24.1. Вчера был мой вечер в Иерусалиме, в библиотеке Форума. Вроде надо отметиться, все-таки книжка вышла… Собралось человек 35, почти все знакомые, приглашенные. Многие не пришли: Зингеры, Малер, Вайскопф, Генделев, Тарасов, Гольдштейн. Принимали тепло, отчасти благодаря выставленному закусону с пивом и водочкой. Потом поехали к Вернику, с Барашем. Выпили, пели песни. О стихах не говорили. Слишком мы "чужие". По поэтике. Когда я на вечере, на вопрос о "любимых", помянул Баратынского, Тютчева, Фета, а на вопрос, кто из нынешних-тутошних повлиял, сказал: "Тарасов", то Верник переглянулся с Барашем, а Камянов аж подпрыгнул и попросил повторить роковое имя. Я повторил. – Ну, конечно! – взвился он еще выше. – Тютчев, Баратынский, Фет и Тарасов! (А вообще я, хам, свинья, должен был хоть поблагодарить приятелей, вечер-то с подачи Верника вышел.) В "пополитике" профессор – спец по террору (кажется, Шпринцак), заявил, что мы должны быть готовы к ежегодному закланию жертв на алтарь террора и мира, он даже назвал цифру – 150 человек. Сказал, что это неприятно, но не смертельно для нации. А нынче, кстати, 50 лет освобождению Аушвица-Освенцима. Вот он, их хваленый "гуманизм", ценность человеческой жизни. Жизнь индивидуума для евреев ничто, только жизнь рода. Род должен выжить. Но если так, то почему не в бою? (Потому что бой – игра, а евреи "на жизнь" не играют. Помните этот анекдот: еврея грабят – кошелек, или жизнь!, а он – дайте подумать…) А вот совсем свеженькая история "левака-профессора": милейший человек, застенчивая улыбка, сама толерантность, жена – художница, бездарная и беспутная, он все понимает, но толерантность не помогает, сбежала художница, встретил его на пятидесятилетии Г. и случайно коснулся политики – тихий профессор впал в бешенство, неистовствовал в ненависти к пионерам-поселенцам, "правым", Биби. А уж религиозных – и не упомяни! И вот – оставил работу и уехал в Индию, к своему гуру, оказывается давно уже у него учился-приобщался.
26.1. По русскому ТВ крутили фильм о Якубовском. Эдакий "еврей Зюс" при новых русских князьях. Нагл, быстр, энергичен, хваток, и все в превосходной степени, типичный израильтянин, только с русскими ужимками уголовными.
3.2. Карлейль пишет: "Я считаю эту книгу (книгу Иова) величайшим из произведений, когда-либо написанных. Читая ее, действительно чувствуешь, что эта книга не еврейская… Благородная книга, общечеловеческая книга!" Вот мудильо! "Иов"- книга не о герое, а о еврейском мучительном уповании "поговорить, наконец, со своим Богом начистоту"! Иов – враг Иисуса. Хоть и оба еврейские декаденты. Но Иов, взбунтовавшись было, к Богу вернулся, ибо куды денешься. А Иисус пошел до конца, объявил себя Богом, Бога-отца тем самым отстранив, так сказать, от дел. Конечно еврейство принципиально антигероично. И в этом смысле противоборство еврейского мира и арабского, преданного поэтике героического, является принципиальным, с глобальными последствиями. В Каире собралась "четверка", "коалиция мира". Перес, как Сизиф, продолжает толкать вверх свой страшный камень. Камень мира. Будто надгробие мечтает возвести на вершине. А все-таки, как он не пыжится, есть в нем что-то провинциальное… И Бегин о нем сказал точно: "не умен, а смышлен".
5.2. Прочитал в "Вестях" интервью Бараша и стихи из нового сборника, интервью Гольдштейн брал. Стихи понравились. Решил порадовать, позвонил и сказал, что понравились. Лирическая тональность и апокалипсичность мироощущения, и про Флавия, что жуткая и личная книга. "А интервью? Идеи, которые я там развиваю?" Тут я сморозил, что никаких чой-то идей там не уловил, ну, в смысле чего-то нового, так-то оно все, конечно, путем… и зарапортовался. Он скуксился, так что радости большой не вышло. И еще я ему сказал, что по-моему Флавий – это античный Эренбург. Но он не врубился. Взялся за Розанова. Еще в пору романтической молодости попалась "Кукха" Ремизова, потом уже "Опавшие листья", но сразу, с "Кукхи", увлекся, что-то "свое" учуял. Подражать пытался. Вот это отношение к себе, как к литгерою, почти объективное, порочно-любознательное. "Я – гнида." Явился Зюсик. Разыгрывал радость жизни: "Я – счастливейший человек!" Приехал добровольцем в израильской армии поработать, за паек и ночлег, пока в Бостоне квартплата с жильцов идет. Божьего человека из себя строит, исповедуя йогу, иудаизм собственных компиляций и каких-то американских синкретических гуру. Любит гаденькое: "Толик мне говорит, ты, Зус, навозный жук, хи-хихи-с, а я говорю да, я навозный жук."
6.2. Вчера ночью прижалась ко мне сзади, мяла, лапала, хватала за цицки: – Наум Исакыч Цыцкес! Долго ржали, не могли успокоиться. А иногда я обниму сзади, войду, и лежим, не шевелясь, долго-долго, даже вздремнул однажды. "Вот так я люблю, – говорит, – душа в душу."
8.2. Только что звонок. Через моря и океаны. "Скучаю". "Летом приеду". "Как прошел вечер?" А вообще, все это – уже не то бесконечное письмо к тебе, которое я писал когда-то, письмо-дневник. Какой-то выходит судовой журнал. Судовой журнал ковчега на мели…
9.2. Вчера у продлавки сумасшедшего видел, подозреваю, что русский. Стоял, застывши, протянув руку в позе Ленина – Гагарина: "указывающий путь к звездам". Постоит, потом руку поменяет и вновь застынет. А может стебается? "Идея богочеловека исламу принципиально чужда". "Пространство сакральных зданий ислама покоится равновесно и благородно в неподвижности, отвечающей внутренней природе вещей… здесь нет устремленности к идеалу… Особое значение имеет пустота. Пустота даже самой богато орнаментированной мечети связана с концепцией факра нищеты в духе." "Для мусульманина Прометей – безумец, который, не ведая что творит, грубо вторгается в Божественные предначертания." (Из книги "Исламское искусство и исламская духовность" Сайеда Насра)
12.2. В пятницу нам была оказана честь, мы были приглашены в кафе "Габима" на празднование 65-летия П. На чествовании присутствовали великие отказники и борцы. (В соседнем крыле праздновал свое прибытие на Обетованную землю театр "Современник".) Моя в недоумении – за что такая честь? Может ему супруга наша приглянулась, и старый султан еще не забыл свои похвальные привычки? В субботу утром П. позвонил, якобы поблагодарить меня за подарок (преподнес ему "Энциклопедию оккультизма", интересуется мистикой, печальный удел стареющих рационалистов), беседовал с супругой, которая имела неосторожность (или еще чего имела) пригласить его в лес, на наш традиционный пикничок. (Зима нынче выдалась безоблачная, теплая.) Он, как старый подпольщик, четко и подробно выяснял маршрут, время и место встречи, все записал, даже марку, год выпуска и номер машины. По дороге супруга, чувствуя мое раздражение, оправдывалась тем, что хочет "завязать нужные связи", причем для моей же пользы. Довольно идиотское положение – наблюдать за тем, как охотятся за твоей собственной женой. Сразу вспоминаешь товарища Пушкина, который, глядючи на такое, потерял чувство юмора и наделал делов. На юбилее великого борца разговорился с несколькими знакомыми. Все смотрят на ситуацию однозначно: государство обречено. Обидно, конечно, что я не оригинален. Обидно и страшновато. Можно сказать – уже расхожее мнение. Почти пошлость…
13.2. Я люблю стихи, похожие на барельефы, на монастыри в скалах, когда каждое слово врезано в строку непоколебимо. Хотя иногда нравятся и изменчивые, похожие на игру бликов, в каждом вроде никакой важности, а вместе – сияющая рябь…
13.2. Может моя принципиальная ошибка в том, что я исхожу не из того, что есть, а из того, что должно быть (по моему, естественно, мнению)? Лет 13 назад мы организовали в Азуре "свою партию" и победили на выборах, ну, что значит победили – получили одно место из тринадцати, но это была, конечно, победа, и немалая, со мной тут же связался Ильяшив, он тогда был мэром, и предложил встретиться, собственно, это я прошел на выборах, поскольку был на первом месте, он хотел личной, интимной встречи, но я не согласился. Встретились с ним небольшой группой. Он с ходу предложил нам шесть мест в ЦК партии Труда, сказал, что он друг Переса, что пойдет на следующих выборах в Кнессет, и наверняка пройдет (ему не хватило 2-3 мандатов для партии, он шел, кажется, сразу за Фимой Файнблюмом), и что ему нужны образованные (сам он был футболистом, местным кумиром, видный такой мужчина, и не глуп), толковые и энергичные ребята, что мы себя доказали, и, конечно: кто к нему "пристегнется" далеко пойдет. А я ему (прям краснею, вспомнив): "Все это хорошо, но надо бы сначала прояснить так сказать идейную платформу, сможем ли мы сотрудничать, если речь пойдет о судьбоносных для народа решениях?" Он брови свои центурионовские вскинул, но делать было нечего, пришлось выяснять идейную платформу, мы были все, как один, за целосность страны, а он – за партийную идеологию компромисса. И попытался нам объяснить, что вообще-то он, как и мы, за, и арабов бы сам, своими руками, но ребята, это же не реально, вы же умные люди, надо же исходить из реалий. А я ему: исходя из реалий мы бы (мы бы!) и государства не построили бы, и что исходить надо не из реалий, а из целевых установок. Когда есть цель, вот тогда надо включать расчетный аппарат и исходить из реалий, чтобы ее достигнуть. Он буквально остолбенел, потом как-то внутренне опечалился и отчалил, промямлив, что мы еще встретимся и поговорим. А исходил бы я из реалий, был бы сейчас послом в Россию, ну, или захудалый удел какой, генеральное директорство вшивой госкомпании, получил бы от бывшей пролетарской партии. Ну вот, а "целевая установка", особенно когда речь идет о "великих целях" (иначе и не интересно), приводит только к "вечной неудовлетворенности" и разлитию желчи. А все это я к тому, что зачем требовать от евреев, чтобы они были викингами? Не лучше ли признать, что они другие, понять в чем именно, и даже найти в этом "другом" свой шарм. Шарм ля жид.
