Стигматом инквизитора-дознавателя Анфиска точно гордится, будто знаком отличия. Исполать тебе, крестная дщерь моя возлюбленная…
Манька троекратно облобызалась с Пал Семенычем по-христиански и по-родственному. Ну и ладненько.
Платьице на ней коротенькое, серебристое, прямо скажем, символическое, снизу и сверху одно искушение. Серебро, золото и платина…
Ника сегодня вся в чем-то испанском, бело-розовом, кратком, полупрозрачном и соблазнительном, гипюровая мантилья на плечах. Пал Семеныч ее торжественно ведет.
Настена — скромница, в пелеринке. Под ручку с бароном. Пожалуй, она себя еще покажет…»
Как и предполагал Филипп, за обеденным столом Настя не разоблачалась посередь оживленных разговоров, речей, тостов, терпеливо и молчком дожидаясь музыки и бальных танцев. Ее время настало, когда рыцарь Руперт куртуазно испросил у рыцаря Филиппа разрешения пригласить даму его сердца на тур вальса.
«Бонвиван, селадон и наследственный барон Священной Римской империи его милость Руперт Фердинанд из рыцарской фамилии Ирлихт фон Коринт…
Кавалерственная дама Анастасиа Бланко-Рейес-и-Альберини, урожденная Заварзина, малороссийская шляхтянка в девятом колене…
Господи Боже мой, похожи друг на друга, словно единокровные брат и сестра. Оба белокурые и кареглазые, сходная пластика движений, та же посадка головы…
Калокагатия дока Патрика в них обоих безусловно чувствуется…»
Вероника не замедлила прервать благодушные эстетические наблюдения Филиппа, в такт мановением руки сменив музыкальное сопровождение на аргентинское танго. Наверное, не без толики ревности решила испытать на прочность и благопристойность Настино экстравагантное бальное одеяние.
Танго наряд от кутюр отлично выдержал. Не менее достойно партнеры справились с чарльстоном и рок-н-роллом. Непристойного беспорядка в бальном туалете Насти не случилось.
В продолжение танцевального марафона Настя нет-нет да и посматривала на Филиппа. Ну что, видишь, как хороша?
«Господи, спаси и сохрани люди твоя. Воистину воскресе…»
Лорд Патрик отпустил Насте и ее туалету длиннейший витиеватый комплимент. Засим внес лапидарное предложение продлить пасхальное празднество за океаном в Южной Калифорнии на мексиканском побережье моря Кортеса.
Вечерний экспромт общество одобрило. Последовали короткие сборы, и менее чем через двадцать минут, понадобившихся, чтобы достичь группового транспортала под Круглой площадью на лимузине под водительством Вероники, они оказались в транзитной зоне аэропорта Сан-Диего. Оттуда же напрямую добрались до резервной орденской резиденции, какую на неделю запросил рыцарь-адепт Патрик в прецепторских целях.
«Утро — не вечер».
Пасхальное яйцо с климатическим сюрпризом, предназначенным двум дамам-неофитам, вышло на славу. Да и даме-зелоту Веронике оно пришлось по душе.
— Опаньки, братец Фил! С добрым утром! У меня в здешних местах душевно веселенькая миссия давным-давно была.
— Христос воскресе, Вероника свет Афанасьевна!
— Воистину воскресе, бесценный мой Филипп Олегович! Предлагаю страстно облобызаться, покуда барон не видит… Ах ты мой сладенький!
Когда куличами и пасхой будешь меня потчевать?
— Завтра, фройляйн Ника, завтра по восточно-европейскому обеденному времени.
— Я покедова с Анфиской и Манькой о дамском посекретничаю. Ты же за порядком тут присмотри, не позволяй им долго разоряться, нашим джентльменам философствующим. Чуть рыжая леди в пляжном дезабилье придет к сэру Патрику, айн момент выпроваживай ко мне на песочек сэра Пола Саймона Булава. Я его, высокочтимого, по-арматорски загоню нагишом в воду к голозадой мисс Столешниковой.
А там, мистер Фил, действуем по обстановке, сэр. Проникся, усек, врубился?
— Йес, мэм.
— 4-
После переодевания в утренние пляжные наряды Вероника сей же час увела Анфису и Марию купаться. Зато Настю доктор Патрик настоятельно призвал воздержаться от морских соленых купаний и солнечных ультрафиолетовых ванн.
Она умоляюще взглянула на Патрика, потом на Филиппа и безмолвно присела к мужу поближе на краешек дивана, печально вздохнув и сложив руки на коленях. Призыву и настоянию сэра Патрика миссис Нэнси вняла, но переодеваться не ушла, оставшись в вечернем туалете, невзирая на солнечное калифорнийское воскресное утро.
«Ага, нашей леди Нэнси и так хорошо… Продувает, поддувает и сверху и снизу без пелеринки…»
В белые тропические костюмы, благодаря предусмотрительной любезности лорда Патрика, джентльмены переоблачились нимало не медля и возобновили дискуссию, начатую в восточном полушарии. Дискутировали в основном Павел Булавин с Патриком Суончером.
Время от времени Филипп Ирнеев поддерживал репликами наставника, а Руперт Ирлихт вступал и выступал в поддержку своего единомышленника в практике и теории техногнозиса.
— …Высокочтимый сэр Пол Булав, я принципиально возражаю против вашего ноогностического утверждения антагонизма первичных архемифов об изначальном Абсолютном Зле и Абсолютном Добре. Так как оба общечеловеческих архемифа в сущности амбивалентны, полковник Булав, сэр…
— При всем моем уважении к вам, сэр Патрик, ни стоит играть словами и значениями, — рыцарь Филипп пришел на помощь прецептору Павлу, собиравшемуся с мыслями. — Ваша многозначная семиотика, сэр, грешит синонимами, плеоназмами и звучит не совсем убедительно и удобоваримо без опоры на исходные принципы.
«Если хочешь утихомирить страсти или сбить с толку оппонента, заставь его аргументировано плясать от кухонной печки, от первичного яйца, ab ovo. А там выйдет либо жареная курица, либо опять космогоническое яйцо, потому что по греческому Новому Завету раньше не было ничего, кроме Бога, и без Него ничто не начало быть… Ветхозаветное сакраментальное «берешит», леди и джентльмены…»
Лорд Патрик, несколько разгоряченный дискуссией, попался в немудрящую ловушку Филиппа и начал с нулевой точки отсчета системы общих координат:
— Что ж, извольте, леди и джентльмены. Начнем аппетита ради ab ovo usquo ad mala, от яйца до яблок, употреблявшихся древними римлянами на обед, то есть от закуски до десерта.
Мы все согласны, отчего наша Вселенная за 15 миллиардов солнечных лет до нашей христианской эры началась с Большого Взрыва, уничтожившего первоначальное горчичное зерно Творения. Иными словами, в аллегориях Апокалипсиса Творения за авторством Филона Иудея, Вседержитель подверг бесконечному и безграничному разрушению маюскульный Первородный Грех, как неразумное созидание, совершенное либо вопреки Его воле, либо в силу Предопределения Его.
Так оно было или не так, выразить невозможно в рациональных понятиях и смыслах без словесных спекулятивных метафор и метонимий. Результат нам известен, и мы астрономически наблюдаем взрывное расширение Вселенной, согласно второму началу термодинамики.
Все же таки, дорогие леди и джентльмены, всеблагие цели и конкретные мотивы трансцендентного Всевышнего, положившего начало всему духовному или же все материальное подвергнувшего бесконечному, быть может, конечному уничтожению в пространстве-времени, нам апофатически неизвестны. И непостижимы нашему разуму вне сверхрационального откровения в осознании бытия.
Задавать себе и другим финальные и окончательные онтологические вопросы бессмысленно и греховно, казуистически доискиваясь будущего неведомого Абсолюта Господня. Ибо субъективные человеческие ответы на них, априорно невежественные, сиюминутные, индуктивно ограниченные в пространстве-времени, объективно не угодны Господу Богу нашему.
Вряд ли кто-нибудь возьмется оспаривать дедуктивную посылку о неполноте и поверхностности человеческого знания, озадаченного общими вопросами бытия, пытливо ищущего частные ответы в окружающем нас микро- и макрокосмосе. Данную архитектонику нам стоит понимать антонимически, ибо кажущийся упорядоченным онтологический космос на деле есть бесформенный хаос бытия, стремящегося к естественному энтропийному самоубийственному концу.