А утром, едва они успели позавтракать, к ним заявился посол Альберт Саулыч. Он был взъерошен, точно воробей на куче хлебных крошек. В кресло не садился и в глаза собеседникам не смотрел; то подходил к балкону и пытался его открыть, то возвращался к столу и поправлял скатерть. Обратился к Барсову:

— Вы хоть знаете, кто он такой, этот олигарх?

— Нет, конечно, не знаю. Олигархи для меня и не понятны, и таинственны, и я не знаю, чего от них ожидать. Хорошо, что мне не приходится иметь с ними дело.

— Вы лучше скажите не приходилось, а теперь, если вы хотите поставить на ноги свой завод, придется кланяться ему в ножки. У олигарха деньги, много денег, а без денег никакое дело не ставится. Этот же олигарх… особый! Фаня–массажист! Он так богат, что и сказать никому нельзя. Он пальцем шевельнет — и заводы разрушаются, другим пальцем поведет — и заводы возрождаются. Миллиарды! — вот что такое Фаня–массажист!

Посол подсел к столу и, повернувшись к хозяйке, сказал:

— У вас есть вино? Хорошее вино. Я бы хотел выпить.

Елена Ивановна достала из шкафчика бутылку грузинского вина «Напариули». Посол продолжал:

— Этот олигарх — невидимка. Он не станет, как Гусинский, покупать в Испании дворцы, не станет сновать из страны в страну туда–сюда, туда–сюда. Это только я знал, что он скоро будет тут поблизости. Знал потому, что у него в свите мой человек. И я не только знаю, где он бывает, но и что он замышляет.

— Но почему Фаня, и почему массажист? — не удержала своего женского любопытства Елена Ивановна.

— Фаня потому, что он Файнберг, а массажист… Одной высокой особе делал массажи. И за первый же массаж она подарила ему игорный дом в Москве. Смекаете?.. Какие это доходы!.. А потом пошла торговля проститутками и многое другое. А между тем, массажи продолжались. Он молод, недурен собой и еще в прошлом году голову набок не клонил. Это теперь он все время смотрит по сторонам, точно из–за угла кто–то выскочит и его укусит. В нем быстро стали развиваться страхи, особенно после того, как убили Галю Старовойтову. У него в свите два психолога, они через каждые три–четыре часа уводят его в отдельную комнату и что–то ему говорят. Но что это я все о пустяках. Я нашел ход к его миллиардам. Могу выступить посредником, но только вы мне… по общим правилам: восемнадцать процентов от всех сделок.

— Да, пожалуйста! Я готов.

Посол выпил две рюмки подряд, встал и протянул Барсову руку.

— Считайте, что мы обо всем договорились. Никаких бумаг, все на слово и на веру. Будет все честно — я раскручиваю дело.

— Хорошо.

— А теперь живите вы здесь в своем номере, скоро сюда прибудут юристы и технические эксперты. Далеко не пропадайте. В нужный момент я вам позвоню.

И на прощание, точно вспомнив о самом важном, поднял над головой руку:

— Самолет держите в готовности. Эксперты захотят его осмотреть и полетать на нем.

— Да, конечно. Самолет не подведет. Он у нас в постоянной готовности.

Зураб Асламбек согласился быть личным представителем Петра Петровича в восточных странах. Руслан и Маша заключили контракт на три года. Барсовы прилетели в Петербург вдвоем. Механику, ожидавшему их в аэропорту, Петр Петрович сказал:

— Снимите систему зажигания и весь электронный узел и отвезите к себе домой. Без нашего ведома никто не должен поднять самолет.

Механик был штатным работником аэродромной службы, слышал о катастрофе, случившейся в горах Болгарии или Турции, но, встретив самолет, понял, что эта была ошибка, и сделал вид, что о приключениях своего патрона и его экипажа ничего не знает. Барсовы на такси поехали домой. Но здесь их ожидал сюрприз, от которого у Елены Ивановны закружилась голова и она чуть не потеряла сознание: охранник, дежуривший в подъезде, преградив им дорогу, сказал:

— Вы здесь не живете.

— Как? — удивился Барсов, а охранник пояснил:

— Эта квартира продана.

— Но позвольте: я хозяин и никому ее не продавал.

— Раньше здесь жил директор какого–то завода, но он с женой и дочерью полетел в Иран или Ирак и там их самолет разбился в горах. Ну, а наследники тут же и продали квартиру со всем имуществом.

Елена Ивановна тихо застонала, схватилась за голову. Барсов ее поддержал и стал успокаивать:

— Леночка, не волнуйся, пожалуйста, тут явно случилось недоразумение и мы все уладим.

И повернулся к охраннику:

— Я хочу встретиться с новым хозяином.

— А этого никак нельзя. Хозяин живет за границей, а в городе у него офис. Где он находится, мы не знаем.

И потом, видя, как женщина все больше бледнеет и теряет силы, добавил:

— Хозяин сменил двери, окна и поставил подъезд на охрану. Тут был майор из милиции и сказал, что новый жилец очень важный человек и чтобы мы близко к его квартире никого не подпускали. Весь этаж будет перестраиваться. Скоро приедут турки, они тут будут работать.

Елене Ивановне и совсем стало плохо, и Петр Петрович повел ее на улицу. Здесь он поймал машину и доставил супругу в ближайшую клинику. Ей сделали укол, и врач, выйдя с Барсовым в коридор, сказал, что у нее высокое давление и сердце работает с перебоями. «Нитевидный пульс, мы дали ей две таблетки панангина».

Вызвали неотложку, и Петр Петрович повез Елену на Поклонную Гору в больницу, что была поблизости от завода. Гладил ее волосы, говорил:

— А еще летчик–испытатель! Ну, квартира, ну, вещи! Да нам сегодня Руслан переведет пять миллионов долларов — купим мы квартиру, да еще и получше. Но я и нашу отниму, а эту богатую сволочь упеку в тюрьму. Ведь он, конечно же, подделал документы и подбил за деньги милицию на эту аферу.

— Но вещи! Там все наши вещи!..

— Ах, Лена! Нашла, о чем печалиться. Да и ему не нужны наши вещи. Я вот сегодня же разыщу его, и мы все уладим. К тебе я пришлю Варвару, а сам пойду к прокурору района. Ты же знаешь, он мой приятель еще с детских лет. В одном дворе росли, в одной школе учились. Уж он–то найдет способ разобраться с мерзавцем. Ох, если бы ты знала, как я ненавижу этих людишек, которые у нас в России вдруг стали богатеями!

Из больницы Барсов поехал на завод. Прежней секретарши в приемной не было, на ее месте сидела молоденькая девица с печатью изумления и немого вопроса на лице. Она поднялась навстречу Барсову, но он, кивнув ей, прошел в кабинет. Здесь у окна стоял с чашкой чая в одной руке и пирожным в другой Андрон Балалайкин.

— Вы… в моем кабинете?

Андрон заметно смутился, не знал, куда поставить чашку, а Барсов сел на свое место и ждал ответа. Но Балалайкин молчал. И как–то странно, по–журавлиному ходил взад–вперед, будто играл чью–то роль и забыл текст. Затем не своим, а каким–то хриплым простуженным голосом залепетал, — и тоже театрально.

— Странно вы ставите вопрос! Я это я, а вы, извините…

Это вот «а вы» он произнес неприятно зазвеневшим голосом, почти прокричал. Барсов смотрел на него, как на сумасшедшего, и решительно не мог понять, почему он переселился в его кабинет и почему разговаривает как–то неестественно и нелепо. Возвысил голос:

— Андрон Балалайкин! Какого черта вам здесь нужно и почему вы корчите из себя актера?

— Я не актер, не актер… я теперь директор!

И он вскинул голову, будто показывая на люстру и приглашая Барсова посмотреть туда же.

— Директор?.. Какой директор?.. Вы же председатель совета акционеров и имели свою комнату.

— «Эй, моряк, ты слишком долго плавал. Мы тебя успели позабыть». Где–то летал, падал в горах, разбивался, и чего же вы хотите? Меня избрали директором, а вам придется снова вернуться в конструкторское бюро. Вы же были главным конструктором? Я так понимаю?..

Барсов смотрел на него ошалевшими глазами. Электрической искрой влетела в голову мысль: за время его отсутствия на заводе произошли перемены, его продали! И теперь этот… прохиндей — обладатель крупного пакета акций. Он и стал директором. Сейчас любой может стать директором. Купил же Уралмаш за мешок ваучеров какой–то базарный торговец Каха Чихвишвили. Об этом давно писали газеты. Уралмаш — это завод заводов, и его купил Каха, а ваучеры ему дал другой мелкий шаромыжник — Чубайс. И чему удивляться? Этот кошмар стал нормой жизни. А теперь и здесь, на заводе…