Через несколько минут его дыхание становится все более и более тяжелым, а затем капли крови начинают появляться на губах. Вскоре она начинает биться во рту, и я решаю, что пора действовать.

Бегу к двери, кричу сквозь решетку на охранника, разместившегося несколькими дверями дальше.

«Быстрее!» — зову я. «Что-то случилось с Марном. Думаю, у него оспа, или еще что-нибудь»

Охранник идет ко мне с лицом, исполненным подозрения.

«Посмотрите на него» — говорю я, отходя от двери. Он светит переносной лампой через решетку на Марна, небольшой круг света останавливается на его лице и малиновой струйке изо рта. Охранник ругается, и я слышу его шаги через площадку. Проходит еще несколько минут, прежде чем лифт лязгает в шахте, а затем с ржавым скрипом охранник открывает двери. Еще три или четыре напряженные минуты до возвращения лифта.

«Назад в дальний угол, Кейдж» — слышу приказ охранника, и я делаю, как он говорит, держа сзади в руках заостренную ложку.

Звон ключей, дверь открывается. Стоят три охранника и между ними — медик. Он одет как куратор, один из заключенных-подхалимов перед губернатором и его окружением, получивших дополнительные обязанности. Они входят и наклоняются над Марном, проверяя его дыхание. Я жду, готовый действовать, пока охранники глядят на моего умирающего сокамерника.

Три шага, и я пересекаю камеру, разрубаю лезвием яремную вену ближайшего охранника, кровь фонтанирует во мраке. Я пинаю следующего охранника в грудь, отбрасывая его к стене, обхватываю горло испуганного куратора, держа острый конец ложки напротив его правого глазного яблока. Третий охранник замирает с рукой, тянущейся к пистолету на поясе.

«Один неверный шаг, и он умрет» — рычу я, пока встает на ноги отброшенный охранник, и лицо его в ужасе под густой копной черных волос.

«Какого фрага ты творишь, Кейдж?» — спрашивает он тихо, отводя глаза от трупа товарища.

«Назад, в коридор, репоголовые» — говорю им, напрягая руку, держащую медика, а тот визжит.

«Тебе никуда не уйти» — продолжает черноволосый охранник, пытаясь обойти меня справа, но я поворачиваюсь на каблуках, волоча за собой куратора, чтобы держать его в поле зрения.

«Я сказал — назад!» — ору, вбивая ложку куратору в глаз, он недолго кричит перед кончиной. Я бросаю тело на убитого охранника и хватаю другого, который вытаскивает пистолет до того, как мои руки впиваются в его и дергают вверх под треск костей. Я вырываю у него оружие, он падает назад, обнимая руку, я обращаюсь к оставшемуся охраннику.

«Не стоит» — предупреждаю я, направив дуло пистолета ему прямо между глаз.

«Бросай пушку» — говорю я, и он делает, как сказано, расстегивает ремень и дает ему с грохотом упасть на пол. «Теперь на выход» — указываю ему на дверь, бросаю взгляд на парня со сломанной рукой, но он упал на пол и всхлипывает. Забросив его оружие через плечо, я иду за охранником по коридору.

Мы проходим к лифту, и я толкаю его внутрь до того, как двери закрываются за нами. Перебрасываю пистолет в левую руку, чтобы он оставался на прицеле, я дергаю рычаг вправо, и лифт с грохотом начинает движение.

Этаж за этажом мучительно ползем вверх по центру башни, путь лифта обозначен освещенным циферблатом над дверью. Примерно на двадцатом этаже начинает реветь сигнализация, предупреждающая о побеге.

Охранник с удовольствием замечает — «Это за тобой. Они получили приказ убить тебя, если будешь сопротивляться. Сдавайся, или подохнешь»

«Ты этого не увидишь» — говорю я, нажимаю спусковой крючок, и половину его лица просто сносит. Пока эхо от выстрела гремит вокруг, лифт скрипит, останавливаясь, а затем начинает опускаться. Отчаянно дергаю рычаг, но, должно быть, есть какое-то внешнее управление. Я осматриваю кабину и замечаю служебный люк в потолке.

Затыкаю пистолет за пояс, подпрыгиваю и выбиваю панель. Еще раз подпрыгнув, хватаюсь за край и подтягиваюсь, оказываясь на крыше лифта. Надо мной, тускло освещенный редкими мигающими лампами, вверх тянется шахта. Я вижу двери на другие уровни, и, идя по краю, смотрю вниз и вижу свет, льющийся из нескольких входов, что немного ниже, где охранники заставили двери открыться. Я не могу оставаться тут, слишком легкая мишень.

Вижу небольшую лестницу для обслуживания шахты, до нее совсем чуть-чуть. Не трудно схватить одну ступень, пока я медленно опускаюсь, и подтянуться на ней. Вытаскиваю пистолет, целю в механизм торможения уходящего лифта и дважды стреляю. Шипение гидравлики во мраке, и лифт набирает обороты, ускоренно опускаясь по шахте. В течении нескольких секунд я лезу вверх, а потом в ухо врывается шум потрясающей аварии внизу, когда лифт доходит до низу.

Я поднимаюсь так быстро, как могу, всё больше света заливает в шахту из открытых дверей выше и ниже меня. Что-то рикошетит от стены рядом со мной, сопровождаемое резким треском пистолета. Свистят еще пули, трассирующие снаряды, некоторые из них проходят близко, другие далеко. Охранники не могут видеть меня, они целят вслепую. Я поднимаюсь на несколько этажей, вокруг пальба и крики, делаю паузу, чтобы отдышаться. В этот момент дверь напротив открывается, и я остаюсь висеть лицом к лицу с двумя кураторами и парой охранников.

Я реагирую первым, достаю пистолет и опустошаю обойму, сбивая их с ног градом пуль. Сверху в меня начинают стрелять, и я прыгаю с лестницы в небольшую служебную нишу слева. Вжимаюсь в нее, бросаю опустошенный пистолет вниз, в шахту, достаю из-за пояса другой.

Сижу на корточках на краю ниши, несколько раз стреляю вверх, целясь в прямоугольники света открытых дверей. Крик — это упал охранник, летит мимо меня. Понимаю, что это лишь вопрос времени, когда они меня возьмут, если я останусь здесь, прыгаю обратно на лестницу и продолжаю восхождение.

Мои плечи и руки горят, когда я поднимаюсь со ступеньки на ступень, раны на спине открываются вновь и кровь пропитывает жилет. Я иногда останавливаюсь, стреляю в охранников, смотрящих на меня и палящих из дверей выше, достигаю некоторого успеха, подавляя их огнем.

Я поднимаюсь, возможно, на пару десятков этажей, когда цепи лифта приходят в действие, так что я думаю, авария не вывела его из строя навсегда. Я удваиваю свои усилия, дергаюсь со ступеньки на ступеньку, пытаюсь обогнать приближающийся лифт, пока меня поливают стрельбой сверху.

Выстрелы, еще больше выстрелов, глянув вниз, я вижу стреляющих через открытый люк лифта, на десять этажей ниже. Я отвечаю им, оказавшись под ужасным перекрестным огнем. Отчаявшись подняться по лестнице, жду, пока лифт не окажется всего в нескольких этажах ниже, отпускаю лестницу и прыгаю на крышу. Приземляюсь под грохот сапог, автоматически поворачиваюсь, падаю в открытый люк прямо на охранников внутри.

Стреляю одному в живот, в упор, прикладом бью по лицу второго. Третьему крушу горло, перебивая дыхание. Другой уже лежит на полу, с дырой в груди. Я стою, тяжело дыша, пока лифт продолжает путь наверх, поднимая меня на вершину башни.

Прежде чем достичь последнего уровня, я привожу рычаг в среднюю позицию, и под протестующий визг тормозов лифт останавливается. Вылезаю на крышу, я подтягиваюсь до двери на последнем этаже. С двумя пистолетами, позаимствованными у убитых в лифте охранников, прижимаюсь ко внутренней стороне двери, пытаясь обнаружить любое движение с той стороны. Ничего не слышу и не вижу.

Я толкаю плечом двери, и они распахиваются, охранник по ту сторону испуганно визжит, когда одна из них падает прямо на него. Я врываюсь сквозь дыру, скрестив руки, палю из двух пистолетов, пока оружие не раскалилось от стрельбы. Еще три трупа остывают на полу, а я бегу на крышу.

Жуткая буря, молнии освещают все вокруг, раскаты грома. Ветер воет над башней, покалывания мою плоть наметенным песком и пылью. Сзади различаю крики и осознаю, что еще есть охранники на вахте. Я, не обращая на них никакого внимания, бегу к краю. Я буду спускаться на руках, если понадобится.

Я вскакиваю на парапет, что окружает крышу, и останавливаюсь. В свете бури я смотрю на Гобул. Башня тянется далеко вниз. Вокруг безликой пустой равнины. Всё серое и каменистое, без естественных убежищ, без укрытий, чтобы спрятаться, нечего пить, жрать нечего, просто пустая порода и гравий. Насколько хватает глаз. Молнии показывает мне, что равнина простирается далеко вдаль. Нет ни холмов, ни гор, ничего, просто огромная пустошь.