Вот когда наступило настоящее вавилонское столпотворение.
Казалось, потолок ресторана обрушится и погребет под собой всех — вместе с самим консулом Франции и ресторатором Штени.
Сановные особы исступленно кричали «вив», «ура», «слава». Солидные граждане хлопали в ладоши, разбивая пальцы в кровь, как мальчишки. Аристократы «чистых кровей» топали ногами, как лошади, как плебеи на галерке в цирке. Величавые генералы и невзрачные штатские тузы падали друг другу в объятия. Дамы и старики плакали. Они продавали родину иностранцам с упоением.
Репортера «Маленьких одесских новостей» уже давно вынесли за дверь. Уже, должно быть, жужжали типографские машины, печатая экстренный выпуск газеты, а в ресторане все еще не смолкало шумное ликование.
Кто-то затянул марсельезу, ее тотчас же подхватили за столиками лидеров партий. Министры и дипломаты грянули «Боже, царя храни!» Генералы, точно юнкера, запели с присвистом: «Марш вперед, трубят в поход черные гусары, звук лихой зовет нас в бой, наливайте чары!..»
Потом все с бокалами шампанского толпой двинулись к столику мосье Энно. Каждый из двухсот представителей российской «общественности», присутствовавших в ресторане, хотел чокнуться с представителем цивилизованного мира — с великим консулом великой Франции, возвестившим великое спасение великой Российской империи.
И каждый, чокаясь, во все горло орал свой вопрос, стараясь перекричать всех остальных.
Херсонский помещик Балашов ревел:
— Так помещичьи имения будут возвращены?
— О, безусловно, мосье! — любезно кивала ему супруга консула Франции.
Товарищ председателя Протофиса Демченко надсаживался:
— А акции, займы, долги будут гарантированы?
— О мосье, что за вопрос? — разводил руками мосье Энно.
Председатель Одесского биржевого комитета Вайнштейн чуть не разрывался:
— Мон дье![17] Мессия! Чтобы я так жил!
Царскому министру Кривошеину посчастливилось протиснуться к самому столику и ухватить мосье Энно за борт пиджака. И он тянул консула к себе, откручивая ему пуговицы.
— А наши вожди, наши вожди? — допытывался он. — Я имею в виду — как с Милюковым?
— Вы можете быть совершенно спокойны, мосье! — заверил его мосье Энно, спасая свои пуговицы. — Мосье Милюков не далее как третьего дня в Яссах поставил свое факсимиле на оригинале этой декларации.
— А представители российского капитала? — домогался московский банкир Третьяков. — Российский капитал не был забыт на высоком совещании в Яссах?
— Мосье Рябушинский, мосье Гурко и мосье Шебеко — русские Ротшильды — держали в руках текст декларации, — тонко улыбнулся мосье Энно.
Наконец, протолкались к столику с наполненными коньяком чайными стаканами и генералы с адмиралами.
— От имени русского офицерства — ваше здоровье, мосье и мадам! Мы надеемся, русский генералитет уже в курсе исторических решений?
— Русскую делегацию в Яссах возглавлял генерал Щербачев.
— Ура! — гаркнули генералы и адмиралы. — Ура адмиралу Колчаку и генералу Деникину!..
Генерал Гришин-Алмазов, звякнув шпорами, чокнулся с мадам Энно.
— Когда, мадам, можно ожидать высадки десанта вооруженных сил Антанты?
Мосье Энно бросил на него ревнивый взгляд и поспешил ответить сам:
— Через два-три дня, генерал. Эскадра уже вышла. Пехота идет походным маршем через Румынию.
Генерал Бискупский топтался вокруг Энно, чуть не плача.
— Мосье, мосье! — дергал он консула то с той, то с другой стороны. — А как же я? То есть я хотел бы знать — как с паном гетманом, гетманщиной и со всем остальным?
— Ах, генерал! — поспешила мужу на помощь мадам Энно, опасаясь, как бы этот плаксивый генерал не выклянчил чего-нибудь у мягкосердечного консула. — Вы можете спать спокойно: делегация гетманского правительства в Яссах изъявила свое полное согласие с восстановлением единой, неделимой России…
Градоначальник Мустафин, однако, перекричал всех своим могучим басом:
— Хотел бы я знать — какую же судьбу готовит Антанта всем этим большевикам и прочей нечисти?
Мосье Энно, который еще не присел и все стоял с бокалом в руке, улыбаясь и отвечая всем сразу, поставил бокал и выпрямился.
В зале стало тихо; все поняли, что сейчас будет сделано еще одно историческое заявление.
Консул Франции подкрутил усики кверху и произнес негромко, но так, что его услышали даже лакеи у дверей:
— Все мятежные элементы будут подавлены…
Буря рукоплесканий и возгласов грянула снова, но мосье Энно поднял руку:
— Но в борьбу между легальными партиями мы вмешиваться не будем.
Из-за столиков лидеров партий взлетели крики «браво», и лидеры всех легальных партий, схватив свои рюмки, тоже засеменили к консулу.
Градоначальник Мустафин осушил свой бокал до дна и хлопнул им о пол, как на свадьбе на Молдаванке.
— Ныне отпущаеши раба твоего, владыко, по глаголу твоему с миром…
— Совершенно справедливо, мосье! — прошипела сквозь стиснутые зубки мадам Энно. — Вас и в самом деле придется отпустить… Разгон думы из представителей легальных партий, который вы вчера учинили, никак не отвечает… демократическим идеалам союзных держав!
Солистка кордебалета из Театра миниатюр у Сабанеевского моста Муся Ильманеску отомстила-таки сердцееду Мустафину за его былое невнимание к ее прелестям.
— Да, да! — послушно подтвердил мосье Энно. — Власть в городе должна возглавить коалиция представителей всех общественных кругов, всех легальных партий. Городом должен управлять парламент… Пардон, парламент будет для всего государства в Киеве, а городом должна управлять дума, как это у вас здесь называется, от всех слоев демократии: промышленники, негоцианты, финансовые деятели, затем меньшевики, трудовики, православное и католическое духовенство…
Мустафин непонимающе хлопал глазами. Что такое? Ему уже, кажется, дали по шапке? Похоже на то, что его выгнали с поста градоначальника?
Мосье Энно, завершая сей сложный дипломатический реприманд — то есть дав понять градоначальнику, что он уже вышел на пенсию, — галантно склонился к ручке градоначальницы. Старушка градоначальница была глуховата, не успела сообразить, какой поворот произошел только что в судьбе ее семьи, да и вообще не очень-то разбиралась в политике, специализировавшись преимущественно на вишневом варенье с косточками. Поэтому учтивость консула заставила ее прослезиться.
В это время и лидеры легальных партий, наконец, тоже пробились. Жестикулируя рюмками и расплескивая вино на своих партийных противников, лидеры заговорили все сразу, перебивая друг друга, но по сути на один голос:
— Обеспокоенные судьбами российского государства… исполненные желания плодотворного сотрудничества у кормила власти… признавая доминанту коалиционного способа правления…
— Так, так, господа! — одобрительно кивнул мосье Энно. — Вы должны сплотить силы российской общественности. Не правда ли, мон ами?
Мадам Энно обратила приветливую улыбку к толпе легальных лидеров.
— И местный парламент, — продолжал мосье Энно, — то есть, я хотел сказать, муниципалитет, следует возродить не откладывая. Кто из вас, господа, может претендовать на пост главы парламента, то есть, я хотел сказать, городской думы?
Легальные лидеры даже побледнели и растерялись от волнения: похоже, что кормило власти давали им прямо в руки!
— С вашего разрешения… с вашего согласия, мосье, мы немедленно же созовем представителей всех легальных партий и…
Мосье Энно кивнул головой, давая понять, что аудиенция окончена.
Лидеры, откланиваясь, попятились от столика.
Вернувшись к своему столу, они тут же объявили заседание межпартийного совещания открытым. На повестке дня стоял один вопрос: о кандидате в председатели одесской думы, способном сформировать, так сказать, кабинет, который сумел бы, как говорится, плодотворно сотрудничать с командованием войск Антанты.
Гришин-Алмазов стоял все время поблизости — против генерала Бискупского, по другую сторону стола — и рассеянно играл красным темляком своей кубанской шашки. Иногда он бросал взгляд на мадам Энно и снова погружался в задумчивость. Мадам Энно тоже отвечала ему короткими взглядами. Воспользовавшись небольшой паузой, наступившей после ухода лидеров партий, Гришин-Алмазов учтиво склонился к мосье Энно.
