вдруг услышал сзади оклик:

— Фредамбер! Пст!

Если за спиной у человека внезапно раздается выстрел, человек вскрикивает и застывает от неожиданности.

Если ни с того ни с сего земля закачается под ногами от страшного землетрясения, которое рушит все вокруг, люди в смертельном ужасе и животной панике кидаются очертя голову куда глаза глядят.

Но если нежданно-негаданно, когда нет ни малейшего повода опасаться этого, за вашей спиной произносят вашу фамилию, которая, как вы думаете, тут не может никому быть известна, — кто его знает, как в таком случае надо реагировать?

Очевидно, в таких случаях люди просто теряются и совершают непростительные глупости.

Именно так реагировал и полковник Фредамбер.

Вместо того чтобы вскрикнуть от неожиданности или кинуться куда глаза глядят с перепугу, он медленно обернулся и посмотрел в комнату.

Перед ним стоял кудрявый коридорный мадам Мурзиди, глядел на него, хитро прищурив глаз, и делал знаки пальцем.

Это был специфический жест. Им пользуются невоспитанные люди, когда подзывают кого-нибудь к себе. Но так же делают опять-таки маловоспитанные люди и тогда, когда хотят дать понять другим, не лучше воспитанным, что, мол, пришла пора расплачиваться.

Однако близок к Этому движению пальцами и еще один знак, которым — и Фредамберу это было известно — обмениваются масоны, когда, встретившись, хотят тайно от всех присутствующих дать знать о своей принадлежности к масонской ложе.

И Фредамбер оторопело спросил:

— Вы масон?

Это, конечно, была самая большая глупость, на какую только способен был в ту минуту Фредамбер.

— Нет, — тотчас же отозвался кудрявый коридорный мадам Мурзиди. — Я — Мишка Япончик.

У Фредамбера все внутри похолодело. И потому, что Фредамберу было отлично известно, что за фрукт Мишка Япончик, и потому, что этому фрукту, Мишке Япончику, следовательно, было известно, что он — Фредамбер.

И, окончательно растерявшись, Фредамбер задал второй вопрос, еще глупее первого:

— А… откуда вы знаете, что я… Фредамбер?

— Или! — пренебрежительно скривился Мишка Япончик. — Или я, как интеллигентный человек, не обязан знать всех тузов, власть имущих? Или это не ваша старая бабушка, дай ей бог прожить сто двадцать лет, живет по Базарной, девять, ход с улицы?

Вслед за этим наступило молчание.

Мишка Япончик, атаман одесских бандитов, добросовестно выполнял сейчас роль коридорного, который лежал в эту минуту опутанный веревками, как колбаса, с кляпом во рту, внизу, в чуланчике. Он сметал салфеткой крошки со стола. Полковник Фредамбер — начальник штаба оккупационной армии, внук старой бабушки с Базарной, девять, ход с улицы — осоловело глядел на стоявшего перед ним кудрявого детину и никак не мог выжать из своей головы хоть сколько-нибудь оригинальную мысль.

— Чего же вы от меня хотите, мосье Мишка Япончик? — наконец, выдавил он из себя.

— Спрашиваешь! — Мишка Япончик недоуменно пожал плечами, вопрос Фредамбера удивил его до крайности. — Лампопо!

— Комман?[42] — не понял Фредамбер.

— Что ты представляешься! Чего ты ломаешься! Или ты русского языка не понимаешь? — возмутился Мишка Япончик. — Тоже мне Пуанкаре! Лампопо, иначе — пополам!

— Что… пополам? — заикаясь, пролепетал Фредамбер.

— Ой, морока мне с тобою! — рассердился Мишка Япончик. Мильоны пополам! Этот самостийник дал тебе сейчас пять лимонов. Так чтоб тебе не было кисло, я тебе помогу их скушать. Три пропали: этот самостийник загнал их аж в Париж. Твое счастье, если, конечно, ты выберешься отсюда живой. Но два можно разменять завтра утром в конторе «Лионского кредита». Очень кстати, что они на двух бумажках. Мы их совсем даже просто поделим: один тебе и один мне.

Это была не дешевая цена: миллион рублей только за то, что твоя бабка не успела вовремя умереть!

У Фредамбера затряслись губы.

— Послушайте! — взмолился он. — Имейте совесть!

— Зачем? — искренне удивился Мишка Япончик.

— Ну, когда между деловыми людьми… — начал Фредамбер, — заключается соглашение, так все-таки…

— У меня сейчас соглашение с тобой, — парировал Мишка Япончик и резонно добавил: — На что мне совесть, если у тебя ее нет?

Фредамбер вознегодовал. Он уже немного пришел в себя, и опасность потерять целый миллион вернула ему способность кое-как владеть собой.

— Но ведь со всех одесских фирм за то, что вы их не грабите, то есть, я хотел сказать, за охрану их собственности, вы берете только один процент с месячной прибыли. Это мне точно известно. Возьмите пятьдесят тысяч! Ведь миллион же — это двадцать процентов!

Мишка Япончик циркнул слюной через губу.

— Так то ж по-соседски. А ты откуда взялся?

Он вдруг рассердился:

— Послушайте, гражданин! Ваша фирма не внушает доверия — вы только временные оккупанты. А наша фирма существует с тысяча девятьсот шестого года, и цены у нас без запроса. Не подходит — можете не покупать. Товарчик вполне подходящий для мосье Клемансо или полковника Риггса.

Полковник Фредамбер окончательно овладел собой. Упоминание о Клемансо и Риггсе отрезвило его. Ему стало ясно, что дешевле, пожалуй, не купить нигде.

Он сунул в карман два пальца и вытащил одну из бумажек.

Мишка Япончик галантно подал ему перо:

— Передаточная надпись на предъявителя делается здесь, в правом углу.

Фредамбер присел к столу и послушно написал в надлежащей графе: «Выдать предъявителю».