Там Лис, и Випул, и Карин, и Морган. Лис переоделась в боевое тело, в своего устрашающего серого боевого робота с длинными шипами и поясом сюрикенов, грозно вертящимся вокруг нее. «Манни! В войнушку?»

У Моргана вместо рук могучие рассекающие клешни, и Манни радуется, что пришел, снарядившись: его третья рука от локтя превратилась в костяную косу. Он с восторгом кивает. «Кто враг?»

«Они!» Лис разворачивается и показывает на стаю детей по ту сторону бутафорской кучи лома. Они собрались у помоста и тычут какими-то светящимися штуками во что-то извивающееся и заключенное в чугунной клетке. Все это – понарошку, но вопли - все равно настоящие. Манни вспоминает, как он умер здесь в последний раз, и как потом опять долго огораживал место в памяти вокруг выпотрошенного тела и черной дыры боли. «Они поймали Люси и мучают ее! Нам надо ее вернуть!» В играх никто не умирает по-настоящему (то есть – насовсем), но дети могут быть очень, очень жестоки - и если позволять им находить отдушины в игре, их легче будет удержать от того, чтобы сделать что-нибудь по-настоящему опасное и угрожающее структурной целостности биосферы. Так что взрослая часть населения Новой Японии решила, что уж лучше давать им отрываться друг на друге и полагаться на Город в исправлении сопутствующего ущерба.

«Классно!» Випул распахивает двери арсенала, начинает передавать дубинки, кромсалки, сюрикены и душилки, и глаза Манни загораются. «Давай!»

Спустя десять минут окапывания, бега, схваток, а потом и воплей, Манни обнаруживает себя устало прислонившимся к обратной стороне столба для распятий. Он хватает воздух. Пока что все было просто отлично, и его рука ноет и чешется, устав колоть, но у него есть нехорошее чувство, что это ненадолго. Лис рванулась в самую гущу и запуталась цепями в опорах помоста. Теперь они поджаривают ее на огне, и ее вопли, усиленные электроникой, доносятся сквозь звуки его собственного хриплого дыхания. С его руки, скапывая с острия когтя, стекает кровь – не его собственная - и он содрогается от безумного желания крушить, жестокой нужды причинять боль. Над его головой что-то издает скрипящие звуки. Скриии, скриии... Он смотрит наверх. На столбе распят ангел. Крылья разорваны там, где они вбили шипы между костей, поддерживающих огромные мембраны для полета в слабой гравитации. Он все еще дышит, никто и не постарался его прикончить, да и не постарается, пока так сильно не захочется, что...

Манни выпрямляется и тянется когтем третьей руки к его тонкой талии, покрытой синей кожей, но тут он слышит голос. «Погоди». Это внутренняя речь, и она сопровождается ключами принуждения, привилегиями супер-пользователя, которые заставляют его локоть замереть на месте. Он разочарованно мычит и поворачивается, готовый сражаться.

Это кот. Он уселся, свернувшись, на булыжнике позади (как странно: точно там, куда Манни только что смотрел), и наблюдает за ним глазами-щелочками. Манни ощущает потребность наброситься на кота, но его руки не двигаются, да и ноги тоже. Хоть это и Темная Сторона Красной Площади, где играют несносные детки и может быть всякое, и где у Манни могут оказаться куда большие когти, чем все, на что способен кот, но Город соблюдает некоторый контроль и здесь. Так что кошачьи ключи доступа действуют, и решительно препятствуют резне. «Здравствуй, Манни» - говорит кошачья штука. «Твой папа волнуется. предполагалось, что ты в своей комнате! Он ищет тебя. Большой ты устроил тайную калитку, да?»

Манни рывком кивает, и его глаза широко раскрываются. Он хочет закричать и наброситься на кошачью штуку, но не может. «Что ты за штука?»

«Я твой... сказочный крестный». Кот пристально смотрит на него. «Знаешь, а ты не слишком напоминаешь свой прообраз. В твоем возрасте он был совсем другим… Но да, на безрыбье и ты сойдешь».

«Для чего?» Озадаченный Манни опускает свою руку-косу.

«Дай-ка мне связаться с другим тобой. С Большим».

«Не могу» - начинает объяснять Манни. Но тут куча камней под котом оживает, и начинает вращаться, негромко жужжа. Коту приходится встать, и он перемещается, раздраженно распушив хвост.

Отец Манни выходит из Т-портала и оглядывается. На его лице появляется неодобрение. «Манни. Что ты здесь забыл? Возвращайся домой через...»

«Он со мной, парень-историк» - перебивает кот, раздраженный появлением Сирхана. «Я как раз говорил ему закругляться».

«Чтоб тебя, мне не нужна твоя помощь, чтобы присматривать за сыном. И вообще-то...»

«Мама говорила, мне можно...» - начинает Манни.

«Что это такое на твоем мече?» Взгляд Сирхана наконец замечает все вокруг - импровизированный полигон, истязания захваченных заложников, костры и вопли. Маска неодобрения слетает, и открывается ядро холодного гнева. «Ты немедленно отправляешься домой». Он оглядывается на кошку. «И ты тоже, если хочешь с ним поговорить. Ему придется посидеть дома».

***

Жила-была домашняя кошка.

Правда, она не была кошкой.

Давным-давно молодой предприниматель по имени Манфред Макс носился в самолетах над все еще не разобранными структурами старого континента, называвшегося Европой, и с помощью непредсказуемых бизнес-планов делал странников богатыми, а друзей – верными, и в сущности, все это было отчаянной заместительной деятельностью, непрерывно ускоряющимся бегом в колесе в попытке уйти от собственной тени. И путешествовал он с робо-игрушкой в форме кошки. Айнеко была продуктом третьего поколения, произошедшего от оригинальных элитных японских робо-компаньонов, программируемым и дополняемым. В жизни Манфреда больше ничему и не находилось места, и он любил своего робота, несмотря на кого-то пугающе упорного и пронырливого, кто то и дело подкладывал ему на порог котят с удаленным мозгом. Он любил свою кошку почти так же сильно, как Памела, его невеста, любила его самого, и она знала об этом. Памела, будучи гораздо умнее, чем приписывал ей Манфред, осознала, что быстрейший путь к сердцу человека лежит через то, что он любит. И будучи также гораздо сильнее помешанной на контроле, чем осознавал Манфред, Памела была решительно готова использовать все, что угодно, до чего могла дотянуться, в качестве пут и цепей. Их отношения были очень в духе двадцать первого века - за век до того они были бы противозаконными, а еще веком ранее - модно-скандальными. И каждый раз, когда Манфред усовершенствовал свою робокошку, перенося ее обучаемую нейросеть на новое тело с новыми и чудесными слотами расширения – Памела взламывала ее.

Они долго были женаты, а разводились, как гласит легенда, и еще того дольше, ведь оба они обладали сильной волей, а их жизненную философию не могло примирить ничто, кроме смерти и восхождения. У Мэнни, человека до безумия творческого, направленного вовне и имеющего период фокусировки внимания не больше, чем у кота на валерьянке, бывали и другие любовницы. У Памелы... кто знает? Если иногда вечерами она и отправлялась, надев маску, в фетиш-клуб в зону знакомств, она никому бы не стала рассказавать об этом - ведь она жила в чопорной Америке, придерживалась пуританских взглядов, и имела репутацию, которую необходимо было поддерживать. Но они оба общались с кошкой, и хоть Манфред по каким-то причинам, о которых никогда не говорил ничего определенного, удерживал кошку вблизи себя, она всегда отвечала на звонки Памелы. Потом пришло время смотаться с их дочерью Амбер, кошка сопровождала ее в бегстве и в релятивистском изгнании, да и потом не сводила собственнического взгляда с ее эйген-сына, Сирхана, его жены, и наконец, их ребенка, клона с семейного древа, Манфреда 2.0…

И вот в чем суть: Айнеко не была кошкой. Айнеко была искином, обитавшим в искусственных кошачьих телах, с каждым совершенствованием становившихся способными поддерживать все более сложные нейросети, и все более реалистичными.

Интересно, догадывался ли кто-нибудь в семье Максов хоть однажды спросить у Айнеко, чего хочет она сама?

И если бы последовал ответ, понравился бы он им?

***

Взрослый Манфред, все еще дезориентированный своим пробуждением и воссозданием спустя пару столетий после своего поспешного изгнания из системы Сатурна, неспешно прокладывает дорогу к дому Сирхана и Риты, и тут отражение большого-Манни-с-памятью-Манфреда обрушивается на его сознание, как тонна дымящегося компьютрония, раскаленного докрасна.