Скандал разгорелся неожиданно.

Семейство Алпатовых: Виктор Кузьмич, Маргарита Сергеевна и почти шестнадцатилетний сын их Егор завтракали на кухне.

Просторное распахнутое окно выходило на лоджию, а за ней виднелось синее, безмятежное в этот час море.

По радио передавали «С добрым утром», выступал Аркадий Райкин, и на лицах Алпатовых — на каждом по-своему — играли отсветы смеха.

У сорокалетнего заводского экспедитора Алпатова-старшего, в профиль похожего на шахматного коня со скупыми седеющими кудрями, на лице было написано снисхождение. Продавщица универмага Маргарита Сергеевна — на несколько лет моложе мужа, плоскогрудая, с глазами, словно размытыми слезой, — сдерживала смех, при этом поблекшие губы ее вздрагивали, а обычно бледное лицо зарозовело.

Лобастенький Егор, с зачесом каштановых волос набок, в зеленой клетчатой ковбойке с подвернутыми рукавами и джинсах, ерзал от удовольствия.

После Райкина начали передавать что-то веселое о разных профессиях, сколько тысяч их на свете и как разобраться в этом океане.

И тогда Егор сказал, вроде бы между прочим, что будет учиться в профтехучилище, в областном центре.

Егор оттягивал эту минуту, зная, что родители уже решили за него, — он идет в девятый класс, а потом в институт. Не важно, в какой… У них в городе был педагогический, и мама называла ректора — Федей, потому что когда-то в школе, в четвертом классе «А», сидела с ним за одной партой. Теперь мама очень рассчитывала на давнее знакомство.

Придумать такое — он учитель! Вот откуда берутся горе-учителя вроде их классной руководительницы Ксюши: сама мучилась и учеников терзала. Наверно, пошла в пед, потому что там конкурс был меньше или свой Федя нашелся.

Отец уставился на Егора, как на полоумного. Лицо его напряглось, широкие брови взъерошились.

— Где-где ты будешь учиться?! Ничего лучше придумать не мог?

В последнее время, после возвращения с курорта, отец почему-то был особенно резким и легко взрывался. Мать, прижав тонкие пальцы к груди, спросила беспомощно:

— На грязного штукатура?

— Почему обязательно — на штукатура, — как мог независимо возразил Егор, — и, главное, на грязного? Их профессия не хуже твоей.

— Ты из интеллигентной семьи, — еще не понимая степени опасности для себя, проникновенно сказала мать. — Что мы, не в состоянии дать тебе высшее образование, прокормить? Что мы, хуже других? В ГПТУ идут те, кто не желает учиться. Их туда спихивают.

Ну, вот, пожалуйста, мотивчик Ксюши. Каждый раз, когда она отчитывала в классе Кольку Жбанова, она говорила: «Твое место в ГПТУ. Постоишь у станка — поймешь, что мы тебе добра желали».

Отец подошел к радиоприемнику и резко повернул выключатель.

— Никаких ГПТУ! — Виктор Кузьмич метнул в сторону сына стальные молнии.

— Вы даже не интересуетесь, какую профессию я избрал, — горько сказал Егор.

— Он избрал! Пока ты ешь мой хлеб, — тоном, не терпящим возражений, процедил отец, делая ударение на «мой», — и живешь в моем доме, ты будешь делать то, что я тебе говорю. У тебя еще нет своего «я». Пойдешь в девятый класс!

Собственно, Виктор Кузьмич ничего не имел против рабочих профессий. Но про себя все же делил специальности на интеллигентные и те, где «ишачат», «вкалывают».

Не получивший даже среднего образования, довольствовавшийся разными курсами, Виктор Кузьмич тем не менее полагал, что «выбился в люди». На заводе он был на хорошем счету, его часто премировали, вывешивали фотографию на доску Почета. Алпатов считал себя если не инженером, то уж во всяком случае причастным к интеллигенции.

Но сын должен добиться большего, много большего.

— Я хочу… — начал было Егор.

Отец прервал его:

— Разговор окончен! Я не допущу, чтобы ты был недоучкой!

— Нет, не окончен! — вскочил Егор, и лицо его побледнело. — Я уже сдал документы!

Мать схватилась за сердце, упавшим голосом сказала:

— Георгий, не дури!

— Возьмет обратно, — грозно произнес Алпатов-старший, — или я заставлю…

Плохо знал своего сына Виктор Кузьмич, иначе не разговаривал бы с ним так.

Егор отчужденно поглядел на отца:

— Я уезжаю. Сам себя прокормлю. Жить буду в общежитии.

Он стремглав бросился из кухни, сдернул с вешалки куртку — в ней был комсомольский билет, деньги, собранные на фотоаппарат, — и выбежал на улицу.

Не слышал, как, уже вдогонку, отец крикнул:

— Ну, паршивец, ты еще пожалеешь!

«Ракета» отошла от припала и стала набирать скорость, вздымая седые буруны.

Плыли навстречу стайки арбузных корок. Пламя ранней осени подступало к стене кленов на берегу.

Егор рассеянно глядел в иллюминатор. Черт возьми, это даже хорошо, что он вырвался из «отчего дома». Там становилось невыносимо.

«Не поцарапай пол» — паркет был покрыт лаком.

«Не свали хрусталь» — этим проклятым хрусталем мать уставила, как в комиссионном магазине, все столы, сервант, даже на телевизор взгромоздила. Егор стеснился пригласить к себе в гости одноклассников.

Вывесили бы табличку, как в музее: «Руками не трогать!»

Разговоры, особенно у матери, обычно сводились к тому, что она «достала», кто ей что обещал «за услуги», где какие барахолки и базы какие вещи купили знакомые и что надо купить им, Алпатовым.

А книги Егору некуда было притулить и тиски — тоже.

Его делами в школе родители интересовались только для вида — полистают дневник, удостоверятся, что все благополучно…

Глупо было бы предполагать, что Егор против удобств, красивой облицовки стен, холодильника последней марки. Пожалуйста! На здоровье! Но сводить все — только к этому? Нет уж, извините!

Жить он будет ого-го! На свете так много интересного! Стихи, новые сплавы, фантастика, бокс, монтаж Атоммаша. Да мало ли что еще!

«Им даже безразлично, какую профессию я выбрал, — снова, с еще большим ожесточением, подумал Егор, — даже не спросили!

…Придумали словечко — „акселерация“. В словаре написано — „ускорение“.

Нужны туфли 44 размера — „Ах, какая акселерация!“. Из пальто вырос, рост — 176 сантиметров. „Ах, ах — акселерация!“

А что характер и воля у меня могут быть акселерацные, об этом не думают, до этого им дела нет! Всё считают кутенком и лучше моего знают, что мне надо, что для меня хорошо. Мол, у нас, как у ихтиозавров — тело большое, а мозга — чуть.

„Недоучкой будешь…“

Наверно, и не слыхали, что Главный конструктор космического корабля Королев учился в одесском строительном профтехучилище, был подручным кровельщика. Ясно? А „ремесленник“ Гагарин вышел из люберецкого профтехучилища литейщиком-формовщиком. Летчик Покрышкин закончил ФЗУ в Новосибирске. А скольких академиков и министров дали „трудовые резервы“!.. Недоучки!.. Нашелся учитель жизни!

Думает, я не знаю, что он изменяет маме. Видел его в темном переулке с какой-то… Эта можно?

А мама… Ну что мама — безвольная. Во всем отцу потакает. Ночью плачет, а днем делает вид, будто ничего и не происходит.

И вовсе не „взбрело“ мне на ум идти в профтехучилище, а все продумано и выверено. Акселерация ваша сработала».

…Егору еще в шестом классе захотелось стать монтажником. Об этой профессии понаслышался от соседа, видел монтажников во время экскурсии на завод, читал о них в книгах, даже любил насвистывать песенку из фильма «Высота». А весной этого года к ним в школу приехал из областного города молодой мастер, привез с собой живое «наглядное пособие» — выпускника училища, именно монтажника. Парень в темно-синей форме оратором был не ахти каким, но сказал что надо:

— Три года у нас проучитесь — среднее образование получите и замечательную профессию… Не думайте, что я по обязанности завлекаю… Правда — не пожалеете!