В американском среднем западе по закрытым поселениям для престарелых распространяется слух, сеющий беспорядки и хаос: якобы обнаружили, что старение вызвано вирусом замедленного действия, который миллионы лет назад встроился в геном млекопитающих и не был вытравлен эволюцией, но богатые миллиардеры сидят на правах на вакцину. Как обычно, Чарльзу Дарвину достается куда больше, чем справедливая доля обвинений. Тем временем, некоторые средства омоложения уже доступны в частных клиниках тем, кто готов отказаться от пенсии. Наращивание теломер и чистка гексозо-денатурированных белков — звучит не так эффектно, зато эффективно. И в ближайшем будущем ожидается резкое ускорение прогресса, поскольку сроки действия патентов на фундаментальные достижения генной инженерии начинают истекать. Ассоциация Свободного Генома уже выпустила манифест, призывающий к созданию образца генома, в котором все известные дефектные экзоны[119] будут заменены наилучшими известными вариантами, и который будет выложен в открытый доступ.

Эксперименты по оцифровке природных нейронных сетей и воспроизведению их работы встали на поток, и разработка технологий идет полным ходом. Некоторые из радикальных либертарианцев предполагают, что когда технология созреет, смерть — из-за налагаемого ей чудовищного ущемления права человека на собственность и голос — станет самой большой правовой проблемой общества.

В большинство страховых договоров, предлагаемых ветеринарными клиниками, теперь за небольшой взнос включается дополнительный пункт об оплате клонирования домашних животных в случае их гибели в обстоятельствах, влекущих стресс для хозяина. Клонирование людей в большинстве развитых стран все еще нелегально, хотя никто уже толком не может уверенно ответить на вопрос, зачем его запрещать, и все связанные вопросы подняты на обсуждение. Хорошо, что никто из законодателей не продвигает необходимость принудительного аборта однояйцевых близнецов.

Некоторые товары дороги: стоимость сырой нефти преодолела восемьдесят евро за баррель и неуклонно ползет вверх. Другие блага, наоборот, дешевы — например, вычислительные ресурсы. Любители распечатывают на домашних принтерах процессоры новых архитектур, странных и причудливых, а народ постарше протирает спины от пота диагностическими салфетками, сообщающими им, как ведет себя уровень холестерина.

Список последних жертв технологического процесса включает в себя: элитные бутики, туалеты, промываемые водой из бачка, основные боевые танки и первое поколение квантовых компьютеров. Среди новинок десятилетия: общедоступные улучшенные иммунные системы, мозговые импланты, подключающиеся напрямую к органу Хомского[120] и разговаривающие с их владельцами через их собственные речевые центры, и широко распространившаяся паранойя о спаме в лимбической коре[121]. Нанотехнология распалась на дюжину отдельных дисциплин, и скептики предрекают им всем скорое исчерпание. Над проблемой первичных ощущений[122] теперь работают инженеры, а не философы, и одна из текущих трудностей в области искусственного интеллекта — это как научить ПО хоть немного испытывать смущение.

Управляемый термоядерный синтез, конечно же, все еще в пятидесяти годах впереди.

***

На глазах у впадающего в культурный шок Манфреда викторианцы трансформируются в готов.

«У вас был потерянный вид» — говорит Моника, с интересом наклоняясь к нему. «Что с вашими глазами?»

«Плохо вижу…» - пытается объяснить Манфред. Все вокруг расплывается, а голоса, наполнявшие его голову непрестанным гомоном, ушли, оставив оглушающую тишь. «Я имею в виду, кто-то меня обчистил. Они взяли...» Его рука хватает воздух — на поясе чего-то не хватает.

Моника, высокая женщина, которую он первой из них увидел в больнице, идет в комнату. Ее домашнее облачение — это что-то обтягивающее и с радужными переливами, и (от чего становится особенно не по себе) она заявляет, что это распределенное дополнение ее нейроэктодерма. Освободившись от антуража костюмированного действа, она стала типичной взрослой женщиной двадцать первого века, рожденной или декантированной уже после всплеска рождаемости рубежа тысячелетий. Она машет рукой перед лицом Манфреда: «сколько пальцев?»

«Два». Манфред пытается сосредоточиться. «Что?»

«Сотрясения нет» - бодро говорит она. «Погодите, пересылаю...» У нее карие глаза, а по зрачкам бегают янтарные растровые искры. Контактные_линзы? - гадает Манфред. Его мысли ужасающе замедлились и как будто отекли. Вроде опьянения, но намного менее приятно — не получается обдумать что-то сразу со всех точек зрения. Вот_каким_раньше_было_сознание? Скверное ощущение, и очень медленное... Она смотрит куда-то вдаль. «Мед-сети считают, что вы поправитесь. Основная проблема в потере персональности. Вы сохранены?[123]»

«Вот». Появляется Алан, все еще в высокой шляпе и со своими бакенбардами, и протягивает Манфреду пару очков. «Возьмите эти, вам с ними полегчает». Его шляпа шевелится, как будто под ней идет какой-нибудь странный эксперимент с искусственной жизнью.

«Ох...спасибо вам». Манфред с чувством растроганной благодарности протягивает за очками руку. Едва оказавшись на его переносице, очки запускают тестовую последовательность, нашептывая вопросы и следя за фокусировкой его глаз. Проходит минута, синтетическое изображение настраивается на компенсацию его близорукости, и в поле зрения все приходит в фокус. Теплое чувство облегчения: есть и ограниченный доступ в сеть. «Можно, я позвоню кое-кому?» - спрашивает Манфред. «Хочу проверить свои резервные копии».

«Конечно, все для гостя». Алан выскальзывает наружу, Моника, севшая напротив, вглядывается куда-то во внутренние пространства. В комнате высокий потолок, выбеленные стены и деревянные ставни, скрывающие прозрачный аэрогель окон. Современная мебель, модульный конструктор, однако, вопиюще не сочетается с оригинальной архитектурой девятнадцатого века. «Мы ждали вас».

«Вы...» Он с усилием смещает фокус внимания. «Я собирался кого-то встретить здесь. В Шотландии, то есть».

«Нас». Она намеренно ловит его взгляд. «И обсудить пути разума с нашим патроном».

«С вашим...» Он зажмуривается. «Черт возьми! Я не помню. Мне нужны обратно мои очки. Пожалуйста!»

«Так как там с вашими резервными копиями?» - с интересом спрашивает она.

«Погодите, секундочку». Манфред пытается вспомнить, к каким адресам подключаться. У него не получается, и накатывает мучительное разочарование. «Если бы я только вспомнил, где я держу остальную часть своего сознания...» - жалуется он. «Это было... О, здесь!»

Стоило ему только подключиться к сайту, и огромная, как слон, семантическая сеть садится на его очки, расплющивая окружающее пространство в дергающуюся кашу одноцветных пикселей. «О-о, кажется, это надолго» - предупреждает он хозяев: здоровенный кусок его метакортекса пытается обменяться рукопожатиями с его мозгом через соединение, которое изначально было предназначено не более, чем для просмотра сети. С входящим потоком загружается только публичная часть его сознания — открытые агенты, материалы и точки зрения — но это мост, переброшенный к огромному замку, полному памяти, и на белых стенах комнаты проступают контуры страны диковин и чудес.

Когда Манфред вновь обретает способность видеть окружающий мир, он начинает, наконец, и чувствовать себя самим собой. По меньшей мере, теперь он может сгенерировать поисковый поток, который восстановит всю целостность и сообщит ему обо всем, что пока остается вне доступа. Священные таинства его души (в том числе - личные воспоминания) все еще недоступны ему — они спрятаны под замком, и замок не откроется без биометрического ключа-идентификатора и пароля квантового обмена. Но его разум снова с ним, и кое-какие его части уже включились и работают – это неописуемо успокаивающее и обнадеживающее чувство возврата контроля над содержимым собственной головы чем-то сродни приходу в себя после эксперимента с каким-нибудь новым наркотиком. «Думаю, нужно сообщить в полицию о преступлении» - говорит он Монике, кто бы ни был сейчас подключен к ее голове. Ведь он теперь знает, где он, и кого собирался встретить (но не «почему»), и он понимает, что для Сообщества Франклина вопросы личности — острая тема с политическим оттенком…