Он поставил на утро будильник, хотя в этом не было никакой необходимости: просто хотелось это сделать, чтоб вновь почувствовать строгие ритмы высотного города, да и надо было отучать себя от вкуса песка на зубах, от необходимости всегда быть настороже и сохранять каменное лицо. Он мог бы опустить штору, чтоб не мешало спать вечное сияние ночи, но специально оставил все как есть, хотя и долго не мог уснуть от этого, от бесконечного мерцания проносящихся аэро, от света прожекторов на высотках. Закрывая глаза, чувствовал шевеление барханов под хребтом, багровое мельтешение пламени за веками, открывая, погружался в сияющий мир Ритира.
Утром Беленос действительно проснулся от пронзительного звука, но это был не будильник, до которого оставалось еще пятнадцать минут, а звонок. Кое-как взяв коммуникатор, он ответил не глядя, а в голове только успело мелькнуть сонное: «что, уже?»
— Бел? — услышал он смутно знакомый женский голос.
— Очевидно, да, — буркнул он, соображая, кто бы это мог быть: со своей последней женщиной он расстался еще до отбытия на Руос и вовсе не помнил ни ее лица, ни имени. — А ты кто?
Она рассмеялась. Что-то у него внутри больно екнуло: он точно раньше слышал этот смех. Немного хрипловатый и прерывистый.
— Волтайр, — сказала она. — Ты, значит, еще не проснулся. Ты в Ритире? Я что-то не сообразила, а то позвонила бы на пару часов позже.
— Волтайр, — безголосо повторил Морвейн. — Что тебе нужно?
— Я надеюсь, ты еще помнишь наш уговор, — посерьезнев, произнесла женщина. — Одно из его условий вступило в силу… я думаю, нам нужно увидеться, Бел.
* * *
Сухой воздух Хафиры резал глотку; невнятное беспокойство охватывало его. Какая-то чудовищная опасность ждала их впереди, что-то… а они шли и шли вперед, он кричал им:
— Стойте, подождите, нельзя туда идти…
Никто не слушал его.
Он пытался бежать следом, но не мог пошевелиться. Голос сорвался и охрип. Наконец Острон оглянулся на него.
— Острон, — кричал Леарза, — Острон! Не уходите туда!
— Чего ты ждешь? — еле слышно донесся до него голос друга. — Пойдем скорее. Нас ждет серьезная битва…
— Нет, не надо!..
Он резко вскинулся, хватая воздух ртом.
Потом медленно осел в постели. Вокруг него по-прежнему был этот чужой, странный мир, и на какое-то мгновение Леарзу охватил дикий ужас: ему казалось, что сейчас эти стены схлопнутся и раздавят его…
Потом он поднял голову и увидел небо.
Оно было огромное, так и норовило заползти в комнату, заполнено крошечными облачками, похожими на перышки, разбросанные тут и там. Облачка бежали слева направо, гонимые неощутимым ветром.
Он соскользнул с кровати и решился подойти к окну, осторожно выглянул туда. Легкий страх снова кольнул его, но уже не столь сильно, сон его отпускал, и Леарза окончательно вспомнил, кто он и где он. Там, далеко внизу, кажется, была широкая площадь, на которой что-то посверкивало, и маленькие точки людей перемещались по ней. Вокруг площади высились гигантские столбы, — так сначала ему показалось, — зеркальные, отражающие в себе небеса. Похожие виднелись и в отдалении, расчертили собой горизонт.
Все это действительно было так чуждо и странно, и он не знал, нравится ему это или нет.
…Когда он вышел в соседнее помещение, он обнаружил, что окна там занимают две стены, гигантские, и в них опять видно эти столбы; в помещении находился рыжий помощник профессора, он сидел на диване и вроде бы читал какую-то книгу, при появлении китаба он поднял голову. Они поздоровались; не зная, о чем еще говорить с ним, Леарза опять подошел к одному из окон и принялся рассматривать исчерканное зеркальными полосами небо.
И вдруг он заметил, как между линиями столбов что-то порскнуло с необычайной скоростью. И еще, и еще; приглядевшись, Леарза с изумлением понял, что какие-то маленькие предметы в действительности летают туда и обратно, шныряют между столбами по своим запутанным маршрутам, а вдалеке он и вовсе углядел целую непрекращающуюся вереницу этих летучих муравьев.
Он следил за ними и следил; заметил, что некоторые опускаются вниз, до самой земли, а иные исчезают в зеркальных столбах, в которых, кажется, были для них отверстия, какие иногда делали в домах сабаина для птиц. Может, это животные?..
Тут он заметил, что рыжий оставил свою книжку и подошел к нему, встал рядом, заложив руки за спину; Леарза немного неуверенно спросил его:
— Что это за штуки летают?
— А, эти? Это аэро, — пояснил Гавин. — Это… э, черт… на чем вы ездили? Лошади?
— Лошади, верблюды, — с недоумением согласился Леарза.
— Вот, — будто обрадовался рыжий. — Мы ездим на них.
— Это животные?
Гавин рассмеялся.
— Нет, — сказал он. — Машины.
— Они такие маленькие, — удивился Леарза, прижимаясь носом к стеклу. Совершенно прозрачное; в сабаинах тоже умели делать стекло, но совсем не такое ровное, а тут даже страшно становилось, если постоянно не напоминать себе о том, что оно все-таки есть.
— Нет, — удивился в свою очередь рыжий. — …А! Понял. Они просто далеко. Тебе кажется, что маленькие.
— А это что?
— Здания.
— Они из стекла?
— Ну, не только… окна большие, — рыжий потешно замахал руками: подбирать слова ему явно было непросто. — Не знаю, кажется, у вас нет такого понятия. Когда их строили, — он ткнул в ближайший зеркальный столб, — все любили такие окна. Вот. Ладно. Пойдем завтракать, а потом профессора.
— …К профессору? — уточнил Леарза.
— Ну да.
* * *
Кажется, беззаботность помощника профессора подействовала на него; рядом с веселым Гавином и Леарзе становилось как-то спокойнее, впервые за все это время ощущение нереальности происходящего немного утихло, и Леарза наконец заинтересовался окружающим его миром, таким чужим и ни на что ранее виденное не похожим. Гавин привел его в столовую; Леарза озадачился тем, что это за место, в котором он теперь находится, и попытался узнать у рыжего.
— Это ксенологический институт, — сказал тот. — Здесь люди занимаются изучением таких планет, как твоя, и не только.
— …Институт, — повторил за ним незнакомое слово китаб. — Профессор сказал мне вчера, что здесь собираются ученые…
— Да, да, именно так. Профессор и сам ученый, и знаменитый, между прочим! Он… а, как это по-вашему… точно, мастер! Мастер по таким народам, как твой. Культуру, историю. Все-все.
— …Изучает?
— Ну да.
Они сели за маленьким круглым столиком, и Гавин, предложив ему подождать, довольно скоро вернулся с подносом; хотя сам помощник профессора вроде бы завтракать не собирался, он стянул с подноса теплую булочку и принялся жевать ее, роняя крошки.
— И ты тоже ученый? — наивно спросил Леарза.
— Ну, — Гавин рассмеялся, — пока еще нет. Я только у профессора. Но когда-нибудь я тоже как он.
— Станешь.
— Ну да… никак не пойму вашу систему глаголов!
— Нашу что?
— А, неважно. Профессор будет тебя языку, все расскажет.
Леарза даже рассмеялся.
— Он вообще-то строгий, — раздулся рыжий, будто смех его чуточку задел, — сам велел мне учить язык позавчера! У меня еще не так опыта.
— Позавчера? Ты что, и вправду выучил язык за два дня?
— Да, — невозмутимо согласился Гавин. — Когда Морвейн тебя на станцию. Профессор связался со мной и предупредил, что ты у нас будешь.
— Но это же целый язык, — обескураженно воскликнул Леарза. — Там же тысячи слов! Нет, даже больше, наверное!
— Около, э, триста, — спокойно добавил рыжий.
— Трехсот тысяч?
— Да. Конечно, я не все знаю. Понимаешь, э… — он набрал в легкие воздуха, потом сердито выдохнул и потряс головой. — Пусть профессор объяснит. Мне слишком трудно такое… ну… говорить. Это нужно про наш народ, будто про чужой, — он опять замахал руками. — Профессор умеет, он уже объяснял.
— А ты, значит, сдаешься, — раздался голос профессора Квинна сбоку; Леарза от неожиданности чуть не опрокинул кружку, Гавин резко соскочил с места.