— Ничего, ничего, это мелочи! — с жаром ответила Мими. — Что же еще узнали твои люди, рассказывай!

Откинувшись на спинку скрипучего стула и расстегнув сюртук, Нил поведал подруге:

— Как мне сообщили вчера, на прошлой неделе графиня ездила в Москву с двумя лакеями и с кучером, а сегодня выплатила жалованье прислуге. Ну и мне перепало. Спиридон уверен, что у нее деньги в Москве запрятаны, а здесь она держит лишь небольшую их часть.

— В Москве? — удивленно спросила Мими. Потом, задумчиво наматывая на палец рыжий локон, добавила: — Ах, кажется, я понимаю причину. Графиня не любит Петербург — здесь холодно, сыро и бывают наводнения. В позапрошлом веке, когда мы еще изредка встречались и разговаривали, она мне пожаловалась, что живет в столице только потому, что сюда переехал двор, иначе ноги бы ее не было в этих краях. Слыхал ли ты, Нилушка, про наводнение 7 ноября 1824 года? Тогда водой размыло все кладбища, многие мертвецы всплыли наружу и плавали в гробах по улицам города. Говорят, что на беду затопило и фамильный склеп Анны Федотовны, в который она тогда забралась подремать, по своему обыкновению. Старуха, как была в саване — он у нее на эти случаи вместо ночной рубашки, — вплавь добралась до дома и проникла в комнаты через окно первого этажа, чем до смерти напугала лакея. С тех пор она постоянно простужена, чихает и кашляет. Так что все сходится. Видно, старухино богатство не здесь, а в Москве, или, может, еще где-то… Что будем делать, Нилушка? В Москву поедем?

Внимательно слушавший рассказ Мими Нил Петрович ответил:

— А то, что и раньше, — глаз не спускать, отслеживать каждый ее шаг. Пока же в Москву ехать рано. Эх, если бы раньше знать — вмиг бы все выведал через Отделение! А сейчас мне на Гороховую путь заказан. Впрочем, кто из заштатных филеров на меня прежде работал — те и сейчас работать будут, только плати. Мне это брат сказал, а он каждую собаку в охранке знает и сам у них на хорошем счету.

— А если, неровен час, у нас деньги кончатся еще до того, как мы место выведаем? — встревоженно спросила Мими.

— Не успеют закончиться, — успокоил ее Нил. — Немного ждать осталось — если не на этой неделе, так на следующей дело должно проясниться. Выручка за урожай из трех ее южных имений и с заводов на Волге обычно поступает в декабре. Как мне донесли, на будущей неделе графиня снова поедет в Москву, там примет управляющих и соберет с них деньги. Как только это случится, мне сообщат. А тут уж нам с братом надо смотреть в оба и ждать, когда и куда она с деньгами поедет. Так она нас сама к своему богатству приведет.

— Приведет, приведет, старая карга!.. — повторила рыжая ведьма. Глаза ее снова загорелись, Мими расхохоталась и вскочила с дивана. Подхватив один из стоявших в углу манекенов, она закружилась с ним в вальсе. Казалось, манекен ожил в ее руках, стал изгибаться и ступать в такт деревянной трехпалой ногой. Разноцветные обрывки ткани, прежде смирно лежавшие на полу, вдруг поднялись и, словно осенние листья на ветру, стали кружиться в такт неслышимой музыке. Впрочем, появилась и музыка; сперва едва слышно, а потом все громче и громче, будто снизу по лестнице поднимался военный оркестр. Кружась, Мими стала приближаться к Нилу и наконец, отбросив в угол манекен, села ему на колени и обняла. Манекен с грохотом покатился, ударился о стену и застыл. Музыка прекратилась, разноцветные лоскутки ткани, кружась, попадали на пол. Нил Петрович восхищенно глядел на улыбающееся, счастливое лицо Мими, любуясь ямочками на ее щеках, и думал: «Какой же дурак князь, что не захотел от нее ребенка!»

31. Кладбище

Ночью 12 декабря 1905 года в Москве, в арке, ведущей во внутренний двор серого пятиэтажного дома между Петровкой и Дмитровкой, можно было заметить несколько мужских фигур. Некоторые курили, другие тихо разговаривали, переминаясь с ноги на ногу. Холодный ветер, гулявший по улице, порывами залетал в подворотню и мел по земле сухой мелкий снежок. Мужчины стояли здесь давно и уже успели изрядно замерзнуть, когда с улицы донесся звук подъехавших саней и храп разгоряченных лошадей. Стоявшие в арке вышли и окружили сани.

— Ну что, узнали? — спросил один из ожидавших. Это был Нил Петрович, одетый в серое суконное пальто.

Возница, разгоряченный быстрой ездой, кивнул:

— Все, теперь точно известно! И место, и имя на могиле — все! Вот, мы даже зарисовали… — с этими Словами он протянул Нилу Петровичу сложенную вчетверо бумажку.

Доктор одобрительно хмыкнул, взял рисунок и протянул его мужчине, стоявшему за спиной. Этим мужчиной оказался его белобрысый брат, бывший келарь и лакей, а ныне человек неизвестно какого звания. Тот внимательно осмотрел рисунок и обратился к помощникам:

— Нечего время терять! До Ваганькова всего четверть часа езды, да только на Пресне завалы, рабочие оборону держат. Спиридон знает, как их объехать, он с кем надо договорился, нас пропустят.

При этих словах белобрысый кивнул на одного из подручных, того самого мазурика, который, по мнению Нила Петровича, смахивал на душегубца. Спиридон молча сплюнул в снег, как бы подтверждая сказанное. Белобрысый продолжал:

— Теперь, ребята, не робей, надо все сегодня закончить! Садитесь сзади, а я править буду.

Нил Петрович и белобрысый уселись на передок саней, остальные примостились сзади. Келарь взял вожжи в левую руку, а в правую кнут. Размахнувшись, он щелкнул кнутом, лошади вздрогнули и потащили сани сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Казалось, город вокруг них вымер. На улицах не было видно ни прохожих, ни дворников, ни городовых. Редко какое окно горело светом. На тротуарах лежал неубранным снег, по краям улиц громоздились сугробы, на фонарных столбах и вывесках висели сосульки, метель кружила снежные водовороты. Где-то впереди, в стороне от Тверской заставы, на низких тучах отражалось красное зарево пожара: это горели склады, подожженные во время стычки между казаками и рабочими дружинами.

Белобрысый нещадно нахлестывал лошадей. Сани прыгали по ухабам, ветер летел в лицо седокам, снег залеплял глаза и попадал в рот. Сердце Нила Петровича отчаянно билось. Он взглянул на брата: тот, напротив, сохранял совершенное спокойствие. Губы бывшего келаря были сжаты, взгляд устремлен вперед, в черную пустоту, за которой виделась не то смерть, не то исполнение всех желаний. Карман пальто белобрысого келаря оттопыривался — там лежал семизарядный револьвер.

Вдруг что-то заставило Нила поднять голову и посмотреть наверх. Справа между крышами домов мелькнула неясная тень. Нил присмотрелся, но поначалу не мог ничего разглядеть. Тень мелькнула еще раз, и еще, и наконец влетела в пятно света, лившегося из окна квартиры на верхнем этаже большого дома. Нил вздрогнул — саженях в десяти над санями, оседлав манекен из питерской примерочной, летела по воздуху Мими. Ее кудрявые рыжие волосы развевались на ветру, голые ноги крепко обхватывали кожаное туловище манекена. Из всей одежды на ней была накинута только старая бобровая шуба Нила. Мими встретилась с Нилом глазами, улыбнулась белоснежной улыбкой и пришпорила манекен — он рванул вперед и исчез в снежном вихре за поворотом.

Вот пошли низенькие домики фабричного жилья. В воздухе запахло гарью. Иногда вдалеке раздавались крики и хлопки револьверных выстрелов, но улицы, по которым ехали сани, оставались столь же безлюдны. На одном из перекрестков дорогу саням преградила баррикада, наскоро сделанная из перевернутых телег. Келарь натянул вожжи, и лошади, захрапев, встали. Белобрысый вопросительно посмотрел на Спиридона-душегубца. Тот спрыгнул с саней и медленно пошел к баррикаде. Осмотревшись, он убедился, что улица пуста и баррикаду никто не охраняет. Помощники-филеры резво соскочили с саней и вмиг раздвинули телеги, давая саням проехать, а потом снова сдвинули телеги за собой.