Итак, по всем соображениям, воевать против большевиков должны и петлюровцы и деникинцы. Генерал Гришин-Алмазов может оставаться и дальше на своем высоком, но бессмысленном в условиях оккупации посту генерал-губернатора. Неограниченной военной власти над всеми вооруженными антибольшевистскими формированиями ему давать ни в коем случае еще нельзя. Если же он заартачится, то и вообще можно оставить генерала-душку только командиром его воинственной в операциях против мирного населения дивизии…

С генерала Гришина-Алмазова и началась беседа между Риггсом и Фредамбером, когда начальник штаба союзного десанта пришел засвидетельствовать свое почтение главе американской военной миссии.

— Ну, рассказывайте, Фредамбер, — сразу же предложил Риггс, пододвигая столик с коньяком, виски и содовой, — что там слышно о нашем галантном генерале?

Сведения о Гришине-Алмазове Фредамбер имел не из первых рук. Консул Энно — вроде как главный представитель гражданской политики Антанты на юге России — полагал совершенно необходимым вытягивать эти сведения у актрисы Веры Холодной и немедленно же передавать их полковнику Фредамберу, который фактически и возглавлял вооруженные силы Антанты на юге России. Ибо генерал д’Ансельм в своем пристрастии к скульптурным миниатюрам и в своем пренебрежительно-аристократическом отношении к мизерным делам войны и мира целиком полагался на своего начальника штаба, старого офицера французского оружия и лицо, заслуживающее полного доверия Франции. А Фредамбер информировал уже и полковника Риггса.

Натурально, что, блюдя собственные интересы, консул Энно не все передавал Фредамберу или не всегда давал верное освещение фактам. На сей случай, для дополнения и контроля, на арену выступала вторая вертикаль разведки. Мадам Энно выпытывала необходимые сведения у своего мужа и за сходную цену передавала их английскому коммерческому секретарю, благочестивому Багге. А благочестивый Багге — за те же два процента от каждой операции — передавал свои информации также мистеру Риггсу, поскольку эти сведения имели непосредственное отношение к англо-американским финансовым операциям, которыми оба они были в это время озабочены больше всего.

Новости, которые сегодня принес Фредамбер шефу, были весьма многозначительны.

Херсоно-николаево-одссский плацдарм давно уже не был пределом мечтаний честолюбивого генерала; такие провинциальные масштабы отнюдь его не устраивали. А перспектива и в дальнейшем оставаться только в роли мелкой сошки при генерале д’Ансельме его просто-таки оскорбляла. Гришину-Алмазову уже осточертели боевые операции по вылавливанию запоздавших прохожих, появлявшихся после комендантского часа на темных улицах Одессы, и доставка их на французские баржи-тюрьмы или расстрел их по дороге «при попытке к бегству». Из молодых, да ранний, генерал мечтал о широких горизонтах деятельности и залетал в своих мечтаниях значительно дальше Люстдорфа, Заставы или Дофиновки. Имея секретную, но недвусмысленную договоренность со своим главнокомандующим генералом Деникиным, молодой деникинский «полководец» претендовал на пост командующего всей украино-крымской группой добровольческой армии. Генерал Деникин пообещал ему полную автономию под своим черным крылом, тень от которого надеялся бросить не только на Кубань и Дон, но и на Кавказ — на юге, Донбасс и Волгу — на севере. А потом — потом должен был быть осуществлен и поход на Москву. Взять Москву в клещи, от Волги и с Украины выйдя правым флангом на соединение с армиями Колчака, а левым с армией Юденича, — таков был стратегический план русской белогвардейщины. Именно в Москве и была запроектирована торжественная встреча Юденича, Чайковского, Гришина-Алмазова, Деникина, Бичерахова и других белогвардейских «командующих» с «верховным правителем Руси», сухопутным сибирским адмиралом Колчаком.

Таков был генеральный план русской белогвардейщины. И для успешной реализации этого плана на генерала Гришина-Алмазова возлагалось всосать в свои белые части и украинские жовто-блакитные отряды петлюровщины.

— План великолепный! — констатировал Риггс задумчиво. — Очевидно, подобный военный план и придется осуществлять для разгрома большевиков, как только Морган, Рокфеллер и Дюпон усилят свои позиции в осуществлении своего «мирного» плана завоевания британской стерлинговой империи. Такой план может выполнить любой генерал, которому это будет поручено, хотя бы и тот же Гришин-Алмазов, это не имеет значения…

Полковнику Фредамберу не по сердцу пришлось такое терпимое и даже благосклонное отношение шефа к генералу-выскочке, и он напомнил Риггсу:

— А не забыли ли вы о горячей англомании генерала? Генерал презирает легкомысленную Францию, пренебрегает всем французским и мечтает о лондонских туманах. Генерал Деникин, как вам известно, охладел к Франции и занял теперь открыто проанглийскую позицию. Он верит, что солнце восходит с Запада — с Британских островов.

— А вас, как полковника генерального штаба Франции, это задевает за живое, оскорбляя ваши патриотические чувства? — ехидно спросил Риггс.

Фредамбер обиженно фыркнул.

Главнокомандующий добровольческой армии генерал Деникин и в самом деле ориентировался теперь исключительно на Англию. Англии надо было самым спешным образом ориентировать всю свою политику против США, поскольку США в перспективе намеревались вторгнуться в сферы английского влияния с расчетом прибрать к своим рукам английские рынки сбыта и источники сырья. Алчный взор американских монополистов и острие американской политики направлены были на слишком дорогой для кармана английских монополистов Восток — Ближний, Средний и Дальний. Таким образом, Англии для проведения своей политики приходилось сейчас подбирать, кого бы противопоставить США, — хотя бы и эту самую разгромленную в своих империалистических стремлениях Германию, да, пожалуй, и Россию. Теперь для Англии более выгодна была бы сильная Россия — как противовес США хотя бы в азиатских странах.

Генералу Деникину вполне импонировала такая смена политики, и он занял теперь явно проанглийскую позицию — особенно после совершенно конкретных, деловых бесед с английским военным министром Уинстоном Черчиллем.

— Ну, не обижайтесь, Фредамбер! Я пошутил! — примирительно сказал Риггс. — Только запомните, что в отношении перемены английской и французской политики я вам открыл глаза. Прошу вас, докладывайте дальше. Что еще слышно?

Фредамбер сообщил:

— Генерал Гришин-Алмазов в своих сокровенных мечтах рассчитывает после уничтожения большевизма, восстановления монархии в России и расцвета проанглийской политики в русской дипломатии получить пост русского наместника где-нибудь в Афганистане, Синь-Цзяне или Персии, где как раз и будут сталкиваться русские и английские интересы…

— Заманчивые перспективы, — не мог не согласиться Риггс. — Я думаю, Фредамбер, что будет не по-товарищески, если мы не доведем все это до сведения генерала д’Ансельма, который, безусловно, кретин, как и думает о нем Гришин-Алмазов, и к тому же, несомненно, страдает гипертрофией грошового аристократического гонора, — если не доведем до его сведения все, что о нем, о дорогой для него Франции и французской политике думает русский генерал-англоман. Вы меня поняли, Фредамбер?

— Именно такое указание я и надеялся услышать от вас, сэр, — радостно захлопал глазом Фредамбер. — Мой генерал уберет генерала Гришина-Алмазова, не ожидая даже санкции верховного главнокомандующего вооруженных сил Антанты на Востоке генерала Франшэ д’Эспрэ. Кого, думаете вы, следует рекомендовать на место Гришина-Алмазова?

— Генерала Шварца.

— Почему?

— Это ярый немецкий патриот.

— Позволю себе спросить: а на кой черт нам немецкий патриотизм?

— Позволю себе ответить: а на кой черт нам российская великодержавность? Германия нужна США как цепной пес, которого всегда можно натравить на Россию.

— Справедливо! — не мог не согласиться полковник Фредамбер. — Итак, я буду рекомендовать командующему генерала Шварца.