— Приветик звездоплавателю! — картинно потряс узкой ладошкой над нечесаной головой Венька и, плюхнувшись в кресло, сообщил: Сенсация века: получил сегодня пятерку у Жанны!

Жанна Ивановна преподавала математику во всех седьмых классах их школы. Это была женщина резкая, решительная. Если смотреть на ее профиль, то лоб и нос Жанны составляли одну сильно выгнутую линию — «параболическую», язвили семиклассники.

Они же говорили: «Губы у математички потому такие тонкие, что она их все время покусывает, а сама Жанна сделана „из змеиных спинок“».

Свою пятерку Венька назвал сенсацией неспроста: он не вылезал у Жанны из двоек и худосочных троек.

— Ну можешь же! — одобрительно посмотрел.

Платоша, прижав очки-колеса к широкой переносице.

— Рассказал биографию Пифагора.

Платоша с недоумением нахмурил высокий лоб.

Насколько мне помнится — она неизвестна, — по своему обыкновению немного заикаясь, заметил он.

— Вот в этом и весь фокус! Начало я сам придумал. Потом немного занял из биографии Демокрита. Жанна довольно покусала губы и сказала, что я и у вас в классе все повторю… А? Ну что? Царь я или не царь?

Этот вопрос Венька Жмахов любил задавать на десятки ладов и с десятками оттенков: грозно, просительно, недоуменно, вяло…

— Благодарность слушателей тебе гарантирована! — От удовольствия Сережа прищелкнул языком и сделал вид, что садится на колени Жмахову, но сел рядом, на пол. Представив торжественную Жанну, расхохотался.

— Уймись, Лепиха, — солидно произнес Венька. Клянусь кадыком, ты погибнешь от смеха.

— Братцы, — воскликнул Сережа, поднимаясь с ковра, — могу показать новый приемчик обороны!.. Закачаешься и упадешь!

Эт-то любопытно, — протянул Платоша, всегда несколько стыдившийся своей неуклюжести, слабосильности. — Уговорил!

— Дуров даже слона уговаривает, — сострил Венька, но и сам заинтересовался: — А ну давай, показывай.

Ничто с утра не предвещало бурю, которая разыгралась к вечеру.

Наоборот, с первой минуты, как только Сережа вскочил с постели, его охватила радость, не оставлявшая целый день. Шутка сказать — ему четырнадцать лет! Можно считать, пятнадцатый.

Папа подарил свой бинокль. Будто прочитал мысли Сережи: он мечтал об этом бинокле. Мама, по своему обыкновению, преподнесла «нужную вещь» — новую куртку. Вот уж не любил в дни рождения получать эти «нужные вещи», но от них никуда не денешься.

К завтраку приехала бабушка, привезла коврижку — любимое лакомство внука.

Совершенно незамеченным прошло, что «тот отец» не прислал даже поздравления.

Перед самым уходом родителей на работу Сережа сказал, зная, чем можно их порадовать:

— Сегодня возьму анкету, буду в комсомол вступать. Да, кто из вас пойдет на родительское собрание? В восемнадцать тридцать.

Виталий Андреевич и Раиса Ивановна переглянулись.

— Вместе пойдем, — сказала мама.

— О-го-го! Это уж слишком!

— Ничего. Организованными рядами…

Кирсановы зашли в Сережин класс, когда там сидели почти все родители. Виталий Андреевич и Раиса Ивановна тоже втиснулись за парту у задней стены.

Раиса Ивановна здесь многих уже знала: вот у окна — отец Платоши, подтянутый, с зоркими глазами, полная противоположность сыну. Но что-то было в них и общее: может быть, доброе выражение лица, немного застенчивая улыбка? Справа, у входной двери, — Варина мама. Каштановые волосы ее подстрижены коротко, уложены по-модному, взгляд жив, умен, насмешлив и спокоен. Лицо не назовешь красивым: глаза слишком маленькие, нос длинноват и приподнят мысиком. И все же оставалось впечатление обаятельности, естественности. Интересно, похожа ли на нее дочка?

Классная руководительница Сережи — добрейшая Таисия Самсоновна, — сжав пухлые пальцы маленьких рук, начала рассказывать о делах своих подопечных, у кого какие оценки за четверть, кто и как участвует в общественной жизни школы.

— Родителей Сережи я должна огорчить, — сказала Таисия Самсоновна, и на ее лице отразилось искреннее огорчение. — Недавно он подрался и был приведен милиционером в школу.

— Как?! — выкрикнула Раиса Ивановна и даже привстала.

— Да… весьма прискорбно. Сережу недавно привел в учительскую милиционер… Ваш сын затеял возле школы кровавое побоище. — И без того круглые глаза Таисии Самсоновны округлились еще больше. — …И потом упорно отказывался объяснить, с кем и из-за чего дрался.

Раиса Ивановна обессиленно опустилась, на стул.

Худой, сутуловатый мужчина, сидевший за партой прямо против классной руководительницы, повернул к Кирсановым негодующее лицо.

Глаза у мужчины маленькие, а черные брови огромны, и кажется, что именно они «съели глаза».

— Плохо, что вы об этом узнаете только здесь, — произнес он осуждающе и, уже обращаясь к Таисии Самсоновне, добавил: — За драки из школы гнать надо! Бандитов растим! Проходу от них нет хорошим ребятам…

Озабоченно поглядела на Раису Ивановну мать Вари, с сочувствием и недоумением — отец Платоши.

— Но позвольте, — возразил Виталий Андреевич, — почему же нас не известили сразу?

— Я вам звонила и не дозвонилась, — сказала Таисия Самсоновна.

Виталий Андреевич, сжав руку жены, тихо попросил:

— Успокойся, во всем надо разобраться.

А дело было так. С неделю назад вышел Сережа под вечер из школы, когда почти все разошлись, — мастерил в физическом кабинете динамик.

Сережа был еще в темном туннеле ворот, когда увидел, что у обочины, подпирая плечом дерево и засунув руки в карманы брюк, стоит его давний недруг — Ромка из девятого «В». Ромка весь желтый — волосы, куртка, туфли, даже… глаза. В них только темные крапинки злобы.

В школе Ромку не любили многие. Был он коварен, драчлив, труслив, в общем, как правильно сказал Венька, «нерукоподаваем».

Над теми, кто послабее, он издевался как мог: отнимал деньги, завтраки, пинал ногой.

Если же нарывался на более сильного, начинал гундосить:

— Ну че ты, че?.. Я че тебе сделал?..

В одну из таких минут одноклассник Ромки Ваган Сааков крикнул ему:

— Прекрати гунд!

И с тех пор в школе Ромку называли не иначе, как Гунд.

Сейчас Гунд явно поджидал Сережу свести счеты: тот недавно заступился за жертву Ромки.

Сереже можно было, конечно, нырнуть обратно в темный проем школьных ворот и переждать, но это было бы трусостью. Отец же не раз говорил ему: опасности следует идти навстречу. И Сережа шагнул на тротуар. Гунд встрепенулся:

— Эй, Лепиха! Удираешь, как куцый заяц?

Сережа остановился, спросил спокойно:

— А кого мне бояться?

Гунд подошел близко, продолжая держать руки в карманах брюк, растянув губы в деланной улыбке:

— Некого?

И вдруг рывком, словно выдирая правый карман, выпростал из него кулак, ударил Сережу в нос так, что сразу брызнула кровь.

Сережа не крикнул, не стал вытирать кровь, только почувствовал, как волна гнева захлестывает его, а в такие минуты он один мог пойти на десятерых.

В классе знали, что Сережа не терпел оскорблений и, вообще-то обладая характером покладистым, становился просто невменяемым, если на него поднимали руку.

Мгновенно, вспышкой, возник в памяти прием: Сережа наступил на ногу Гунда, ударил головой ниже ключицы…

И Гунд уже корчился на земле.

Но тут раздался свисток милиционера, спешившего через дорогу. Гунд успел вскочить на ноги и юркнуть в темный туннель школьного двора. Там он, конечно, перемахнет через забор и очутится на другой улице.

Сережа не собирался бежать от милиционера, и тот положил тяжелую руку на его плечо.

— Совсем озверели? Ты чего затеял? — сурово спросил пожилой сержант, в упор рассматривая измазанное кровью лицо задержанного.

— Это наше дело… — высвобождая плечо, ответил Сережа.

— Пойдем в школу, — сердито приказал сержант. — Я тебе покажу, чье это дело.