***

Взад-вперёд, взад-вперёд, будучи погружён в размышленья, вышагивал из угла в угол "Профессор", хмуро поглядывая из-под кустистых бровей на жмущихся по лавкам слесарей. Ответственность, присущая этому сильному человеку, понуждала его теперь хорошенько, без спешки, раскинуть мозгами, - с тем, чтобы, основательно обдумав принесённые Потапычем новости, принять необходимое, единственно верное в сложившихся обстоятельствах, решение.

На миг "Профессор" остановился и с сумрачным выражением, отразившемся на лице, осмотрел сидящих перед ним в напряжённых позах коллег, с испуганным видом отслеживающих всякий взгляд и всякое движение его, - полюбовался, вишь, на дело рук своих! Полюбовался! Опухшие, помятые физиономии, обильно изукрашенные кровоподтёками и фиолетово-чёрными ляпухами синяков; разбитые губы, за которыми у многих цифра 32 не говорила теперь о точном числе коренящихся в челюстях зубов; разодранные, свисающие лохмотьями, спецовки, - суму бы ещё навесить через плечо, в руки бы посох вложить, и можно, кхе-кхе, а то даже, могёт быть, и нужно выпускать мужичков на дорожку петлистую, чтоб испрашивать на дорожке на той подаяние!

"Гы-ы-ы!"

Сокрушённо вздохнув, - вот-де с каким контингентом трудиться приходится, - висельники, как есть висельники! - "Профессор" продолжил свой ход в близкий уже угол; дойдя до него, он развернулся, направив твёрдый размеренный шаг в обратную сторону. Под ногами чавкало, хлюпало, скрипело, - то давала знать о себе многоцветным ковром покрывающая пол мешанина, состоящая из осколков стекла от разбитых бутылок, из раздавленных огурцов, из кусков хлеба, в суматохе скинутых на пол, из пролившейся водки и растёкшейся склизкими ручьями томатной жижи, что исторглась наружу консервными банками, сплющенными ударами множества ног в лепёшки.

"Гы-ы-ы!"

Смачно ругнувшись, "Профессор", энергичным пинком отфутболил пустую четвертинку, подвернувшуюся под носок кирзача. Бутылёк, мощно жахнув по перепачканной запёкшейся кровью стене, разлетелся вдребезги, - кусочками острых льдинок сыпануло на пригнувших - дабы уберечь - головы слесарей. Слесаря раболепно, заискивающе, захихикали: вот-де какой футболист промеж них взял да сыскался! Пеле да и только!

Вздрагивая всем туловищем, козлиной дробью - "М-ме-е-е-е!" - реготал Кузьмич, сладенько постреливая глазками в сторону "Профессора". В прорези его угодливо изогнутых губ дырявилась чёрной пустотою верхняя челюсть, безвременно утратившая - ох и тяжёл кулачишко "профессорский"! - передние зубы.

Фыркал в кулак и Потапыч. Его свеженький - как огурчик пупырчатый с грядки! - вид кардинальным образом диссонировал с исжёваной внешностью коллег-сотоварищей. Отчего так? Да оттого, что решил он соблюсти строжайший нейтралитет и не стал, как другие, распускать руки, - поберёг, вишь, нервы-то свои! поберёг здоровье! - когда разгоревшийся промеж слесарей раздор перерос в рукопашную. А и с чего бы, собственно, было ему горячиться? С каких таких щей? В достопамятной катаклизьме, что пару недель назад потрясла устои жизни деповской, разладив тем самым годами складывавшуюся систему железнодорожных производственных отношений, он, Потапыч-то, не участвовал, - в больнице ить лежал в те поры! да ещё и полёживал! - стало быть, чтобы досадовать на "Профессора" да вдобавок ещё и недовольничать на него, не имел ни малейших к тому оснований, - ни малейших! Потому и сидел он сейчас, - вальяжно! барином! - скалил зубы да щёки надувал!

"Гы-ы-ы!"

- А ну-ка цыц! - подал голос "Профессор". - Прекратить балаган!

Слесаря послушно захлопнули рты, хохот оборвался, в штаб-квартире утвердилась тишина.

Тяжко дыша, посапывая разбитым носом, "Профессор" направился в заднюю, тыловую, часть вагона; подойдя к дверце, ведущей в отдельный закуток, отворил её и скрылся из виду. Тут же из закутка донёсся неприятный металлический скрежет.

- Должно, заветный сундучок открывает! - прошамкал Кузьмич. На лице его робко отразилась надежда на возможное угощение.

Слесаря оживились. Знали, вишь, о сундучке-то этом! Полон, полон сундучок бутылёчками! То на чёрный на денёк - на житьё-бытьё бедовое - запасец бережёный!

"Гы-ы-ы!"

Кузьмич - провидцем бы ему быть, а то и оракулом! - в точку попал, угадал. С доверху заполненым поллитровками тазиком - то была покрытая цинком шайка; в бане такую чаще увидишь - вышел "Профессор" из закутка. Связка железных, крашеных жёлтой эмалью, кружек - ить и стаканы-то в свалке побили, изничтожили! - звякала на толстой короткой шее. Раздав каждому - никого не обошёл вниманием! - по бутылке, "Профессор" снял с себя кружечное ожерелье и, бросив его на стол, мрачно изрёк: "А кружки и сами сумеете взять! Не в ресторане-то, чай, ошиваетесь! Самообслуживание у нас!"

Непрекословя, слесаря разобрали расцвеченные под лимон, модняцкие, пижонистые кружки и стали ждать дальнейших указаний.

Слегка помолчав, "Профессор" негромко, выстраданно, заговорил:

- Эх и житуха пошла у нас развесёлая! - тут он повёл, указывая на разгром, царящий в штаб-квартире, рукой. - Негоже так-то, мужики! Негоже!

Слесаря, соглашаясь, - погорячились-де! кругом-де виноватые! - закивали, преданно, по-собачьи, глазея на "Профессора". А что же ещё и оставалось им делать? Результат-то был налицо, комментарии - неуместны и, как говорится, излишни.

- Но я не стану вас черезчур виноватить, - продолжал "Профессор". - У самого сердце кровью пооблилось, когда нам Потапыч страху такого наплёл. Окаянство-то какое! Пагуба чёрная! Бедная, бедная Пелагеюшка! Душа-девица она безответная! Скромна да тиха как овечка! Не по-людски с ней так-то! Не по-людски! Нутру человечьему поперёк!

Тут "Профессор" умолк, деловито ухватил пятернёй поллитровку и, поднеся бутылочное горлышко ко рту, крепкими острыми - волки от зависти плачут! - зубами распечатал посудину. Водочка, колокольчиком дзинькая в дно, полилась, заполняя собою чрево разнаряженной в жёлтое кружки.

Приглашая всех последовать своему примеру, "Профессор" - не спи, не зевай! бери, налетай! - щедрым широким махом прорезал ручищей - вжик от плеча до плеча! - пространство.

Слесаря зашевелились, - бутылки волшебным образом раскупорились, водка - ежели не пить, так и на свете не жить! - расплескалась, разлилась по кружкам.

- Ну, - давай, мужички! С Богом! За Пелагею, за кровиночку нашу! - Жадно, в один приём, сглотнув горькую, "Профессор" обшарил взглядом стол и сокрушённо посетовал: - А закусить-то и нечем! На полу ить закусь-то! На полу!

Слесаря, выхлебав своё, промолчали.

- А и пусть! - "Профессор" вылил остаток водки в кружку, швырнул пустую бутылку в подлавочье, опрокинул содержимое кружки в пасть и, резко, рывком, поднявшись на ноги, неожиданно - все аж подпрыгнули! - рявкнул: - Ай да Исидор!.. Ай да Петрович!.. Красава какая!.. Бяка!.. Противная бяка!