— Сколько бы человек ни пытался упредить судьбу, ему не миновать поражения. Каждый диктатор, порабощающий свой народ, постигает эту истину на свой лад. Секрет человека в его нетерпимости к оковам. Само его существование основывается на факторе случайности. Отнимите свободу воли — и ничего не останется.

— Это пораженческая доктрина, — сказал он сурово. — Опасная доктрина. И я намерен бороться с ней всеми доступными средствами. Теперь вы расскажете, кто вас сюда прислал, кто руководит вашими действиями, где оперативная база. Все.

— И не подумаю.

Он чуть заметно шевельнулся, и в воздухе послышался свист. Потом заговорил суровым, не терпящим возражений голосом.

— Вы чувствуете себя в полной безопасности, агент. Вы уверены, поскольку представляете более позднюю Эру, что неизмеримо превосходите любую развитую державу. Но сильный дурак может заковать гения. Вы в моих руках. Мы замкнуты в ахроническом анклаве нулевых темпоральных измерений, оторваны от любою мыслимого влияния извне. Вы полностью изолированы. Любое орудие самоубийства в ваших руках бесполезно, как и любое приспособление для темпорального скачка. Если даже вы покончите с собой, ваш мозг мгновенно запишут и выжмут все сведения, вплоть до информации на подсознательном уровне.

— Продумано довольно тщательно, — сказал я, — и все же не до конца. Вы действительно защищены от опасности извне, но беззащитны изнутри.

Координатор нахмурился. Замечание ему не понравилось. Он выпрямился и сделал резкий жест вооруженным охранникам. Я знал, что сейчас последует приказ убить, и, прежде чем он смог отдать команду, спустил курок мыслеблока, ждавшего до этой минуты под слоем глубокого гипноза. Он так и застыл — с открытым ртом и ожесточенным взглядом.

Сумеречный свет нуль-временного стазиса тускло освещал неестественно напряженные лица Координатора и двух вооруженных людей, неподвижно замерших рядом со мной. Я прошел между ними и вышел в коридор. Единственным звуком было размеренное, всепроникающее, похожее на стук метронома биение, представляющее, по мнению некоторых теоретиков, интенсивность частоты цикла сотворения и распада реальности.

Комната за комнатой проходили передо мной. Я обследовал каждый квадратный дюйм темпостанции. Сотрудники напоминали обитателей заколдованного замка спящей красавицы. Я неторопливо пролистал папки и записи в документах. Агенты Пятой Эры потрудились на славу. Нище ни малейшего намека на планы операций, никакого ключа, раскрывающего время их проникновения в программу Пекс-Центра. Подобная информация, несомненно, представляла интерес. Но я уже завершил первую фазу своей миссии: вывел фактор случайности, создававший аномалии в многопорядковых темпокартах эпохи.

Из всего персонала станции в сто двадцать человек четверо были засланы из Пятой Эры: в состоянии стазиса их окружала отчетливая аура, создаваемая аномально высоким темпоральным потенциалом. Я обработал сектора их постоянной памяти и переправил в годографы происхождений. Определенно, кому-то придется почесать затылки и лишний раз проверить аппаратуру, когда первые же попытки вернуть их к действительности Пекс-Центра потерпят фиаско. Все четверо попадут в феномен замкнутой петли и надолго выйдут из строя.

Документация также потребовала определенного внимания. Я воспользовался ближайшим сканнером и отредактировал записи таким образом, чтобы исключить всякое свидетельство, которое может привести инспекторов Пекс-Центра к нежелаемым догадкам.

Я уже заканчивал возиться с бумагами, когда в коридоре у двери архива услышал шаги.

Вторжение не вызвало удивления, хотя передвигаться в нулевых темпоральных измерениях без защитного вихревого поля никто не мог. Я ждал посетителя: по крайней мере, ситуация к этому располагала.

Вошедший незнакомец оказался высоким, отлично сложенным и совершенно лысым; на нем был элегантный алый костюм с пурпурным рисунком в виде розовато-лиловых угрей среди красных водорослей. Он окинул помещение мимолетным взглядом, в долю секунды сориентировался и кивнул мне, как случайному знакомому по клубу.

— У вас неплохо получается, — усмехнулся он.

Он говорил без ощутимого акцента, но несколько медлительно и более внятно выговаривая слова, чем привык, как можно было заметить, говорить обычно. У него был приятный музыкальный баритон.

— Не так хорошо, как хотелось бы, — ответил я. — Слишком много нерациональных передвижений. Тут даже засомневался, кто кому строит ловушки.

— Не скромничайте, — отозвался он, как бы признавая, что нам не избежать обмена любезностями. — Мы убедились, что вы блестяще справились с заданием, причем довольно сложным.

— Благодарю, — сказал я. — А кто это «мы»?

— До сего момента, — продолжал он, не утруждая себя ответом, — мы одобряли ваши действия. Но дальнейшее выполнение вашей миссии может вызвать восьмипорядковый вероятностный вихрь. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в значении этого факта?

— Возможно, — уклонился я. — Кто вы? Как сюда попали? Этот анклав изолирован с двух сторон.

— Думаю, нам имеет смысл быть с вами более доверительными, — сказал человек в красном. — Я знаю вас, вашу миссию. Мое присутствие здесь является тому достаточным подтверждением. Я представляю более позднюю эпоху, и, следовательно, наше мнение более веско, чем полученные вами инструкции.

Я хмыкнул.

— Итак, на сцену выходит Седьмая Эра, которая, полная благих намерений, воцарится на веки веков.

— Не стану напоминать вам о нашем преимуществе, и не только техническом, ибо это значило бы доказывать очевидное.

— Как сказать. На чем основывается ваша уверенность, что не отыщется еще одна группа из «комитета бдительности», которая не сядет вам на хвост с теми же намерениями?

— Дело в том, что никаких Чисток Времени больше не будет. Наше вмешательство является Конечным. Усилиями Седьмой Эры темпоральная структура не только восстановит стабильность, но и укрепится с отводом целого спектра неугодных энтропических векторов.

Я устало кивнул.

— Понятно. Вы исправляете природу, вновь прививаете ростки нереализованной истории к главному временному стволу. Вам не приходила в голову мысль, что это как раз то благородное вмешательство, к которому прибегали примитивные чистильщики времени?

— Я живу в эпоху, уже начавшую пожинать плоды темпорального усиления, — сказал он. — Мы имеем жизнеспособность, которую предыдущие эпохи могли только смутно предчувствовать. Мы…

— Вы дурачите сами себя, увеличивая на порядок сложность вмешательства. Вы порождаете совершенно новый уровень проблем.

— Наши вычисления доказывают обратное. Теперь…

— Задумайтесь: в темпоральном континууме существует естественный эволюционный процесс, а вы нарушаете его. Сознание человека развивается, достигает определенной фазы и совершает скачок, выходя на совершенно иной концептуальный уровень. А что произойдет, если для его поддержания вводят матрицу вероятностных факторов? Вы отдаете себе отчет, что кормитесь посевами далекого будущего?

В первый момент он заколебался, но только на мгновение.

— Не логично, — ответил он. — Отсутствие какого-либо вмешательства со стороны позднейшей эпохи — лучшее доказательство нашей правоты.

— Допустим, позднейшая эра все же вмешалась. Какую форму, по-вашему, примет их акция?

Он равнодушно глянул на меня.

— Не форму же агента Шестой Эры, деловито стирающего сведения из записей Третьей или Четвертой.

— Вы правы, — сказал я.

— Тогда… — начал он убеждающим тоном… и запнулся. Догадка забрезжила в его сознании, но она его насторожила. — Вы? — пробормотал он. — Неужели вы?!

И прежде чем я успел подтвердить или отречься, он исчез.

Человеческое сознание является схемой, ничего более. Уже первый проблеск разума в развивающемся мозгу австралопитека отражал в зародыше главный узор. И через века, по мере того как человеческий эволюционный двигатель наращивал мощь и сложность, увеличивая контроль над окружающей средой, схема никогда не менялась.