Фредерика передернуло.

– Пожалуй, я у вас загостился, – обратился он к моему отцу. – Насчет того, как вернуть обратно обычную жизнь вашей дочери… Можете не беспокоиться. Я отправлю людей, они озаботятся, чтобы все были уверены – ваша дочь была эти месяцы… Как вы думаете, где лучше?

– В командировке за границей? – предположил отец.

– Отлично. Так и сделаем. Всего вам доброго. Миледи! – Он ожег меня взглядом черных глаз. И ушел.

Я заметалась по дому, не зная, что делать. Догнать и сказать, что не хотела его обидеть? Поймала изумленные взгляды родителей.

– Не спрашивайте, пожалуйста. Я не готова об этом разговаривать. Одно понимаю совершенно четко – как хорошо мне было все двенадцать лет одной…

– А я рада, что в твоей жизни кто-то появился. Пусть даже и не срослось, – отрезала мама. – А императора ты зря обидела. И пирожков не поел, бедный…

– Бедный, – фыркнула я.

– А что будет со мной? – раздался тихий голос мальчика.

– Тебе нравится с нами? – опустилась я на колени перед коляской.

Мальчик фыркнул:

– Все лучше, чем в детдоме.

– Тогда давай попробуем стать семьей, – предложила я.

– Очень я вам нужен. Еще и безногий.

– У меня есть Паша. Он – фехтовальщик. У меня есть Рэм – приемный сын. Он – герцог. Теперь появился и ты. Добро пожаловать в семью.

– Как-то мне не верится…

– Ничего. У тебя будет время. Только один вопрос – как тебя зовут?

– А если я не помню? Или не хочу помнить?

– Выбери любое имя… Я думаю, что с документами проблем не будет.

– После того как вы обошлись с этим… Фредериком, – он поморщился, – я бы на это не надеялся.

– Если что – попросим кого-нибудь другого.

– Так вы не сдадите меня обратно?

– Вот уж за что бы я не переживал, – раздался насмешливый голос Паши. Он спускался со второго этажа. – Ты еще не знаешь матушкин любимый стишок: «Я нашла в лесу ворону – грязную, вонючую. Все равно ее не брошу. Все равно замучаю!»

– Павел, – еле сдерживая смех, скривилась я.

– Чего ты напрягся? – не обратил внимания на мое недовольство Паша и обратился к приемышу. – Если ты о «грязной вороне» – так это я. Меня так мама называла. Теперь и тебя будет. Она у нас… своеобразная.

– Разозлишь – пострадаешь, – рыкнула я.

– Так что не печалься, брат. Она теперь и из тебя человека будет делать.

– Меня зовут Феликс, – отозвался мальчик.

– Добро пожаловать, Феликс, – протянул ему руку Паша.

И Феликс осторожно пожал.

– А куда вы императора дели? – продолжил соло мой сын. – Они же фанаты выпечки с Ричардом.

– Ричард, – выдохнула я.

– Мам, прости, – с сожалением осекся Павел.

– Ничего. Я пойду прилягу.

– А кушать? – огорчилась мама.

– Чуть позже. Пожалуйста.

Я поднималась по лестнице в свою комнату, когда услышала, как Паша говорил родителям:

– А соберите мне пирожков побольше. Я отнесу Фредерику. У меня кулон есть – с ним можно в определенные места империи перемещаться. В том числе и во дворец. Он же о маме заботился, когда она болела…

– Мама болела?!

– Павел, – рыкнула я…

Ну вот зачем лишнюю информацию родителям сливать! Они и так слишком много пережили…

Добравшись наконец до кровати, я провалилась в сон, как только закрыла глаза.

Темные коридоры дворца Тигвердов. Осторожно ступая по мягкому ковру, иду туда, куда манят звуки изумительной, печальной мелодии. «Туда, туда», – будто от чьего-то тяжелого дыхания едва колышутся гардины. «Иди, иди», – шепчут портреты, бесшумно открываются позолоченные двери, кланяются тени камердинеров, завороженные чарующими звуками. Удивительная музыка, светлая и печальная. Дворец, затаив дыхание, ищет таинственного музыканта в одной из своих многочисленных комнат. И вот, наконец, передо мной огромный парадный зал.

Император играет на рояле. Рядом с ним стоит женщина, она улыбается и, уловив едва заметный кивок, переворачивает ноты изящной рукой. Длинные, смуглые, легкие пальцы, наполовину прикрытые рукавом. Тонкая талия, перехваченная несколько раз широким поясом. Карие глаза, каштановые, с медным отливом, распущенные волосы. Никакой прически – только тонкий кожаный ободок вокруг лба. Она невероятно красива и отчаянно мне кого-то напоминает.

Я посмотрела на императора. Он, казалось, был захвачен мелодией. Музыка то рыдала о потерянной любви, то тихо вздыхала о пережитом счастье, то просто таяла от нежности.

Кто эта женщина, которая так похожа на ту, что спасла меня? Ее сестра? Когда это было? Или это…

Я тихо сделала шаг назад. Еще один. И еще…

И поняла, что дворец исчез – стремительно, будто сменили декорации во время представления. И вот я уже в лесу – ночном, дремучем, заповедном. Где-то неподалеку весело мерцает, приманивая меня, яркая звездочка костра. И я поняла, кого увижу…

Подошла и просто присела рядом. Мы не смотрели друг на друга – только на пламя костра. Как в тот вечер, когда расстались, – на пламя камина. Ричард смотрел перед собой, не замечая моего присутствия. Я проследила за его взглядом…

По ту сторону костра играли женщина и ребенок – мальчик лет, наверное, пяти. Черноглазый, кудрявый мальчуган. Женщина… Я не верила своим глазам – та самая женщина, что была во дворце! Теперь она была в простом платье, но все с тем же поясом. Узоры, которые я не забуду никогда. Узоры, дающие жизнь… Медные волосы заплетены в две косы. Она, смеясь, взмахнула руками – и перед мальчиком появился огненный фантом жеребенка. Маленькая лошадка не выше его пояса. Ребенок взвизгнул от восторга, и они втроем принялись бегать вокруг костра… Они совершенно не замечали нашего присутствия, и я поняла, что эта женщина и там, во дворце, тоже меня не видела. Яркие искры уносились в черное небо, летели из-под копыт; яркие всполохи вторили им в черных мальчишеских глазах, полных чистого, искреннего, неподдельного счастья…

Женщина и мальчик исчезли. Остались мы с Ричардом. Пахло лесом и костром. Под ногами – мягкий мох. Треск горящих сухих веток, тепло… Тепло, от которого больно. Нестерпимо больно.

Меня охватила злость… Эти двое показывают мне женщину – я ничего не понимаю… Зачем все это? Кто она? Я посмотрела на Ричарда. Зачем я здесь?

Маги… Магия… Заставить людей все забыть, заставить их за несколько минут прожить не свою жизнь, похоронить дочь… А потом за несколько минут вернуть все обратно. Срастить кости, сухожилия, нервные окончания… А душу? Слабо?

Да, в нашем мире шпагами друг друга бьют понарошку. На фехтовальщиках – защита. Удар не до первой крови – до первого касания. Зато верят по-настоящему! Вслепую! Без доспехов… До тех пор, пока не проткнут сердце ложью насквозь. До тех пор, пока оно не истечет кровью. А потом… Потом не маги, но воины моего мира встают и верят снова! И снова вслепую, и снова – в кровь! Это – тоже магия. Магия сердца. У нас тоже школы, стили, направления… Магия Веры, Магия Надежды, Магия… Любви! Я – маг своего мира, я – сильный маг, понятно?! Я творю свою магию – я верю и люблю просто так, без гарантий. И если ты потерял свою магию, то мне терять нечего, моя магия не боится ваших кентерберийских червей!

Я поняла, что сжимаю зубы так, что болят скулы, сжимаю кулаки так, что на ладонях от ногтей выступают алые капельки крови, а еще жжет запястье… Браслет раскален добела, но кожа не покраснела – странно… Я так задумалась, так разозлилась, что даже забыла о том, что рядом сидит Ричард.

– Ты прогнал меня, – сказала я. – Тебе стало лучше?

И ушла, не дожидаясь ответа.

Я проснулась злая, как аспид. Ну вот что за невозможные люди! Мало того, что они мне всю душу вынули – что отец, что сын. Мало того, что Ричард, взревновав, уничтожил наши чувства, наши отношения. Так и его отец… Туда же, на лирику его потянуло. И почему я так остро среагировала на его жесты? Тем более зная, что император Фредерик, как и его сын, чувствует реакции. Они же – маги – эмоции считывают. И значит, все, что на меня нахлынуло в тот момент, когда он взъерошил свои чертовы волосы… для него не секрет.