-- Наконец-то Улла оживился, -- прокричал ему Острон, стремясь перекрыть гул голосов и музыку. -- Надеюсь, сегодняшний вечер пойдет ему на пользу.

Джейфар с сомнением покачал головой.

***

Все было готово. Палящее солнце понемногу опускалось за горизонт; скоро время выступать. Этот оазис находится не так далеко от реки Харрод, всего две ночи на лошади -- и он достигнет города. Возможно, остальным понадобится больше времени... не считая, конечно, Абу Катифы и Набула.

Все было готово, но он по старой солдатской привычке проверил, хорошо ли затянута подпруга, достаточно ли остро наточен ятаган. Они говорят, что может простая сталь сделать против их оружия? Но он всегда, с детства верил, что в ятагане есть душа. Есть честь и благородство, присущее только обычному булату, то, чего нет и никогда не будет у мерзкого оружия гор Талла. Главное -- не уподобляться этим безумным людям. Не потерять свою душу, то, что делает тебя человеком. Лицемеры! Они утверждают, будто тоже следуют пути Катариан. Но еще со времен Эльгазена известно, что это не так.

Великий Тирнан Огг, живший тысячи лет назад, говорил, что душа делает человека человеком. Они помнят эти слова и соблюдают его заповеди. Они уже достигли многого; время покажет, что они были правы, когда они победят тех, кто укрылся в Талла.

Он, Эль Масуди, первым полностью обрел Дар. Укротив пламя силой воли, он стал живым доказательством правоты Эльгазена и Тирнан Огга.

Сегодня вечером он возглавит большой отряд нари, последователей Мубаррада; они отправятся на восток, в Бурдж-эль-Шарафи, крепость крепостей. Две тысячи воинов, не так-то просто было собрать такое количество народа. Но они справятся. Эль Габра падет. Потомки будут восславлять этот поход в песнях и сказаниях...

Время пришло, и он вскочил в седло; горячий конь седой масти был готов нести его вперед, навстречу любым опасностям. Люди собирались, чтобы проводить солдат, махали платками, кричали, хлопали в ладоши. Эль Габра падет. От потомков Суайды не останется и намека. Они вшестером поведут войско на юг, чтобы уничтожить самые воспоминания об этом нечестивом городе.

Эль Габра падет...

Мир поколебался.

Реальность расщеплялась, так, как она умеет делать только во снах; все казалось таким естественным, но в то же время...

Холодно.

Высоко над головой -- черное небо. Настолько черное, что кажется, будто оно способно поглотить все на свете.

Он уже знал, что это сон. Он ничему не удивлялся; конечно, он -- Эль Масуди. И одновременно с этим он -- Острон. Во сне не было противоречий между этими фактами.

Эль Габра пала, прошелестел бесполый голос.

-- Я знаю, -- ответил Острон.

Но ты не знаешь, как и почему.

-- Так это все твои козни.

В воздухе возникло движение; будто бесполый, неслышимый голос смеялся, но так... холодно и бесчувственно, что это можно было назвать смехом только с натяжкой.

Асвад бессилен над твоими воспоминаниями, сказал голос. И воспоминаниями крови тоже. Как любопытно, ты осознаешь, что разговариваешь с самим темным богом, и не придаешь этому значения.

-- Я все равно не верю тебе, -- возразил Острон. Ледяное небо медленно кружилось над головой... хотя во сне не существовало головы, как не было и тела, только одинокая точка его я и бесконечный, чужой мир. В этом мире было... ничто, и в то же время все, и не только Саид медленно растворялся в черной бездне вокруг него, но само время остановилось здесь, демонстрируя все свои пласты, от древнего прошлого до далекого будущего, и все еще где-то далеко внизу ехал верхом на белом жеребце Эль Масуди, возглавлявший свои две тысячи солдат нари, но Острону было не до него; он был бесстрастным наблюдателем, вынужденным слушать бесплотный голос в своей голове.

Веришь ты или нет, не имеет значения, ответил голос. Того, что уже свершилось, не изменить. Эль Кинди знал правду. Ты ее не знаешь. Знаешь ли ты, что это вы были виноваты во всем?

Острон промолчал. Он не хотел слушать; он не хотел знать того, что мог сказать ему темный бог, потому что не хотел верить.

Вы сами себя обрекли, продолжал голос. Мой верный слуга близко; спроси его, спроси о том, кто сделал их одержимыми.

-- Ты сделал, -- сказал Острон.

Нет, это были вы.

Он открыл глаза.

Темно.

На какую-то долю мгновения сон смешался с явью; Острон не мог сообразить, спит он или уже нет. Наверное, он бы не удивился, услышав бесплотный голос в своей голове, но голоса больше не было. Была тишина; не абсолютная, нарушаемая плеском далеких волн реки и звуками дыхания. В окне вырисовывался черный силуэт совы: Хамсин сидела на подоконнике и вертела головой. На своей узкой койке беспокойно вздрагивал во сне Улла.

Сунгая не было.

Это отчего-то встревожило его. Стараясь не шуметь, Острон поднялся на ноги, оглянулся на Хамсин.

-- Где Сунгай? -- шепотом спросил он птицу, хотя та, разумеется, ответить не могла.

-- Угу, угу, -- негромко ухнула она.

Он выглянул в коридор. Никого, то же ночное безмолвие, только далеко за окном, на берегах реки чей-то еле слышный хохот: кто-то все еще не спит в такой глухой час. Война войной, а люди продолжают жить.

Охваченный смутным беспокойством, Острон спустился по узкой крутой лестнице на первый этаж, где в углу на стуле дремал сын хозяина постоялого двора. Никого больше там не было... нет, был еще один человек, которого Острон поначалу не заметил.

На подушках возле одного из столиков развалился Абу Кабил, и поначалу могло показаться, что кузнец спит, но спящий человек не дышит настолько бесшумно.

-- Абу, -- прошептал Острон. -- Что ты здесь делаешь?

-- Сижу, -- ответствовал тот и ухмыльнулся. -- Как видишь, юный сын Рисада уснул на своем посту, и если кто-то захочет обокрасть постоялый двор или даже поджечь его, некому будет остановить разбойника.

Острон озадаченно взъерошил волосы на затылке. Покосился на мальчишку.

-- А то прямо все так хотят поджечь постоялый двор, -- пробормотал он. Абу продолжал смотреть на него, и в лунном свете блеснули его глаза; на мгновение он напомнил Острону притаившегося в засаде льва, поза скрадывала его размеры, а неподвижность была того рода, которая выдает в человеке ловкого охотника.

-- Элизбар сказал, что считает тебя странным, -- сообщил Острон доверчиво. -- Но я никак не могу понять, почему. По мне, ты не страннее господина Анвара.

Абу усмехнулся.

-- Ты бы знал, герой, сколько странных людей на свете, -- отозвался он. -- А ты не странный?

-- Ну... -- парень неловко переступил с ноги на ногу, еще раз покосился на спящего мальчишку на стуле. -- Я вижу сны. Кажется, не я один... но эти сны пугают меня. Отчего во снах я слышу голос темного бога, Абу? Я... -- он вздохнул. -- Я должен был спросить Халика, пока мог. Но теперь спрашивать некого. Ты умный, но вряд ли ты знаешь, почему...

-- А ты уверен, что это темный бог? -- спокойно спросил кузнец.

-- ...Да, конечно. Я думал поначалу, может, это всего лишь сны, но они слишком... последовательные, что ли, для обычных снов. И я так отчетливо слышу этот голос. Он пугает меня, -- Острон поежился. Еще в Ангуре, убеждая Уллу, что ничего страшного в этом нет, он скрывал собственный испуг; в присутствии Абу можно было не притворяться.

-- Один очень старый ученый, -- сказал Абу, -- как-то написал, что боги на самом деле обитают не на небе и не в выдуманном мире; что они живут в наших головах. Во всяком случае, человеческий разум -- это их удел, верно? Темный бог в этом смысле не отличается от Шести. Конечно, он пытается напугать и сломить тебя, Острон. Впрочем, я думаю, об этих снах тебе лучше поговорить с другими Одаренными. С Сунгаем, например... кстати, если ты его искал, он не так давно вышел на террасу.

-- Спасибо, -- обескураженно отозвался Острон: откуда Абу догадался?.. скользя между столиками, перешагивая через разбросанные подушки, Острон добрался до дверей.