Люди, собравшиеся в большом помещении, негромко переговаривались и продолжали заниматься своими делами, то и дело взглядывая на экраны; в это время в кабинете возле терминала стояли двое других, один из них хмурился и обхватил себя ладонями за локти, второй выглядел так, будто добродушие с его лица ничем невозможно было стереть, и спокойно наблюдал за перемещениями алой точки. Бортовой компьютер сообщил, что неопознанный объект вот-вот должен войти в зону радиосвязи, и хмурый человек отдал приказ:

— Предпринять попытку контакта.

Чуткие камеры наконец поймали в фокус приближающегося чужака, и сотни людей, находившиеся на станции, получили возможность рассмотреть его.

Неведомый корабль был весь будто покрыт какой-то бурой грязью, и вид у него был непрезентабельный; неэргономичной формы, больше всего похожий на ржавую консервную банку, он медленно перемещался по траектории, пересекающей орбиту кеттерлианской станции, и должен был пройти даже чересчур близко, если никто из них не скорректирует курса. Бортовой компьютер, разумеется, давно просчитал все возможные варианты, и станция была готова к изменению орбиты, беззвучно включились линейные двигатели.

— Он не реагирует на наши позывные, — пробормотал хмурый человек в маленькой комнате. Благодушный бородач ответил ему:

— Возможно, не в состоянии.

Но бортовой компьютер беспрестанно продолжал анализировать получаемые новые и новые данные о чужаке и понемногу выводил сведения на один из экранов.

— По всей вероятности, они используют в качестве топлива уран, — буркнул капитан. — Никаких устройств связи тоже не обнаружено.

Корабль все приближался; теперь и стоявшие в обзорной комнате Беленос и Леарза могли видеть его.

— Спектральный анализ показывает присутствие клеточных форм жизни.

— Это интересно, — мягко заметил бородач, рассматривая изображение чужого звездолета. — Посмотрим, что он будет делать дальше, капитан.

Круглый, напоминающий запущенную кем-то шайбу, чужак неожиданно начал замедлять свое движение: спереди его, на носу, загорелась длинная тонкая полоса.

— Использует реверсивное торможение, — пробормотал капитан. — Системы не зарегистрировали, каким образом он вошел в звездную систему Руоса, профессор. К сожалению, теперь мы не можем сказать, есть у него деформационный двигатель или нет.

Профессор молчал; неопознанный корабль, по-прежнему хранивший полную тишину, окончательно замедлился, остановился, а затем двинулся в обратную сторону.

— Уходит. Нам послать шаттл вдогонку, профессор?

— Нет, — помедлив, возразил он. — Они, очевидно, испугались; если мы пустим погоню, они могут напугаться еще больше и попытаются атаковать.

Капитан склонил голову в согласии.

— Все же вышлите зонд, — предложил профессор. — Наобходимо знать, в какую сторону и каким образом они направятся, когда удалятся от нас на достаточное расстояние.

— Есть.

Крошечное пятно вскоре отделилось от массива орбитальной станции и быстро порскнуло в черноту. Люди продолжали ожидать; чужак стремительно удалялся, будто убегал от неизведанного, наконец его перестало быть видно, только приборы по-прежнему наблюдали за ним.

— Пойдем, — коротко сказал Беленос, опуская голову. — Видимо, ничего интересного мы с тобой больше не увидим.

Леарза покорно пошел. Леарзе казалось, что он спит; все это было так похоже на сны, которые и без того часто снились ему. Ощущение реальности происходящего совершенно покинуло его, и он шел по мягко освещенным коридорам станции, следом за привычным Бел-Хаддатом, и все было так, как и должно было быть во сне, знакомые люди — и фантастическое окружение, в котором они все действуют так, будто иного мира и не представляют себе.

Они вернулись в прежнюю комнату, где теперь никого не было, и разведчик опустился на стул, сложил руки на груди, глядя куда-то в сторону. Немного напряженное молчание повисло между ними. Леарза остался стоять, осторожно прикоснулся кончиками пальцев к стене: она была обшита каким-то неведомым материалом, не похожим ни на дерево, ни на камень, ни на металл.

— Что же теперь? — спросил он, хотя в самом деле его не очень это интересовало. Как во сне, Леарза полностью положился на течение; куда вынесет его?.. Это ему было все равно.

— Посмотрим, — отозвался Бел. — В любом случае, прошлое остается позади, и придется привыкнуть к этому.

— Я буду жить… на вашей планете?

— Да, конечно. Скоро мы туда уже отправимся.

Леарза смолчал, только наклонил голову. Эти новые странные слова были пустыми для него и не несли в себе никакого смысла. Но ведь это сон?..

Тем временем люди напряженно ожидали, следя за показаниями приборов.

Зонд, будто бы не замеченный, действительно отправился следом за неопознанным кораблем; тот продолжал удаляться, понемногу развивая скорость до третьей космической, и профессор в кабинете капитана рассеянно дергал себя за бороду, а сам капитан наблюдал за происходящим на мониторе. Зонд продолжал непрерывно передавать сведения, точно следуя за чужаком, не приближаясь и не отдаляясь от него.

Вдруг все исчезло.

Какое-то время и капитан, и профессор оставались неподвижными, будто ждали, что сейчас наладится; потом уже капитан негромко выругался, а профессор спокойным своим голосом произнес:

— По всей видимости, они все-таки обнаружили зонд и уничтожили его.

— Мы их упустили.

— Ничего страшного. Мы будем искать. Мы наверняка еще встретимся с ними.

* * *

Профессор Айнсли Квинн вздохнул, привычно огладил свою роскошную бороду и нахмурился.

Бела Морвейна он знал вот уже много лет: преподавал ему культурологию Катар, когда тот обучался в ксенологическом, и с тех пор они работали вместе, хотя во время выполнения своих задач сталкивались не всегда.

Морвейн был проблемным студентом еще в те годы, и Квинн хорошо был осведомлен о том, что Лекс настойчиво рекомендовал ему избрать другой жизненный путь; однако упрямства этому вечно угрюмому молодому человеку было не занимать, и так он оказался в ксенологическом, где был одним из лучших в учебе, однако квалификационные экзамены сдал только с четвертой попытки.

И вот теперь Морвейн снова пошел наперекор указаниям Лекса. Он возвращался на станцию едва ли не самым последним, и в его шаттле сюда прибыл единственный выживший руосец, потерявший сознание, и, конечно, это поставило их в сложное положение: вернуть руосца на его родную планету уже не представлялось возможным, противоречило и логике, и этике, потому профессор Квинн, несколько обескураженный, вынужден был оставить все как есть.

Прекрасно все осознавал и сам Морвейн, с угрюмым видом стоявший напротив. И все-таки, невзирая на это, приволок несчастного мальчишку с собой.

— Ну и что? — наконец спросил профессор.

— Он пришел в себя, — отчитался Морвейн. — Ведет себя крайне тихо. Не задает никаких вопросов.

— Конечно, несложно угадать, каково его состояние, — пробормотал Квинн. — Надеюсь, ты понимаешь, Беленос, что это был крайне опрометчивый поступок с твоей стороны?

— Разумеется, профессор, — напрягся тот. — Но я все же думаю, что у него есть все шансы ассимилироваться.

— Он никогда не ассимилируется до конца, — возразил Квинн, и в его голосе впервые, кажется, прозвучали жесткие нотки. — Он не в состоянии будет усвоить столь большое количество информации, наша культура будет слишком чуждой для него, и, помимо всего прочего, всегда остается определенный риск.

— Я знаю.

— И тем не менее, ты приволок его сюда. О чем ты думал, Беленос? О том, что спасаешь жизнь? Ты не подумал, что иной раз быстрая смерть лучше того, что ждет человека в будущем?

— Я много раз думал об этом, профессор.

Квинн взглянул на него, хотел было что-то сказать, но остановился, вздохнул снова; махнул пухлой рукой.

— В твоих логических построениях есть ошибки, которые ты никак не хочешь замечать.