Я рассчитывала арендовать помещение, но этот особняк был выставлен на продажу. Стоимость его поглощала большую часть моего наследства, и я сомневалась, идти ли на такие безумные траты. Но Игорь и Денис хором заверили меня, что нынче в России недвижимость – лучшее вложение денег. В итоге двухэтажный панельный домик стал моей собственностью, а вскоре мы зарегистрировали и свой фонд – галерею «Поцелуев мост»,

Денис помогал мне во всех организационных делах. Я бы обивала пороги чиновников месяц, а он, с помощью моих денег, управился за неделю. Гальчик, по выданной мною доверенности, переоформила договор с арендаторами первого этажа до конца положенного срока. На данный момент нам был даже на руку дополнительный доход, поступающий от них. Пока нам будет достаточно второго этажа, а дальше посмотрим, как пойдет дело с галереей. Хлопоты по устройству галереи сдружили Гальчика и Дениса. И между ними возникло нечто большее, чем деловое партнерство. Они уже вместе наведались в элитный ночной клуб, в выходные побывали на заливе (еще продолжался купальный сезон) и уже планировали провести вместе отпуск. Гальчик призналась, что Денис предложил ей поехать в Испанию, разумеется за его счет.

Я радовалась за свою девочку. Ей все как-то не везло в личном плане, а уж пора вить свое гнездышко, не посвящать же всю жизнь заботам о посторонней даме. И все-таки легкое чувство грусти, которое возникает, когда взрослые дети уходят из дома, овладело мною. Я привязалась к Гальчику, как к дочке. Она и в доме, как дочка, основательно помогала мне. Хотя с моими средствами бытовые заботы не проблема. Мне уже порекомендовали женщину для помощи по дому. Она должна была приходить ко мне дважды в неделю убрать, помыть, постирать. Машину я могу водить и сама, мой «ровер» легок в управлении. В крайнем случае найму шофера. Но поскольку помещение для галереи мне подыскали рядом с домом, с этим пока повременю. Не так часто мне придется ездить. Я с легким сердцем отпустила Гальчика в отпуск.

На следующий день после отъезда Гальчика с Денисом в Испанию ко мне домой приехала Рената. Она только что вернулась из поездки в Германию и была полна впечатлений и планов. И хотя две ее концептуальные работы, представленные на тамошней выставке, прошли незамеченными, она не унывала. Теперь Рената знала, в каком направлении ей работать, а определенность для художника многого стоит. То, что увидела в Германии, она хотела отчасти воплотить в стенах нашей галереи. Сегодня мы обсуждали художественное оформление нашего островка современного искусства. Вскоре предстояло открытие выставочного зала. Рената добиралась ко мне из своего Шувалова полдня: автобус, метро, маршрутка – не ближний свет. Кроме того, она из-за плохого зрения перепутала номера маршрутки и заехала не туда. Однако в середине дня Рената наконец появилась у меня в квартире. Сразу вручила мне большой пакет – посылку из Германии от моей дочки. Я с жадностью стала ее расспрашивать о житье-бытье моей Женечки. К сожалению, встреча их была мимолетной, в аэропорту, и ничего существенного дочь не сообщила. По крайней мере, я успокоилась, что с моей девочкой все в порядке. Живет с мужем, воспитывает ребеночка.

Я потащила Ренату за стол и напоила крепким чаем, потом повела показывать все еще пустую квартиру. За эти дни появилась только новая кровать с красиво изогнутыми металлическими прутьями вместо спинок. Белые стены еще больше подчеркивали незаполненность пространства.

– В твоей квартире, Елена, не хватает цветовых акцентов. Стерильный евроремонт бездушен. Как ты можешь жить в таком скучном интерьере?

– Пока это только фон, Рената. Появится мебель, будут цветовые акценты. Я бы, наоборот, не смогла жить в пестроте.

– Ты живешь в застывшем тумане – слишком много белизны.

Я подумала, может, не квартира, а зрение Ренаты создает для нее впечатление тумана.

– Только не думай, что этот туман – следствие моего неполноценного зрения.

– Нет, Рената, я не думаю…

– Я, признаюсь, не вижу мелких деталей, например черт твоего лица, но цвет я чувствую. Он же имеет волновую природу, помнишь из школьного курса физики?

Я помнила не только из курса физики, но из истории собственной болезни. На пике ее я тоже ощущала цвет по его излучению, но теперь, после наступившего в здоровье улучшения, это мое второе зрение закрылось. Я верила, что Рената смотрит не только глазами.

– И все же, Лена, послушай меня. На белом фоне ты не получишь достаточной глубины объема, даже с помощью мебели. Я бы тебе посоветовала…

Рената с увлечением живописала вариант, на ее взгляд оптимальный: разноцветные панели на стенах, фальшокна в коридоре, синие потолки…

– Извини, Ренаточка. Твои фантазии интересны, но лучше мы воплотим их в галерее. Оформлять свою квартиру я предпочитаю сама. Поэтому я и поручила Гальчику отделать ее в нейтральных тонах, чтобы потом не стеснять себя в выборе мебели.

Рената пожала плечами. Затем, изучающе посмотрев на меня полуслепым глазом, попросила:

– Разреши, Лена, мне твое лицо пальцами посмотреть. Они более зрячи, чем мои глаза.

Я подошла ближе к своей новой приятельнице и сама приложила ее ладони к своим щекам. Странное чувство беспокойства охватило меня. С закрытыми глазами я ощущала движения пальцев Ренаты с волнением – щекочущие, чуть волнующие, слегка пугающие.

Рената отступила и присела на матрасик, по-прежнему лежащий на полу. Пока он исполнял роль гостевого диванчика. Я вспомнила Ренату на ее собственном тюфячке, расслабленную и пьяноватую. Сейчас она была напряжена.

– Мне жаль тебя, Лена. Из пяти подаренных тебе природой чувств ты, наверное, используешь лишь зрение и слух. Но ощущение пребывает в тебе в вечном покое. Я чувствовала, как ты напряглась, почти испугалась, когда я ощупывала тебя. Ты боишься прикосновений, хотя осязание – высшее чувство, дарованное людям.

Знаешь, когда у меня случилась беда со зрением, я думала, что жизнь для меня закончилась. Тем более для меня в моей профессии. Однако тебе известно, что Бетховен сочинял свою музыку, будучи глухим. Так и я, почти потеряв зрение, проникла в такие тайны натуры, о каких прежде и не помышляла. Правда, я теперь сосредоточилась на скульптуре, доверилась своему осязанию. Не обедняй себя, Леночка, почаще прикасайся к миру.

Я выслушала ее с легкой обидой за себя и свою жизнь. Обидно было слышать о своей ущербности. Да, у кого-то на высоте зрение, у других – слух, обоняние. Но превозносить физическое чувствование? Мне всегда казалось, что это качество – особенность примитивных личностей. Они видят лишь маленькую толику огромного мира, как слепые – слона в известной притче. Чем меньше осязаемого, материального в жизни человека, тем он духовнее. Чистая мысль – вот предел совершенства.

Рената продолжала говорить обо мне:

– Черты твоего лица кричат, что ты живешь в напряжении, не доверяешь миру. Крепко сжатые губы, напряженные ноздри, морщинка на переносице. Тебя что-то тревожит, беспокоит будущее?

– Вовсе нет. – Я присела на матрасик рядом с Ренатой. – Я живу сегодняшним днем. Завтра может и не быть.

Странное мировоззрение. При таком отношении к жизни человек должен сорваться с катушек, веселиться напропалую. Но за тобой я не замечаю легкомыслия. Что же для тебя значит: жить одним днем?

– Для меня это – жить, не жалея себя. Отдавать людям душу, ум, силы… – Я замолчала, смутившись высокопарности слов.

– Но эти браслетики, ожерелья на тебе, каждый раз новые – не слишком ли суетная забота для последнего дня?

Да, надо или помалкивать о своем взгляде на жизненные ценности, или быть откровенной до конца. Мое понимание мира пришло ко мне после жутких испытаний. Не захотелось скрывать от Ренаты свои обстоятельства.

Мы сидели с ней на полу, на матрасе, как на плотике в океане, – потерпевшие кораблекрушение одинокие женщины. Что страшнее: почти потерять зрение, как Рената, или заглянуть в темную бездну, как я? Преодолевая себя, я рассказала ей все. О том, что переболела энцефалитом, об осложнениях после него. Как падала на грудь моя голова и не подымались руки. Как в Англии мне сделали операцию, вернули свободу движений и укрепили мышцы шеи. Как теперь я вынуждена постоянно носить ожерелье. Также поведала и об Игоре. Призналась, что мы были вместе до моей болезни, но он оставил меня после трагедии.