— А если заключишь контракт — надолго ли? И какую дадут сумму? Просить надо много. Сейчас, как я слышал, за рядового футболиста дают четырнадцать миллионов, а тут — тренер, да еще с каким титулом!
— Иной футболист и дороже стоит, а я, если уж запрягусь…
— Но на какой срок? Признаться, мне бы не хотелось расставаться с вами надолго. Привыкли мы к вам. Особенно женщины вас полюбили.
— Серьезных успехов за год и даже за два не добьешься. Тут уж лет на пять придется соглашаться. Признаться, жить в этом пекле не очень бы и хотелось, да ведь иным–то путем денег не добудешь.
Петр Петрович склонился над чертежами. Было видно, что совета он давать не станет, но и не отвергает столь заманчивый вариант решения своей проблемы. Парень верно наметил цель и будет идти к ней, не страшась трудностей и лишений. Может быть, готовя спортсменов чужой страны, он на каких–то соревнованиях повредит своим ребятам, но деньги–то пойдут на дело куда более важное.
В эту ночь Руслан плохо спал. Лежал с открытыми глазами и думал о завтрашней встрече. Никогда он так не волновался, — и даже перед схваткой с лучшими прыгунами мира сон его был крепок, а тут?.. Совестно ему было запрашивать большую сумму, но деньги нужны, слишком нужны, чтобы занижать цену предстоящего титанического труда по выращиванию чемпионов. Абсолютных чемпионов он из тех ребят, которых видел, конечно, не вырастит, но призеров… Пожалуй, может и подготовить. Надо только поставить жесткие условия: чтобы в его тренерскую работу никто не вмешивался и чтобы дисциплина среди его питомцев была железная.
С этими мыслями он и уснул.
А утром следующего дня повел разговор решительный и бескомпромиссный.
— Чтобы чего–нибудь добиться, мне нужны четыре–пять лет. И чтобы я был единственным и абсолютным командиром своей группы спортсменов. Они должны всю жизнь подчинить спорту.
Толстяк поднял руки:
— Условия принимаю.
— А теперь о цене. Сколько вы готовы мне заплатить?
Толстяк ответил быстро; очевидно, он уже переговорил со своим «стариком» и тот уполномочил его на сделку.
— Мы можем заплатить десять миллионов.
Руслан поднялся. И, уже стоя, сказал:
— Я такую сумму могу заработать на соревнованиях. Мне нужна сумма в пять раз большая.
Толстяк приоткрыл рот. И тоже поднялся. Произнести слово не решался. Руслан вежливо поклонился:
— До свидания.
Взял за руку Марию, и они пошли.
Мария, ошеломленная разговором, которого она не ожидала, и еще не успев прийти в себя, проговорила:
— Вы это серьезно?
— Что серьезно?
— Могли остаться здесь на четыре–пять лет? Но вы за это время состаритесь и вернетесь на родину с палочкой и с бородкой.
— Да, я бы постарел. И подурнел. И такая красотка, как ты, на меня бы уж и не посмотрела. Но заводу нужны деньги. И как их заработать, если не таким вот образом?
Вернувшись в гостиницу, Руслан прошел в свою комнату и завалился на диван. Он был почти уверен, что его условия будут приняты. И — не ошибся. После обеда ему позвонил Ибрагим и сказал:
— Ваши условия принимаем.
Назавтра был назначен полет в столицу. Там жили спортсмены, там же находились база и вышки, где они тренировались. И Руслан хотел было доложить об этом Барсовым, но они уже всё знали и сами пришли к нему в номер. Марии с ними не было.
— Где Машенька? — спросил Руслан.
Петр Петрович опустил голову, а Елена Ивановна в сильном волнении проговорила:
— Она заболела. Боюсь, это у нее серьезно.
— Да чем же она могла заболеть? Утром мы с ней болтали, собирались пойти загорать…
— Утром — да, была здорова, а теперь вот…
Елена Ивановна собралась с духом, заговорила громко, с тревогой в голосе:
— Мы, Руслан, не знаем, как тебе и сказать, но ее потрясла весть о твоем согласии остаться здесь на пять лет. Она при этой вести побледнела и ушла к себе. И там разрыдалась… С ней случилась истерика.
Руслан все понял и заговорил смущенно, не в силах поднять голову:
— Да что же плакать? Пусть она остается со мной, хотя бы на время — на год, два. Будет переводчицей, я ей назначу хорошую плату, а если она захочет, устрою в высшую балетную школу. Она мне говорила, что здесь, в столице, такая имеется. И еще сказала, что видела их балет — он сильно отстает от нашего. Может, она еще и в труппу попадет.
Елена Ивановна подошла к нему, взяла за руку:
— Пойдемте к ней, вы всё это ей сами скажете.
Вошли к Марии, и Руслан сел у ее изголовья:
— Эй, красавица? Не знал, что ты такая плакса. А я виды на тебя имел, хотел тебе должность переводчицы предложить. И заодно в балетную студию бы ходила.
Мария продолжала лежать, отвернувшись к стене. Украдкой концом простыни вытирала глаза, а затем повернулась к Руслану, сказала каким–то чужим строгим голосом:
— Переводчиком я к тебе не пойду, — не настолько хорошо знаю язык, чтобы принять такую должность. А вот в студию… Я и сама попытаюсь зарабатывать для папы деньги.
И повернулась к матери:
— Подняла тревогу! Ну, прилегла на часок, голова разболелась. А она… всех на уши поставила.
— Ну, ладно, — сказал Руслан. — У нас еще дел много. Завтра в столицу полетим.
И — к Барсовым–старшим:
— Хорошо бы вместе. Ремонт самолета закончен, мы его под охрану сдали. Там, мне кажется, все надежно. А?.. Хотите, и на вас билеты закажу?
Барсову эта идея понравилась.
— Но, может, нам и в ангарах столичного аэропорта место найдется? Тогда бы мы своим ходом махнули.
И он позвонил начальнику столичного аэропорта. Тот попросил назвать размеры самолета, а затем назначил цену за каждый день стоянки. Она оказалась умеренной. И наши путешественники стали собираться к полету. Сообщили об этом Ибрагиму, тот попросил и их взять на борт. Тут же поехали на местный аэродром заправлять баки, опробовать моторы. Мария осталась в гостинице. Никто не знал, какая окрыленность пришла на смену только что сразившей ее неугасимой печали. Едва удалились Руслан и родители, она скоренько приоделась и вышла на улицу покупать учебники по английскому языку и книги для чтения. Никому на свете не желала она уступать место переводчицы у Руслана. А кроме того, она мысленно составляла себе меню завтраков, обедов и ужинов, которому теперь решила строго следовать. Вспоминала советы преподавателей, их рассказы о том, как питались великие балерины Уланова, Павлова, что ела Раиса Стрючкова — ее Мария особенно любила.
Маша всерьез намеревалась возобновить занятия в балетной студии и, если у нее пойдет дело, «продать» себя и, как Руслан, отдавать деньги отцу на создание новой конструкции самолета.
Маша знала степень своей подготовки. Она была сильнейшей из последнего выпуска, но при распределении в первом же спектакле ей главную роль не дали, и она, расплакавшись, ушла из театра. Родителям же стала на себя наговаривать: я и худющая, и «деревянная», и что судьба кордебалетной бесталанницы ей будет в тягость и всю жизнь мириться с такой участью она не намерена.
Вечером они, как обычно, пошли в ресторан ужинать, и взрослые заметили, как Мария тщательно выбирала себе еду. Со словами «я сегодня не ела мясо» она заказала бифштекс и просила, чтобы мясо было мягким…
— Маша! — воскликнула Елена Ивановна, — это же ужин! Разве в вашем балетном мире принято так тяжело наедаться на ночь?
— В нашем балетном мире не любят слишком худых и тоненьких. К тому же сейчас не ночь, а вечер. Я намерена перед сном много гулять по городу.
И тоном знатока добавила:
— Двух часов хватает, чтобы любая пища встала на место и вас уже не тяготила.
— Я бы этого не сказал, — заметил Руслан, который так же хорошо знал систему питания людей, вынужденных тратить много физических сил во время своей работы.
— А я уже сказала. Вы человек пожилой, и для таких нужен режим щадящий…
Руслан улыбнулся; она не впервые называет его пожилым, а однажды даже сказала: «Вы старый», и неизвестно, чего тут было больше: врожденного кокетства или наивности, свойственной детям и юным особам. Есть же у французов такая поговорка: «Стариков не так много, как кажется семнадцатилетним». Ну, а для Марии, которой не исполнилось и шестнадцати, каждый двадцатилетний казался пожилым. Но Руслан на Машу не обижался; ответил ей однажды в ее же тоне: «Мои года — мое богатство». А в другой раз заметил: «Однако до семидесяти мне далеко». И еще говорил, что ее возраст «щенячий» и ей простительны любые шалости.
