Мосье Энно покинул представителей «украинской общественности» и поспешил в комнату секретарей. Мосье Энно был весьма доволен: ведь именно к украинскому гетману направило его с особыми полномочиями руководство Антанты. И еще больше был мосье Энно польщен: его, бывшего коммивояжера, ждет у аппарата сам украинский монарх!

Однако на полдороге мосье Энно умерил шаг, потом даже остановился и закурил сигаретку. Генерал Бискупский затанцевал вокруг него, слезливо постанывая.

Но мосье Энно это не трогало. Мосье Энно должен был обдумать свой первый разговор с гетманом. Да и вообще — зачем ему спешить? Гетман ждет представителя Франции уже четыре месяца у себя в столице, ждет с утра у аппарата. Пускай подождет еще немножко. Консул Франции должен был поддерживать престиж!

Разговор между гетманом Украины и консулом Франции начался с обоюдных приветствий.

— От имени украинской державы и от своего имени приветствую представителя великой Франции на украинской земле! — поползла лента с приветствием гетмана.

Фраза кончилась, и теперь была очередь мосье Энно приветствовать.

— Мосье… — хотел было уже начать мосье Энно, но вдруг спохватился: ведь он же будет говорить с монархом! — Пст! Генерал! — поманил к себе пальцем мосье Энно генерала Бискупского. — Как обращаются к гетману в разговоре?

— Обращаются: ваша ясновельможность…

Мосье Энно поискал в своей памяти соответствующее выражение. Но лексикон мосье Энно и вообще был небогат, а для бесед с монархами и подавно. Он не мог найти подходящего обращения во французском языке. Вдруг его осенило: ведь к Наполеону Бонапарту дипломаты других стран обращались — «сир».

— Сир! — продиктовал мосье Энно телеграфисту. — Франция и я приветствуем вас! Примите мои комплименты по поводу вашей великолепной борьбы против большевистской анархии и узурпаторов из Белой Церкви. Alea jacta est![21] Мы спешим вам на помощь. Большевики перерезали коммуникации, и я приступил к выполнению моей высокой миссии здесь, в Одессе. Надеюсь в ближайшее время беседовать с вами лично по специальному поручению премьера Клемансо.

После этого аппарат снова перешел на прием.

На этот раз гетман Скоропадский говорил долго — телеграфист намотал метров двадцать ленты.

Гетман говорил о том, что положение в украинском государстве следует считать весьма напряженным. Он констатировал, что повстанцы, разоружая или блокируя немецкие гарнизоны, сейчас фактически контролируют всю Украину. Он жаловался, что сепаратисты-петлюровцы из Белой Церкви коварно хотят воспользоваться революционным настроением масс и на плечах вооруженных повстанческих отрядов при помощи хитрости прорваться в столицу и захватить в свои руки власть. И гетман настойчиво допытывался, может ли он рассчитывать на реальную и неотложную помощь со стороны Антанты и, в частности, великой Франции? Гетман не валял дурака и говорил прямо, что согласен на все, что уже готовит манифест, которым собирается ликвидировать самостоятельность украинского государства и объявить только автономию Украины в составе единой, неделимой России во главе с русским монархом, что целиком отвечает известным ему интересам Франции. Он сообщил, что уже договорился с адмиралом Колчаком, верховным правителем России, и вошел в полный контакт с генералом Деникиным, командующим русской белой армией на Украине. Гетману Украины необходимо было безотлагательно выяснить отношение ко всем этим проблемам руководства Антанты. Он просил принять во внимание и то, что обязуется из казны украинского государства уплатить Франции и другим странам Антанты ту часть царских долгов, которая приходится на Украину сообразно численности ее населения. Он просил не забывать и о том, что отныне он отказывается от своей прогерманской ориентации, ориентируется теперь только на союз стран, победивших Германию, то есть на Антанту и Соединенные Штаты Америки, однако вынужден держаться пока что только силой немецких частей, которые еще не оставили территорию Украины. Он настоятельно просил не расценивать это как его симпатию к Германии, а понимать только как следствие безвыходности его положения. Словом, единственное, что по-настоящему интересовало сейчас гетмана, это — когда можно ждать наступления армий Антанты с юга Украины на Киев?

Консул Энно отвечал:

— Сир! Мой аппарат стоит у окна, и из окна видна бухта и ширь открытого моря. На горизонте на рейде стоят…

Мосье Энно бросил взгляд в окно и сосчитал. На рейде стояло четыре корабля: два английских, прибывших с адмиралом Боллардом, и два французских — его яхта и конвойный минный тральщик. Четыре дыма поднимались к небу с Большого рейда. Мосье Энно, торговый специалист, был весьма силен в арифметике, однако допустил ошибку, считая.

— …стоят восемь дымов, сир! Это бросили якоря в ожидании начала десантных операций передовые суда объединенной эскадры стран Антанты. Завтра их будет шестнадцать. Послезавтра — тридцать два. Еще через день — шестьдесят четыре. Десант начнется, как только количество судов будет доведено до полусотни, чтобы гарантировать безопасность десантных операций и встретить мощным огнем судовой артиллерии любую попытку сопротивления со стороны местных большевиков. Я могу вас заверить, сир, что не позднее чем через два-три дня храбрые французские пуалю и веселые английские джонни дружно двинутся навстречу вашим отважным гайдамакам!

— Сердюкам! Гайдамаками именуют себя казаки директории, мосье…

— Пардон, сердюкам!

— Жду, мосье! Приветствую вас!

— Мои пожелания, сир!

Разговор окончен. Консул Энно минутку постоял задумавшись. Он был взволнован выдающимися историческими событиями, которые развернулись вокруг, и еще больше потрясен тем, что вершил эти исторические события именно он, бывший коммивояжер, а ныне консул с особыми полномочиями.

Генерал Бискупский, однако, не сходил с места. Ему не терпелось узнать содержание беседы двух великих людей, в руках которых была судьба его отечества, и прежде всего его собственная судьба — судьба старого генерала на пенсии, призванного к выполнению своих обязанностей на старости лет, в пору физической и душевной немощи.

Но мосье Энно с высоты своего величия не замечал несчастного генерала. Он приказал секретарю:

— Депешу в Яссы, Сент-Олеру. Настоятельно предлагаю запретить немецким гарнизонам оставлять территорию Украины. Немецкие войска должны подавлять восстания и сдерживать наступление большевистских армий, пока не подойдут им на смену войска Антанты. В противном случае войскам Антанты придется заново завоевывать плацдарм. Прошу безотлагательных санкций.

Забыв генерала Бискупского в комнате секретарей, Энно вернулся в приемную «Б», где его ожидали представители «украинской общественности».

Но, к его удивлению, в зале, вместо порядочной толпы, которую оставил мосье Энно, сейчас сидело только два человека, мрачно и недружелюбно поглядывавших друг на друга.

— А где же весь состав депутации? — удивился мосье Энно.

Оказывается, депутация от «украинской общественности» состояла наполовину из представителей гетманской ориентации, наполовину из представителей с ориентацией на директорию. Пока консул отсутствовал, обе половины депутации перессорились между собой. Гетманская половина заявила, что не желает быть в составе одной депутации с головорезами петлюровцами, и ушла. Тогда половина ориентирующихся на директорию еще переполовинилась, разделившись на непримиримых, которые были рады, что гетманцы ушли, и умеренных, которые призывали к объединению всех национальных сил. В результате непримиримые петлюровцы тоже ушли. А за ними побежали и умеренные, чтобы уговорить и вернуть во имя общенациональных интересов или непримиримых петлюровцев, или хотя бы гетманцев.

— Генерал! — позвал тогда мосье Энно генерала Бискупского. — Видели ли вы что-нибудь подобное? Как же теперь быть?

Генерал Бискупский чуть не заплакал и побежал догонять первую половину и обе половинки второй половины украинской депутации.