10.7. Суд у бедуинов. Судья ищет убийцу среди десятка подозреваемых, но утверждающих свою невиновность. Раскаляется огромная металлическая ложка (до 900 градусов!) и каждый должен лизнуть ее в "жопу", в круглую, выпуклую часть, лизнуть всем языком и два-три раза. Называется "вылизать правде жопу". Судья следит, чтобы лизали как надо, чтоб вылизывали. А потом осматривает языки, те, что треснули и открылись язвами, где кожа, оторвавшись, повисла, те и виновны. Язык лжеца сохнет от страха, и от прикосновения к горячему сходит кожа.
12.7. Сербы взяли Сребреницу. Израиль осудил. Народ, свою родину предающий, осуждает народ, за нее воюющий. Подонки. Американские прихвостни.
14.7. Опять читаю "Апокалипсис" Розанова. Книга горькая, смятенная, держаться больше не за что ("Русь слиняла в два дня… Можно же умереть так тоскливо, вонюче, скверно… шла пьяная баба, спотыкнулась и растянулась. Глупо. Мерзко."), готов за еврея от отчаяния ухватиться. "Евреи – самый утонченный народ в Европе." Здрасте. "Они. Они. Они. Они утерли сопли пресловутому европейскому человечеству и всунули ему в руки молитвенник: "На, болван, помолись." Дали псалмы. И Чудная Дева – из евреек. Чтобы мы были, какая дичь в Европе, если бы не евреи." "И будь, жид, горяч. О, как Розанов, – и не засыпай, и не холодей вечно. Если ты задремлешь – мир умрет." "…среди "свинства" русских, есть, правда, одно дорогое качество – интимность, задушевность. Евреи – тоже. И вот этою чертою они ужасно связываются с русскими. Только русский есть пьяный задушевный человек, а еврей есть трезвый задушевный человек."
17.7 "Новый русский", еврей аж из Барнаула. Под сорок, брюшко, поредевшие кудри, короткая шея, смышленые глазки. Жена, лет двадцати пяти, длинноногая, вольяжная русская баба, красоты почти величественной, если б не, увы, нестираемые следы простоты происхождения. Шульгин бы порадовался. Биологически активная раса за работой по порче арийских женщин и всего арийского рода. Читаю рассказы Сорокина. Ловок. Хохотал, когда его герой Соколов какашки ел. Но "метод" слишком прост, слишком очевиден и однообразен. Сборка готовых конструкций. И в конечном итоге оставляет ощущение "промаха". Через пару рассказов уже знаешь точно что и когда произойдет. Впрочем он и не метит никуда, разве что на постмодернистский Олимп. Не знаю, но мне в этом русском постмодернизме, спесь чудится, тот самый "культурный шовинизм". Высокомерен русский стеб, Его хуйня велеречива…
22.7. Теща: "Этот паразит (о муже 80-и лет) съел все яблоки! Я специально купила себе яблоки, так этот мерзавец съел все яблоки! – Ну мама, ну что ты, ну я тебе дам, у меня есть яблоки… – Мне не нужно твоих подачек! Я гордая! Не нужны мне твои яблоки! С каким счастьем, и с какими приключениями!, я дорвался в юности до "Так говорил Заратустра", и – не смог одолеть и десятка страниц, подавился пафосом. "Грозно будет тогда вздыматься моя грудь; грозно по горам возбуждает буря ее…" "Не бросайте пляски, вы, милые девушки! К вам подошел не зануда со злым взглядом (?!!), не враг девушек…" "Правда я – лес полный мрака от темных деревьев, – но кто не испугается моего мрака, найдет и кущи роз под сенью моих кипарисов." Я и сегодня не могу читать эту бредятину. Перевод виноват? Уважаю "строгость" в мышлении. Современная философия грешит поэтизацией. Ницше – сладострастие мысли. Переходящее в словоблудие. С одной стороны: Бог – это "преступление перед жизнью". Жизнь стало быть превыше всего. А с другой стороны: человека, то есть жизнь, надо преодолеть. (Потому что "бывают дни, когда меня охватывает чувство черной, самой черной меланхолии, – это презрение к человеку… С мрачной осмотрительностью я прохожу через мир, в течение тысячелетий представляющий собой сумасшедший дом.")
24.7. Взорвали еще один автобус. В Рамат Гане. Средствами массовой информации отмечено, что на этот раз все убрали очень быстро. Еще было отмечено, что взрыв был послабже чем в Тель-Авиве. Да и убитых всего шесть, один из них, наверное, камикадзе. Правда есть трое безнадежных среди раненых. Одна из раненых уже была ранена при взрыве в Тель-Авиве, дважды трахнутая. Сказала: "Надо жить каждую минуту. Радоваться жизни." Это в ответ на вопрос, как жить дальше. Мет Ипат – леми ихпат. /Вроде "умер Максим – ну и хуй с ним"./
25.7. "Где недостает воли к власти – там упадок." Амен. (Из "Антихриста") "…мы болели ленивым миром, трусливым компромиссом… Эта терпимость сердца, которая все извиняет, потому что все понимает, действует на нас, как сирокко." ("Антихрист") Я подключаюсь к Ницше, как к искусственной почке. Он очищает мне кровь.
26.7. Получил письма от О. и Т. Был очень этим доволен, особенно письмом от Т. Позвонил вчера Гольдштейну. К моей прозе он проявляет весьма лестное для меня опасливое любопытство. Чувствует, что ожидается здесь какое-то приключение, хотя бы литературное. Когда сказал ему, что от Т. письмо пришло, поймал себя на том, что в моем тоне появились неприличные элементы злорадства, вот мол нам пишут, а вам, небось, нет. Хотя кто знает на самом деле? Может он просто не такой болтливый, или не такой мстительный. Знаете этот анекдот? Приходит женщина к одному и говорит: ваша жена вам изменяет. Причем с моим мужем. Давайте им отомстим. Ну, мужик согласился. Она, ему: давайте им еще раз отомстим. Ну, давайте, говорит. Она ему снова: давайте им еще раз отомстим. Он говорит: извините меня, но я не такой мстительный. Потом о книжках поговорили. Два книжных червя. (Два червя вылезают из жопы, один другому говорит: посмотри, сынок, как красив мир! солнце! небо! Мама, говорит второй, а почему же мы должны сидеть в жопе? Потому что это наша родина, сынок.) Опротивели бабы. Как пол. (Жена: ты мой половой…) Эх, гостиница моя, ты гостиница… Во-первых, цены бешеные. А во-вторых, похоже на любовь в тюрьме, в отведенное время, в отведенном месте, под надзором и очередь ждет… Короче, мне пришла в голову мысль эксплуатнуть Володю. В конце концов ему вся эта история известна, не в первый раз мы обживаем его хоромы, и я ему немало оказал мелких услуг, в том числе и в денежном выражении, а квартира у него пустует дня три в неделю, и если ему в принципе не… Изложив просьбу, присовокупил сто шекелей, которые ему помешать никак не могли, и он к моему удивлению легко согласился, сказал только, что какой-то приятель на таких же правах там обитает, но на пару недель может и перерыв сделать, значит он у него ключ возьмет и мне передаст. Ну и, конечно, вовремя все это не получилось, и в первый раз мы поехали в "Императорскую" (да-да, гроссмейстер не баловал). А через день я заехал к нему, заодно взял "Эллинистическую цивилизацию" Тарна и ключ, вручив сотнягу. Тут он мне и говорит: "Скажи мне, Наум, а сколько ты экономишь на этом деле?" Я улыбнулся и сказал: "Знаешь что, если бы это можно было хотя бы приблизительно оценить, то мы могли бы с тобой сделать так, что половину, допустим, моей "экономии" пойдет тебе. Но я не знаю сколько раз я твоей квартирой воспользуюсь, да и гостиницы ведь разные бывают, можно и на них сэкономить." Он согласился с моими доводами, но все еще колебался. Знаешь, говорю, давай сделаем так, в конце будет яснее, и если я увижу, что магиа леха етер /тебе полагается еще/, так… за мной не заржавеет. После этого я взял Тарна, ключи и отчалил. Договорились, что я посмотрю на той его квартире книжки, которые он для меня отложил, прежде всего "Поэтику ранневизантийской литературы" Аверинцева за 50 сикелей. По дороге я рассказал тебе притчу о меркантильности поэтов. Отдав тебе дневник, вдруг испугался. Мое собственное бесстыдство меня смутило на этот раз. Я почувствовал кожей, что этого нельзя было делать. Нельзя открываться. Надо всегда оставаться тайной. Кто открылся, тот уж не интересен. Сегодня утром, когда ты села в машину, я сказал: "Поедем в Кейсарию?" Шевельнула бровью в знак недоумения, но согласилась. Да, я не хотел в койку. Не хотел и точка. Музей Рали был закрыт. Поехали к акведуку Ирода. Я купался, а ты сидела на берегу и читала продолжение дневника, который я накануне отпечатал. На берегу – никого. Сильный ветер. Акведук тонет в дюнах. Спрятались под его арку. Камни акведука, как пемза. Мимо поземка песок гонит, будто кто-то колышет покрывало шелковое, серо-желтое. Небо над морем молочное, и солнце – янтарем в молоке. Увы, Земля Обетованная не "отчий наш дом", а проходной двор. (Читая Безродного в 12-ом номере НЛО)
