Я пристально наблюдаю за Полковником последние несколько дней, и, кажется, он изменился. Он, кажется, взволнован чуть больше обычного, подгоняет нас сверх своей обычной безразличной неумолимости. Все это дело, как нас перенаправили на Крагмир, по какой-то причине беспокоило его, а значит, беспокоит и меня. Если что-то тревожит Полковника, то возможно это сильно, очень сильно огорчит меня. Все же, казалось, что мы ничего не можем с этим сделать, поэтому я пытаюсь не особо напрягаться. Проблема в том, что я просто тащусь вперед, и у меня слишком много времени, чтобы думать, и из-за этого я впадаю в депрессию. Я не люблю думать о будущем, потому что не знаю, будет ли оно у меня вообще. Да и в данный момент у меня только одна дорожка.

СЕГОДНЯ умер Бракстон. Этот тупой фраггер выскользнул из нашего тента и попытался сбежать. Для начала он побежал вообще не туда, еще сильнее углубляясь в глушь. Мы нашли его тело на марше, пару часов спустя. Он соскользнул в узкую расселину, и зазубренный лед разорвал его шинель полосками. Его тело вмерзло всего в паре метров от дна расселины, его лицо выглядело слишком безмятежным, с учетом того, что его кровь замерзла в венах. До самой смерти он, должно быть, оставался в сознании, так считает Гаппо.

Настал вечер еще одного долгого дня. Долгого не из-за тяжелой работы, здесь действительно долгий день. Он длится в полтора раза дольше стандартного дня Терры, который был принят на космических кораблях для циклов сна и бодрствования. В середине зимы тебе нужно топать двенадцать часов, ты действительно не можешь даже сделать перерыв на еду или что-то другое, потому что как только ты остановишься, то очень сложно заставить себя снова идти. Мои ноги покрылись волдырями размером с глаз, Поливикз считает, что потеряет пару пальцев от обморожения. Я сказал ему обратиться к крагмирским гидам, может быть ему дадут ботинки лучше или сделают что-то. Они посоветовали ему положить дерьма плугфутов в ботинки, для дополнительной изоляции. Пол думал, что они разыгрывают Поливикза, но я последую совету завтра, посмотрим, может действительно работает. Если это даст мне преимущество, что-то, что поможет выжить в этом месте, я сделаю это.

Между самоуважением и гордостью есть тонкая грань, и некоторые люди не видят, где она проходит. Для меня разница была в том, чтобы делать то, что тебе не нравится, но это необходимо и просто вообще отказываться выполнять что-то неприятное. Я никому не позволю считать себя никчемным, даже если я преступник. Но я все же готов положить дерьмо в свои ботинки, если это согреет мои ноги. Вопрос самоуважения, а не гордости.

Солнце Крагмира выглядит очень отдаленным и почти синеватым, когда садится за горами. Все в этом месте холодное, даже свет. Я развернулся и замечаю, что остальные разворачивают три штром-тента, куполообразные формы из укрепленной шкуры животных созданы так, чтобы ветер обтекал их, а не срывал. Все остальное должно делаться внутри, готовка, чистка. Даже опорожнение кишечника, что было достаточно неприятной процедурой, учитывая, что снежный вол был достаточно жирным, если вы понимаете меня. Хотя это все же лучше, чем отморозить себе задницу в пурге.

Когда лагерь установили, я говорю Гаппо разжечь печку. Столпившись под низким потолком тента, некоторые из нас пытаются как можно ближе подобраться к переносной плите, отчаянно желая хоть чуть-чуть согреться. Остальные же вместо этого заворачиваются в спальники. Как и все остальное на Крагмире, печка сделана с учетом условий планеты и представляет собой скорее горячую поверхность, чем открытый огонь, который мог бы подпалить тент. Ее бордовое свечение единственное освещение, оно отражается от хлопающих стенок и отбрасывает розовые тени, на одну секунду создавая в тенте ощущение теплоты и уюта, а в другую кроваво-красное видение ада. Я стараюсь сконцентрироваться на ощущении тепла и уюта.

— Не помню, когда мне в последний раз было так холодно, — бормочет Пол, его здоровая рука парит над горячей поверхностью, в это время Гаппо копается в поисках батончиков рациона.

— Конечно, помнишь, — говорит Поливикз, снимая капюшон и открывая свои плоские щеки и широкий нос, классический образчик мирмидианца, — это было, когда ты залез в койку к сестре Гаппо!

— У меня нет сестры, — растерянно отвечает Гаппо, вытаскивает из седельной сумки ломоть мяса размером с мое предплечье и очищает его своим рукавом.

— В Экклезиархии у тебя удалили чувство юмора что ли? — спрашивает Поливикз, отталкивая меня в сторону, чтобы помочь Гаппо с готовкой.

— А? Да нет, они просто выбивают его из тебя, — искренне отвечает Гаппо, — хранить души человечества в чистоте — это серьезный вызов, сам понимаешь.

— Думаю, ты прав, — уступает Поливикз, вытаскивает еще один кусок свежего мяса и кидает его на шипящую поверхность.

— Конечно же, не столь серьезный, как наполнять сундуки пожертвованиями и доходами от епитимий, — мрачно добавляет Гаппо.

— Прекратите сейчас же! — рычу я, прежде чем кто-либо скажет что-то еще. — Может, поговорим о чем-то другом? Я устал останавливать вас от убийства на религиозной почве.

Все замолчали, только ветер и шипение еды на плите нарушает тишину. Тент хлопает и трепещет, ветер немелодично завывает меж натянутых веревок. Я слышу смех из других тентов, куда я определил главным Франкса. Полковник в своем собственном, как всегда сохраняет уединение. Раньше ходили слухи, что он практикуется там в различных способах самоубийства на случай, если нас возьмут в плен. Во время таких затиший, я полагаю, мы все занимаем свой разум по-своему. Что ж, если орки захватят его, то все что ему нужно будет сделать — раздеться и он за минуты превратится в сосульку. Запах жаренного снежного вола наполняет тент густым ароматом, напомнив мне, что мой желудок пуст. В предвкушении у кого-то еще забулькало в животе, так что я не одинок.

— У меня есть сестра, — наконец-то произносит Пол.

— Да? — спрашиваю я, ожидая, что это приведет к какой-нибудь тупой шутке.

— Нет, серьезно, — заявляет он, — она находится, я на это надеюсь, в одном из Орденов Госпитальеров, из Сестринства.

— Латает раненных солдат? — спрашивает Гаппо.

— Верно, — подтверждает Пол, — последнее, что я слышал о ней, перед моей злосчастной встречей с той двуличной шлюхой, что она служит полевым хирургом где-то около Макрейджа.

— Скажи еще, что тебе не нравится Министорум и его десятина, — говорит Поливикз.

— А должна? — наполовину обвиняя, спрашивает Гаппо.

— Хорошо, — начинает объяснять мирмидианец, устраиваясь среди сумок с зерном, — они финансируют аббатства Схолы Прогениум. Вот откуда мы получили Сестринство, Комиссариат, Штурмовиков, писчих и так далее. Это кое-чего стоит.

— Дары и богатство ниспослано истинно верующим, — подчеркивает Кронин, первое, что я услышал от него за тот день. В эти дни он говорит все меньше и меньше, я думаю, он все сильнее и сильнее отдаляется от других, поскольку неспособен поддерживать беседу с нами. Этот огромный, суровый мир давит на него, тут легко ощутить себя незначительным и одиноким, когда сталкиваешься с такой суровой и вечной природой, которая бушует снаружи. Я ощущаю скорый приход меланхолии, питаемой разочарованием и истощением.

— И все эти дары, — говорит Гаппо, — закончились перед долбаным Полом!

— Так все-таки, у тебя есть чувство юмора! — восклицает Поливикз со смехом, пока остальные глупо хихикают.

— Заткните хлебальники и переверните стейки, я не хочу, чтобы мой подгорел! — огрызается Пол, вызывая еще один приступ смеха.

— Я вот думаю, Франкс там не убил еще Линскрага? — праздно размышляю я, пока Гаппо раздает всем кучку консервных банок.

— Зачем ты поставил их вместе? — спрашивает Кайл, присаживаясь в своем спальнике на дальнем краю тента.

— А ты разве не знаешь? — отвечаю я, внезапно ощутив горечь от того, что застрял у черта на куличках, с рыскающей неподалеку уродливой и болезненной смертью. — По той же причине, по какой мы все здесь оказались — мучения полезны для души.