Так было перепробовано все, и нихонец снова взялся за прямой меч; Баг согласно кивнул.

Богдан смотрел как зачарованный. Мысли очищались.

Люлю встал в низкую стойку — на широко расставленных ногах и держа меч двумя руками лезвием вверх слева от груди. Баг сначала стоял просто — расставив нешироко ноги и опустив левую руку с мечом к полу, но, увидев стойку Люлю, мгновенно перебросил меч в правую: узкая полоса стали, сверкнув на летящем в окна полуденном солнце, описала что-то вроде восьмерки; оружие скрылось за спиной Бага, а левая рука вытянулась в сторону Люлю.

Вдруг Люлю посмотрел прямо на Богдана и улыбнулся: тот и сам не заметил, как встал и теперь совершенно машинально пытался скопировать стойку нихонца.

— А что, господин Лобо, — спросил Люлю, все так же стоя на полусогнутых ногах, — ваш коллега, я вижу, тоже не чужд фехтования? А, господин Оуянцев?

— Нет, что вы! Я чужд, чужд! — Богдан пришел в себя и даже покраснел. — Я совершенно не умею… Когда я учился, нам преподавали, но… с тех пор я все забыл.

— Да что вы? — искренне изумился нихонец, выпрямляясь. — Вот уж никогда не поверю! Неужели это правда?! Может быть, вам случалось когда-нибудь научиться, а потом разучиться плавать? Господин Лобо, как же это так — отчего милейший господин Оуянцев до сих пор не владеет мечом в должной мере?

— И правда, еч, — Баг улыбнулся, — что ты скромничаешь? Давай-ка, выходи к нам, выходи.

Богдан неуверенно оглянулся на Дэдлиба; Сэмивэл продемонстрировал, как широко он умеет улыбаться, и показал Богдану большой палец: иди, мол!

«Пропал!» — обреченно понял Богдан, когда Люлю и Баг, не найдя, видимо, изъянов в подготовке друг друга, с нерастраченной рьяностью взялись за него: установили в правильную стойку — «не так широко ноги, еч», вставили в руки меч, причем Люлю долго растолковывал Богдану, как правильно обхватывать рукоять меча: «а этот пальчик сюда-а-а-а», и предложили нанести несколько ударов по воображаемому противнику.

Богдан и нанес.

От души.

Очки, правда, чуть не слетели с носа после третьего взмаха.

«По-моему, просто отлично», — оценил он себя, но на лицах мучителей отражались какие угодно чувства, кроме одобрения.

— М-да, — задумчиво произнес Люлю, внимательно разглядывая смущенного Богдана, — у господина Оуянцева огромный потенциал, огромный!

— Но нераскрытый, — уточнил Баг, — пока не раскрытый потенциал.

— Что ж, — вздохнул нихонец, — будем раскрывать…

И они принялись раскрывать этот самый потенциал с таким усердием, что вскоре Богдан уже исходил по́том и даже вспомнил о Галицком.

Тут наставники и запнулись: зашел разговор о том, как нужно изгонять мысли и до какой степени это способствует правильному нанесению удара. Оба были согласны с тем, что мысли только мешают, но расходились в способе их изгнания.

Богдан увидел, что о нем на некоторое время забыли, тихонечко отошел в сторонку, прислонил к стенке сделавшийся отчаянно тяжелым меч и с облегчением сел на прежнее место, рядом с Дэдлибом.

Дэдлиб, меланхолически перемалывая челюстями жевательную резинку, пуще надвинул шляпу на лоб, так что кончик носа едва не коснулся полей, и заметил небрежно:

— Это все хорошо, конечно, но… — Он усмехнулся. — Господин Сю, вы знаете, любой самый громадный парень, дай вы ему со всей силы по коленной чашечке, падает наземь как подкошенный. — Богдан посмотрел на него с недоумением. — Точно, — широко улыбнулся Дэдлиб. — Поверьте моему опыту, господин Сю. Так и есть. Главное — успеть первым.

«Все же западные варвары какие-то очень кровожадные, — подумал Богдан. — Хотя это можно понять: им приходится существовать в условиях постоянного общественного неспокойствия… они это зовут здоровой конкуренцией. Так что умение первым дать в коленную чашечку легко может стать одним из основных условий выживания и успеха. А потому — и одной из основных добродетелей… Бедные…» — И Богдан посмотрел на Дэдлиба с участливым пониманием.

Но тот истолковал его взгляд по-своему.

— А еще лучше… — Он прицелился в Гуань Юя указательным пальцем. — Ба-бах! И готово.

Люлю и Баг меж тем, кажется, пришли к согласию и огляделись в поисках ученика.

— Нет-нет, — помотал головой Богдан со своей скамейки. — Достаточно. Я уже многое понял.

— Всегда буду рад видеть вас в моем зале, драгоценный преждерожденный, — внезапно прогудел над ухом Боло; Богдан даже вздрогнул. — Приходите в любое время.

…Богдан расставался с тренировочным халатом, испытывая смешанные чувства: с одной стороны, такая одежда была сугубо чужда его образу мыслей и вообще самой его жизни; с другой — сегодня в зале он, бестолково взмахивая мечом, испытал весьма особые, новые ощущения, с которыми не хотелось расставаться так же легко, как с халатом. Странно: хотелось их испытать сызнова… Тут было о чем поразмыслить. Гокэ уж удалились в душевую, в приоткрытую дверь слышались их веселые голоса и шум воды, а разоблаченный до полного естества Баг, с порога заметив, что Богдан застыл в задумчивости, понимающе хмыкнул и тоже скрылся в душе.

Распрощались на улице перед входом; день был в разгаре. Богдан, наблюдая, как его напарник и оба симпатичных гостя страны раскланиваются, сияя неподдельной приветливостью и отнюдь не церемонной, вполне искренней уважительностью, подумал, что подобные мучительные с виду мероприятия, видимо, полезны не только для закалки тела и развития его боевых способностей, и даже не только для очищения духа от неподобающей благородному мужу суетной нервности, но — странно подумать — для укрепления дружбы. Он готов был бы поклясться, что из тренировочного зала Баг и Люлю выходят, став куда ближе друг другу, нежели были пару часов назад.

И Богдана совершенно не удивило, что прощание завершилось разговором о следующей встрече.

— Ну что же, милейший господин Лобо, — заговорил нихонский князь Люлю, — мне думается, уж теперь-то мы точно можем наконец пропустить с вами по стаканчику, а? То есть не прямо сейчас, а вообще. В конце концов вы с Дэдлибом чуть не коллеги, и вам с ним тоже, я думаю, найдется о чем поговорить…

Богдан терпеливо стоял рядом, чувствуя, как возбуждение и какой-никакой, а все ж таки прилив сил, охватившие его в зале, уходят — и на смену им в мышцы болезненно вливается густой, вязкий свинец.

— Почту за честь, — сдержанно кивнул Баг.

— Как раз перед отъездом… — подал голос Дэдлиб, извлекая из портсигара длинную черную сигару. — Не желаете? — Богдан и Баг не желали. — Так вот, перед отъездом в эту вашу Ордусь у меня было одно весьма любопытное дельце. Не могу сказать, что я доволен результатом. Забавное, надо признаться, дельце. Вам будет любопытно услышать…

— Боюсь, в ближайшие дни нам будет некогда, — отвечал Баг. — Мы с напарником как раз сейчас ведем тоже вполне головоломное расследование…

— Как интересно! — сверкнув зубами, восхитился Люлю. — Оно не принадлежит к разряду государственных тайн?

— Да вот пока не знаю. — Баг честно развел руками.

— У нас с Дэдлибом ба-альшой опыт насчет государственных тайн! Правда, Сэм? Ну, не ордусских, разумеется, а наших. Мы вообще дико государственные люди. Сэма вообще хлебом не корми, а дай подумать о судьбах своей страны… Так что слово за слово — глядишь, и выйдет обоюдная польза, а? В общем, надо чаще встречаться, милейший господин Лобо!

«Подозрительный интерес. Неспроста он это», — подумал Богдан; но мысль была какая-то вялая и бесцветная. Проплыла снулой рыбой и тут же перевернулась бледным, неубедительным брюхом кверху. Как-то не укладывалось в голове, что человек, который только что говорил: «пальчик вот сюда-а-а…» и вообще виртуозно и донельзя дружелюбно махал смертоубойными продуктами кузнечного дела у тебя и у твоего испытанного друга под самым носом, может тут же кривить душой.

Потом нихонец и его спутник направились в сторону улицы Больших Лошадей, а Баг и Богдан — к Проспекту Всеобъемлющего Спокойствия, где у дома Бага остался его цзипучэ.