8 января 1937 года Театр им. Мейерхольда был закрыт навсегда, свита разбежалась, а сам новатор «Октября» оказался никем и нигде. Роскошная квартира-салон в Брюсовом переулке, где любила бывать верхушка военно-политических заговорщиков во главе с Тухачевским и Пятаковым, отпугивала теперь даже самых неробких домработниц. Зинаида Райх, оставившая когда-то Сергея Есенина ради капризной сценической славы у «темного гения», была почти на тридцать лет моложе Мейерхольда, но за тот год они как будто сравнялись возрастом.

Райх тесно сотрудничала с ведомством Генриха Ягоды и в силу этого обстоятельства знала гораздо больше, чем положено было знать бывшему гению, а потому, разделив с ним первый опыт тоскливого одиночества, имела все основания ожидать драматической развязки. Однако то страшное, что произошло с нею в действительности, не смогла бы вообразить самая чудовищная фантазия театрального кубофутуриста.

Станиславский, еще недавно осмеянный Мейерхольдом, проявил сострадание и предложил ему преподавать в студии МХАТа, но престарелый корифей вскоре умер и все на этом закончилось. Менее чем через год, облегченно отвергнутый всеми Мейерхольд был арестован НКВД. Трудно судить, насколько он понимал, что высоких гостей его дома менее всего интересовало новое прочтение русской классики и революционный эпатаж Мастера. Нечто иное их интересовало - какая-то страшная тайна, по поводу которой они обменивались непонятными репликами. Вполне возможно, что в этом щекочущем таинстве он как раз и усматривал новое прочтение революции. Как бы там ни было, но спустя несколько недель в этой квартире в Брюсовом переулке была обнаружена зверски убитой, с выколотыми глазами и садистски исполосованным телом - бывшая жена Есенина и Мейерхольда, бывшая актриса, бывшая Зинаида Райх...

Занавес.

Комментарии к несущественному

Итак, существуют, благоденствуя, голые короли. Целые отары королей. Но есть ли на Руси настоящие, без примеси коммунистической дури и либеральных тараканов в голове? Где, укажите нам, Отечества отцы, которых мы должны принять за образцы?.. Вопрошающего еще в 1829 году разорвали на куски озверевшие исламисты в Персии, и ответа от властителей дум не последовало. Велено было ждать.

Пока ждали, русская литература, всегда сострадавшая стону народному, нарожала героев - Плюшкиных, Хлестаковых, Башмачкиных, Обломовых, Раскольниковых и прочих униженных и оскорбленных. Странно. Выхватив из тысячной толпы омерзительную фигуру Плюшкина, классик, не смущаясь здравым присутствием остальных 999 персонажей, имевших во столько же раз больше прав называться типическими характерами, делал из этого недоразумения очередную загадку русской души. Далее Плюшкин существовал уже самостоятельной жизнью, как, то и положено всякому явлению, шедшему в развитие собственно философии.

Истинных героев и патриотов, которых рождала земля и трудно воспитывала жизнь русская, укладывали почивать рядом с Обломовым, усиливая достигнутый эффект внезапными визитами энергичного Штольца. Вероятно, некий общий замысел состоял в создании жизненного пространства для грядущих комиссаров в пыльных шлемах, которые, в свою очередь, расчищали литературные пьедесталы для «детей Арбата» в белых одеждах, и далее - к «фэнам» диссидентства и гениям самопосадки, прихватывая по пути зашкаленных уродцев андеграунда.

Солженицын тут на готовое пришел со своим Левиным-Рудиным, и круг тот не первым был, где возникли острова его архипелага. Алфавитная галька наращивалась образами «пламенных революционеров» - Желябова, Перовской, Кибальчича, Засулич... Это сейчас их назвали бы бандитами и травили собаками, а тогда они считались героями, и жизнь их замечательная во всех отношениях соответствовала программным целям.

И вот, наконец, Горбачев, Ельцин на танке, демократия, свобода, безграничные права секс-меньшинств - мы победили! Белое стало черным, предосудительное - похвальным, истинное - ложным. Красота стриптиза в ночном клубе спасла рыночный мир и продвинутую тусовку. Ну а герой-то, кто? Как кто? Отец водородной бомбы и прародитель свободы слова академик Сахаров, значившийся в неких секретных картотеках под агентурным псевдонимом «Аскет». Кому бы рассказать.

Дождемся следующей главы.

4-6 июня 2012 года

ГЛАВА ВТОРАЯ

История, она до тех пор история, пока голова на плечах, а когда тело обезглавлено - это уже искусство. «Взять Шиллера...» - сказал поэт Иосиф Бродский. Взяли. Говорят, что красота спасет мир, Достоевский, несомненно, имел в виду красоту русского оружия. «Взять Сахарова...» - сказал поэт Игорь Кобрин.

А как его возьмешь, если он трижды Герой Соцтруда, нобелевский лауреат, академик?..

Сами вешали звезды. Вроде и поводы к тому были. Как посмотреть. У нас любят ощущение отцовства. Не само отцовство, а некоторую причастность к нему. Это в жизни, а в ядерной физике куда как сложнее. Появилась атомная бомба - кто отец? А водородная? Чье дитя?

Не слишком, правда, и церемонились, оформляя родство: объявим Курчатова, а наградим Сахарова - пусть мама в далеком Лос-Аламосе теряется в догадках.

Клаус Фукс, Нан Мей, Дональд Маклин, Бруно Понтекорво, Джулиус и Этель Розенберги, Дэвид Грингласс и прочие натаскали для бериевского «атомного проекта» столько секретов из американского Лос-Аламоса и английского Харуэлла, что для корректной легализации их в рамках научных открытий в Курчатовском институте атомной энергии не хватало кандидатов в отцы. Все стали «трижды» и даже «четырежды».

Курчатов однажды даже взмолился Сталину: не надо американских « подробностей », сами лучше сделаем. Но Сталин спешил и подгонял Лаврентия Берию. К осени 1945 года у Курчатова имелись практически все секреты бомб, разрушивших Хиросиму и Нагасаки. Уже через три дня после первого взрыва Москва получила от своей агентуры всю информацию о нем и даже образцы обогащенного урана.

Будущая «совесть отечественной интеллигенции» Андрей Дмитриевич Сахаров нормально подставлял под щедрые кремлевские звезды свою не слишком выдающуюся грудь. Ему давали - он брал. Какие вопросы?

Когда дремлющую совесть разбудили иные звезды, он отказался от прежних. К тому же прежние неожиданно расположились не вполне благоприятно. Клаус Фукс после четырнадцатилетней отсидки за шпионаж вернулся в Германию, а не в СССР, на который столь долго и плодотворно работал, и кто мог знать, что взбредет в его мемуарную память под старость лет? Возьмет да и откроет мнимое отцовство академика Сахарова.

В 1961 году Фукс предложил тому встретиться. Все в рамках приличий: ученый-ядерщик приглашал коллегу на свой юбилей. Ему было интересно взглянуть и понять: какой он, академик Сахаров, этот баловень судьбы.

Баловень струхнул и не поехал. Скорее всего ему посоветовали не ехать - мало ли что. Шантаж, провокации - все может быть на этом загнивающем Западе, потом не отмоешься. Да и престиж страны пострадает... И «Аскет», который не знал, что он «Аскет», согласился: престиж советской страны превыше всего. А в досье на кандидата в «диссиденты номер один» появилась свежая запись: «Смесь научных способностей, узости мышления, схоластического идеализма и наивности. Не способен освобождаться от влияния окружающих его всего людей. Контролируемая шизофрения...»

В принципе это было не совсем то, что требовалось в пару «Лисе» - его будущей идеологической супруге Елене Боннэр, но те, которые потверже и не столь ужасающе косноязычны, во-первых, не имели титулов и звезд, а во-вторых, были менее контролируемы.

Стерпится - слюбится, да и невесте уже под сорок...

Аскет и Лиса

Строго говоря, бывший ассистент академика И. Е. Тамма по проекту магнитной термоизоляции высокотемпературной плазмы и самодеятельный романтик релятивистской космологии А. Д. Сахаров имел весьма скромную причастность к тому, с чем капризом судьбы был повязан узами «водородного» родства. Но тем и легче было немолодой супруге вышибать из него схоластическую страсть к нестационарной Вселенной и вколачивать на ее место «общечеловеческие ценности».