За восемь дней выставки в Мэдисон-сквер-гарден это событие упоминалось в «Нью-Йорк таймс» не менее тридцати восьми раз. Ежегодное шоу было «кульминацией всех социальных и спортивных событий года», утверждала газета. Церемонию открытия показывали по телевидению в прямом эфире. Выставка включала классы соревнований для упряжных и прогулочных лошадей, верховых лошадей и иноходцев, но больше всего внимание зрителей привлекал конкур. Лошадь, выигрывавшая соревнования по конкуру, становилась лучшей лошадью в стране.
В этом году фаворитом считалась Ривьера Вандер, и ожидалось, что она повторит результат 1955 и 1956 года. Диамант – мерин, принадлежащий Элеоноре Сирс, ветеран Олимпийских игр – назывался вторым номером, поскольку два года подряд отдавал первенство Ривьере Вандер. Анданте, кобыла Дейва Келли, чемпионка 1953 и 1954 годов, тоже считалась сильным претендентом.
Для Гарри де Лейера это был шанс попробовать силы Синьона против лучших из лучших. Любая лошадь могла участвовать в соревнованиях, но не у любой имелись нужные навыки. Трассы были сложными, а препятствия – высокими: прыгая через пяти-или шестифутовое препятствие, лошадь поднимает всадника в воздух более чем на десять футов. Всадники не носили защитной одежды, и зрелищные падения были не редкостью в этом рискованном виде спорта. Как и в случае с жокеями на скачках, наездниками в соревнованиях по конкуру были высокооплачиваемые профессионалы – часто отпрыски владельцев прокатных конюшен, осваивавшие это мастерство с детства. Среди них всегда оказывалось несколько отважных любителей и иногда наездница-женщина, но это был спорт не для слабаков и не для необученных лошадей. При такой высоте препятствий одно неверное движение приводило к катастрофическим последствиям, порой наездник или лошадь травмировались так сильно, что больше не могли ходить.
Квалификационные соревнования проводились по утрам в будние дни, когда толпа была немногочисленной. Двенадцать лучших лошадей по итогам этих соревнований попадали в вечерние, которые показывали в прямом эфире по национальному телевидению. Впрочем, появление телевидения на Национальной выставке лошадей в 1957 году не повлияло на дух соревнований. Одна из самых знаменитых выставок в мире верховой езды все еще проводилась так, будто была любительским мероприятием. Зрители сходились толпами, но не было никакого сервиса. Соревнования в самых популярных классах – конкурных – часто затягивались до поздней ночи, с дополнительными раундами – до часу или двух. Программа простаивала, часто между классами делались перерывы, в которых знаменитости позировали перед фотокамерами светской хроники. Телевизионщики были не в лучшем положении, чем зрители на дешевых местах: они могли смотреть и восхищаться, но никто не заботился о том, в каких они находятся условиях.
Гарри не поддавался всей этой суете. У него была работа – участие в соревнованиях. Жизнь наверху, где столпы общества позировали для фотографов «Вэнити фейр», его не касалась. Гарри не ожидал пройти утренний отборочный тур, и в своем первом классе Синьон, напуганный незнакомыми звуками и запахами Мэдисон-сквер-гарден, выступил не очень хорошо. Его не отобрали для вечерних соревнований. Гарри сидел высоко на дешевом месте, наблюдая за схваткой отобранных участников. Наметанным глазом он оценил происходящее. Лошади были изящными и красивыми, выведенными для состязаний подобного рода. Гарри верил, что Синьон окажется с ними на уровне, но трассы на Национальной выставке были тяжелыми, куда тяжелее тех, с которыми он имел дело летом. Препятствия были выше, арена – маленькой, а толпа шумела и отвлекала. Конечно, Синьон мог справиться с такими препятствиями дома в школе Нокс, но лошади, привыкшие к участию в больших соревнованиях на закрытой арене, имели колоссальное преимущество. На мгновение Гарри представил себя под светом этих прожекторов верхом на Снежке. Эта мысль заставила его улыбнуться. Большой рабочей лошади было бы наплевать на толпу и свет, но Гарри почти наяву слышал смех, который сопровождал бы их выход на ринг, – настолько неуместной была эта картина.
На следующий день Синьон был спокойнее и собраннее. Начинались соревнования в другом классе, и Гарри попробовал еще раз. Теперь он прошел чисто. Всего со второй попытки Гарри удалось попасть в вечерние соревнования. Этим вечером ему предстояло противостоять самым опытным наездникам.
Ночное выступление на крытой арене оставляет ни с чем не сравнимые впечатления. Образы, запахи, звуки огромной арены были совершенно чужды лошади из маленькой деревенской конюшни. Чтобы попасть на арену в Мэдисон-сквер-гарден, лошадь нужно вывести из конюшни и провести через деревянные ворота. Рядом с конюшнями, также на нижнем уровне, находится тесная тренировочная арена, узкая и переполненная разгоряченными лошадьми, шагающими взад-вперед. Тренировочные планки расположены в центре, рядом с ними стоят грумы в одежде цвета хаки, готовые изменить высоту, держащие в руках палки, чтобы бить коней по ногам, принуждая их прыгать, – запрещенная практика, но некоторые дрессировщики полагали, что это заставляет лошадь быть внимательнее. Лошади ждут наверху, в узком коридоре. Арена скрыта от глаз высокими воротами, и ее можно увидеть, только когда ворота открываются, чтобы выпустить участника. Едва лошадь проезжает в ворота, на нее обрушивается водопад ощущений. Поверхность под ногами очень мягкая, говорили, что это тот же песок, который использовали в цирке Барнума и Бейли, и многие грумы закрывали лошадям ноздри, чтобы уберечь их от запахов: принято было считать, что лошади боятся запаха экскрементов цирковых слонов.
Арена в Мэдисон-сквер-гарден была меньше обычной и с острыми углами, поэтому лошади имели меньше пространства для маневра. Вокруг нее шла дорожка, известная как «променад»: здесь поколения состоятельных нью-йоркцев прогуливались вокруг арены, общаясь по пути с другими владельцами боксов. Сразу же оттуда поднимались ряды сидений, создавая иллюзию, что зрители сидят практически над ареной. Необычным было и освещение: множество прожекторов, светящих под разными углами, заставляли объекты отбрасывать причудливые тени, а ложа прессы была переполнена фотографами, непрерывно щелкающими вспышками фотокамер. В таких условиях нервничал любой участник выставки, будь то человек или лошадь. Необходимы были стальные нервы и доверительные отношения наездника и лошади, чтобы она выполняла его команды, невзирая на все отвлекающие факторы.
Уже наверху, ожидая своего выхода, Синьон дрожал под седлом как струна. Гарри позволил лошади ходить, зная, как она ненавидит стоять смирно. Гнедой нервно жевал удила и дергал ушами, как только подходил близко к другой лошади.
На выставках под открытым небом Синьон показывал хороший результат, но там было куда больше места и лошадь могла свободно разогнаться до галопа. Зрители вели себя пристойно, а все отвлекающие факторы устранялись. В классе, в котором соревновался Синьон, где демонстрировались красота и изящество лошади, барьеры были ниже. Здесь же, на маленькой тесной арене, с минимальным расстоянием между препятствиями, Гарри не знал, как лошадь поведет себя. В попытке заставить владельца Синьона увидеть его потенциал конкурной лошади Гарри сделал рискованную ставку, и он знал это. Больше всего на свете он не хотел, чтобы Синьон провалился у всех на глазах.
На любой выставке, не важно, большой или маленькой, миг, когда объявляют имя и номер лошади, – это тот миг, когда наездник понимает, что именно сейчас подводится итог всем дням, часам, годам тренировок.
Вот он, этот миг. Настало время.
На Национальной выставке лошадей 1957 года этот миг наступил на шумной, полной дыма и залитой светом прожекторов арене. Когда соревновались фавориты, толпа замолкала, но Гарри и Синьон были никому не известны, так что шум разговоров, шелест программок и тихие смешки продолжились.
Гарри сжал круп лошади ногами и чуть ослабил поводья, подавая ей знак двигаться вперед. Та едва справлялась с волнением. Синьон огляделся, рассматривая незнакомую ему вечернюю арену, – и это уже было плохое начало. Гарри отправил лошадь в галоп, держа поводья натянутыми. Он проехал круг и направился к первому препятствию.
