Еще раз позволю себе засвидетельствовать Вам сердечнейшую благодарность преданной Вам

Эмилии фон Витхан».

– Что это еще за ересь! – воскликнул Лахнер. – Такая милая женщина хочет отказаться от света? Ну уж нет, этого я не могу допустить… Нет, сегодня же после дуэли я повидаюсь с нею и переговорю. Ловкости Ридезеля я нисколько не боюсь, особенно теперь, когда мне необходимо жить, чтобы добиться моей дивной Эмилии. Это придаст мне силы, ловкости и изворотливости вдесятеро…

Вернулся Зигмунд и принес ему визитную карточку Левенвальда, на которой было написано:

«В половине двенадцатого на эспланаде перед Шотентором. Обнимаю.

Твой Л.».

– Однако, – воскликнул Лахнер, – уже одиннадцать! Прикажите сейчас же запрягать.

Молодой еврей не двинулся с места: он тревожно искал что-то по всем карманам.

– Бог отцов и дедов моих! – испуганно произнес он наконец. – Неужели я потерял ее?

– Кого «ее»?

– Записку.

– От кого?

– От Фрейбергера.

– Где ты видел его?

– Только что, на улице. Ему было очень некогда, и он тут написал несколько слов на вырванном из записной книжки листочке, но куда я сунул этот листок, вот вопрос! А, да вот она!

Он подал Лахнеру записку, в которой было написано:

«Господин барон, сегодня в девять часов я зайду за Вами. Осторожность!

Ф.».

«Черт знает что такое, – недовольно подумал Лахнер. – Из-за этого мне придется отказаться от визита к баронессе Витхан, а это совершенно невозможно. Но, с другой стороны, я не могу опоздать к назначенному часу, так как, очевидно, речь идет о чем-то важном…»

Тут ему доложили, что карета готова.

Лахнер отправился к Шотентору, где его уже ждал аккуратный Левенвальд. В карете рядом с командиром сидел другой мужчина, в котором Лахнер узнал полкового врача Гинцеля.

Левенвальд предложил лжебарону пересесть к нему в карету, и они быстро покатили к Бригитенау.

Когда подъехали к ресторанчику, носившему название «Охотничий домик», они убедились, что Ридезеля с секундантами еще не было.

– Что же, давайте выпьем пока по стаканчику вина, – предложил Левенвальд, – в небольшом количестве вино подействует возбуждающе, оно придаст тебе, Артур, энергии и изобретательности, да и тело не будет так стыть на морозе.

Лахнер, улыбаясь, ответил, что столь благородный напиток, как вино, ни в каких количествах не может помешать ему, а потому он с удовольствием выпьет. Вообще он держался на редкость спокойно и хладнокровно. Он шутил по поводу перевязок, раскладываемых доктором на столе, и его лицо даже не дрогнуло, когда в комнату вбежал Зигмунд с докладом, что вдали показалась быстро мчавшаяся карета.

– Ну, Артур, – сказал Левенвальд, – я вижу, что ты непременно одолеешь своего противника. Ты спокоен, как герой. Говорят, что Ридезель часто пускается на различные финты. Если ты заметишь это, то спокойно отскочи назад и будь уверен, что я разделаю его тогда на все корки, как поступают с шулерами, которых ловят на передергивании.

С этими словами Левенвальд и его спутники встали и отправились к дверям, чтобы встретить подъезжавшую к дому карету. Когда та остановилась, из нее вышли секунданты Ридезеля – уже известный нам Ваничек и другой член прусского посольства, советник Кремпе. Но самого Ридезеля не было.

Лахнер сейчас же подумал о словах Фрейбергера, который с иронией отнесся к предстоявшей Лахнеру дуэли, уверяя, что дать ей состояться – не в интересах князя Кауница. Гренадер надеялся, что благодаря быстрой развязке предупредить дуэль не удастся, но теперь видел, что ошибался.

Кремпе, подойдя к противникам, заявил им, что Ридезеля экстренно услали с депешами в Берлин. Его так торопили, что ему не было даже времени письменно известить об этом противника, но он постарается как можно скорее справиться со служебными обязанностями и вернуться в Вену, чтобы покончить с этим делом чести.

– Сколько времени может продлиться его отсутствие? – спросил Лахнер.

– В данный момент это еще нельзя определить, но мне кажется, что раньше чем через неделю ему не удастся вернуться.

Через несколько минут наш гренадер снова сидел в карете своего командира и быстро мчался обратно к Вене.

– Где ты сегодня обедаешь? – спросил его Левенвальд.

– Этого я еще не решил.

– Значит, ты обедаешь у меня.

– Я с удовольствием принял бы это приглашение, милейший Левенвальд, но у меня имеются неотложные дела, а потому…

– А потому мы постараемся отобедать как можно скорее, только и всего.

Лахнер хотел было возразить, но Левенвальд заговорил с доктором о какой-то дуэли между двумя представителями высшего венского общества, которая должна была произойти в ближайшие дни. Они принялись взвешивать шансы обоих противников, а наш гренадер уныло погрузился в свои думы.

Как бы ухитриться отклонить предложение командира? С одной стороны, Лахнер чувствовал себя нравственно обязанным сделать все, чтобы отговорить Эмилию от намерения покинуть свет. С другой – мало было удовольствия предстать перед ближайшим начальством и товарищами в майорском мундире. А последнее было неизбежно: в квартиру Левенвальда надо было проходить казарменным двором…

– Милый Левенвальд, – сказал он наконец, – разреши мне остановить карету. Я должен расстаться с тобой.

– Да почему же, милый Артур?

– Но я уже говорил тебе, что мне необходимо сделать очень важный для меня визит.

– Очень сожалею, что на этот раз я никак не могу исполнить твою просьбу, – шутливо ответил Левенвальд. – Ты арестован мной; я тебя не выпущу, пока ты не отобедаешь у меня.

Карета катилась с невероятной скоростью – так по крайней мере казалось несчастному Лахнеру. Он сделал еще попытку избавиться от нависшей над ним опасности.

– Милый друг, – сказал он командиру, – ты заставляешь меня нарушать данное мною честное слово: я обещался немедленно явиться к одной даме после дуэли.

– Ну а так как дуэли не было, – смеясь, ответил командир, – то ты и не нарушишь слова, если заедешь сперва ко мне. Нет, я не отпущу тебя. Я обещался жене привезти тебя обедать; она жаждет познакомиться с тобой.

Что было делать? Протестовать долее – значило навлечь на себя подозрения, а именно этого-то Лахнер и должен был избегать всеми силами. Оставалось подчиниться неизбежному и постараться как-нибудь избежать той ловушки, которую расставила ему судьба.

Но как?

Ему было пришло в голову притвориться заболевшим. Но злой рок посадил его в карету с отличным врачом, который немедленно распознал бы притворство. Впрочем, если бы он даже и не распознал, все-таки квартира полковника была ближе всего, и его, как заболевшего, доставили бы туда. Мало того, с него сняли бы парик, мундир, а следовательно, опасность быть узнанным только возрастала…

Нет, надо было поскорее придумать что-нибудь, пока не поздно…

Но вот загвоздка – он ровно ничего не мог придумать… А время бежало быстро-быстро, и каждая минута все более приближала его к зданию, из которого двое суток тому назад он вышел в солдатской одежде…

Его ротный командир принадлежал к числу друзей командира полка и зачастую обедал у него. Какое лицо сделает он, если Левенвальд представит ему рядового Лахнера под видом майора Кауница…

Господи, хоть бы лошади пали или хоть бы сломалось колесо у кареты. Тогда можно было бы ускользнуть незаметным образом…

Неужели небо услыхало его молитвы? Кучер круто завернул, и ось с треском налетела на придорожный камень… Но нет… Адские силы хранили эту проклятую карету: все было цело… Послышались слова команды, звякнуло оружие, которым отдавали честь командиру… Потом послышался глухой рокот: это карета проезжала под низкими сводчатыми воротами… Денщик почтительно распахнул дверцу кареты…

Лжебарон Кауниц оказался в своих казармах…

Таинственная рука, управлявшая судьбой гренадера Лахнера, продолжала рисовать самые запутанные узоры его пути, стараясь причинить ему как можно больше неприятностей.