Литмир - Электронная Библиотека

— Нет. Ничего нет. Все дома.

— Тогда не будем тратить время. Вам с работы — ни под каким предлогом?

— В принципе можно. Скажу, поехал в библиотеку данные сверять.

— Отлично. Бегите, а я жду вас внизу, на улице. «Волга» малинового цвета.

«Однако! — подумал Иван. — Ничего себе Одиссей!» Одиссей Авенирович припахал Ивана не по-шуточному. Дав ему для образца несколько типовых сценариев, он потребовал от Ивана уже через три дня поэтического обеспечения или, как он выразился, «опоэчивания» юбилея ПТУ при заводе «Коммунар» и праздника, посвященного отбытию на героическую трассу БАМ очередного контингента перевоспитывающейся молодежи. Эти дни были для Ивана мучительны. Выгнав Таню на кухню, он принялся расхаживать по гостиной — кабинетик был для этих целей явно маловат, — держа в руках странички с фактическим материалом, который нужно было преобразовать в поэтические строки. Поминутно он бросался к столу, набрасывал что-то на разложенных там листочках, снова ходил, шевелил губами, заглядывал в промеморийки, снова кидался к столу, вымарывал уже написанное, вставлял новое, перечитывал, комкал листочек, швырял на пол... Вскоре он уже расхаживал по сплошному ковру скомканной бумаги. Таня позвала его обедать — он так на нее рыкнул, что она ахнула и убежала. К вечеру он сам выбежал на кухню, схватил бутерброд и велел Тане принести в комнату кофе. Царящий там беспорядок изумил ее, но она не решилась предложить прибраться: Иван творил. Дело святое. Даже когда настала ночь и Танины глаза стали слипаться, она не рискнула войти в комнату. Помаявшись минут пятнадцать, она разложила в кабинетике Ивана кресло-кровать и прикорнула там. Только она легла, ворвался Иван и потребовал, чтобы она перешла на кровать, а сам зажег лампу, лихорадочными движениями сложил кресло, чтобы можно было пробраться к столу, уселся и, подперев голову левой рукой, застрочил. Далеко за полночь Таню разбудил стрекот пишущей машинки: Иван набело перепечатывал сочиненное.

После всех треволнений этой ночи Таня проснулась, по своим понятиям, поздно — в половине десятого. Иван куда-то убежал. По субботам в этом семестре занятий не было, и Таня занялась приборкой. Вынесла полное ведро скомканной бумаги, пропылесосила ковер, стерла пыль. Потом зашла прибрать в кабинетик. На столе Ивана стояла расчехленная машинка, лежали исписанные листки. Таня не удержалась, заглянула. Интересно все-таки: что же так интенсивно день и ночь творил муж? Это были стихи, которые перемежались непонятными ремарками типа: «Тут марш. Знамена справа. Далее см. Пандалевский. Танец». Таня пробежалась глазами по стихотворным строчкам и нахмурилась. Она ничего не понимала.

На трассе БАМ лежит ночная мгла...

О, стройка века, наше поле боя!

Мне радостно, легко, судьба моя светла —

Она навеки связана с тобою.

Дальше шло в том же духе. Это к какому-нибудь капустнику, что ли? Конкурс пародистов? Она вспомнила вчерашнее лицо Ивана и от этой гипотезы отказалась. Чего-чего, а веселья в лице мужа не было. Тогда что?

На другом листке было крупными буквами выведено:

«БАЛЛАДА О КАМЕРНОЙ МУЗЫКЕ». Кривые, сбегающие вниз строчки повествовали о беспризорниках, которые сначала стучали на зубах, как в фильме «Республика ШКИД», и пели про свою несчастную долю, а потом появился какой-то большевик и начал вещать про грядущую светлую жизнь. Были там такие строки:

Революция заботится о детях.

Кто б ты ни был раньше — жулик, вор,

Для тебя построим дом наш светлый,

Выведем на жизненный простор.

Для начала мы вас сводим в баню,

Подстрижем и выдадим штаны.

Все вы — Васи, Пети, Коли, Вани —

Очень революций нужны.

Потом началась обещанная светлая жизнь в трудовой коммуне.

Их читать учили, дали книги,

Чтобы сделать грамотных людей —

И произошли большие сдвиги

В темной психологии детей.

От этих «сдвигов в психологии» Таню разобрал неудержимый хохот. Отдышавшись, она дочитала балладу. Кончалась она тем, что чистые, «окультуренные» дети сидят в светлом и прекрасном зале филармонии и, затаив дыхание, слушают концерт камерной музыки. Это, по крайней мере, объясняло название Ванькиного шедевра: от «музыки» на зубах в сырой камере до камерного оркестра в царственном зале. Ловко.

На следующем листочке было что-то про стальных коней, надежных, как верные друзья, и верных друзей, Крепких, как стальные кони. Дальше Таня читать не стала и положила листочки на место с каким-то непонятным ей чувством. Ей было не по себе. Она заварила кофе. Лишь выпив две чашки, поняла, что за чувство переполняло ее — это брезгливость и неловкость за Ивана, словно она застала мужа за каким-то постыдным, непристойным занятием. Ей очень хотелось выяснить, во что это он ввязался, но она не хотела первой заводить этот разговор. Неудобно как-то. Захочет — сам расскажет.

Вернулся он в приподнятом настроении, с букетом гвоздик, расцеловал жену, умял три четверти курицы и целую сковородку картошки и, поблескивая довольными, замаслившимися глазами, повлек Таню в комнату, на кровать — исключительное событие, достойное занесения в анналы семейной истории. Ей бы, дуре, лежать да молча радоваться, но радости что-то не было.

— С чего это ты вдруг? — спросила она, когда Иван, слезши с нее и немного отдышавшись, потянулся за «Беломором».

— Это тайна! — весело ответил Иван. — Ничего, скоро узнаешь.

В четверг, спихнув тяжелейший зачет по высшей математике, к которому она готовилась неделю, Таня приползла домой, еле-еле найдя в себе силы переодеться и помыть руки, свалилась в постель и заснула мертвым сном.

Но отоспаться не удалось. Разбудили ее настойчивые толчки. Она открыла глаза и увидела над собой разрумянившегося, возбужденного Ивана в выходном костюме. Он тряс ее за плечо и приговаривал:

— Вставай, вставай, нашла время!

— Да что такое? — спросила она, протирая глаза.

— Увидишь. Давай быстро, умойся, подмажься, оденься понарядней и поехали... Опаздываем!

— Куда?

— Вопросы потом! — крикнул Иван и убежал. Направляясь в ванную, Таня увидела его через распахнутую дверь кухни. Он шарил в холодильнике и что-то торопливо запихивал в рот.

На лестничной площадке Иван судорожно нажал кнопку лифта. Никакого движения не последовало — лифт не работал. Иван плюнул, выругался, что было для него совсем необычно, подхватил Таню под руку и помчался по лестнице.

До метро они бежали под низким, прыскающим моросью октябрьским небом и домчались под своды «Приморской» совсем мокрые.

— Ничего, внизу обсохнем! — сказал Иван запыхавшейся Тане. Сам он ничуть не устал от пробежки, его подпитывала буквально струившаяся из него нервная энергия.

Ехали они через весь город, до «Ленинского проспекта», потом еще тряслись в набитом автобусе, причем Иван поминутно взглядывал на часы.

— ПТУ «Коммунара» на следующей? — нетерпеливо спросил он вжатую в них бабку.

— На следующей, да, — рассеянно ответила бабка.

— Выходите?

— Я-то... Не, мне через одну...

Иван подхватил Таню, протиснулся мимо бабки, расплющив ее о чью-то спину, бабка заохала, а Иван, не оборачиваясь, продолжал пробиваться к дверям.

— Да выпустим, не дергайся! — сказал ему стоящий впереди мужик, и Иван затих.

Они вырвались из автобуса, и Иван устремился к бетонному зданию со шпилем, возвышавшемуся среди унылых и серых жилых коробок.

— Нам туда! — кричал он, увлекая за собой Таню. Редкие прохожие смотрели на них удивленно. Иван взбежал по широким бетонным ступеням и толкнул широкую стеклянную дверь. Внутри путь им перегородил металлический барьер, заканчивающийся вертушкой и стеклянной будкой вахтерши.

— Актовый зал там? — крикнул Иван, показывая вперед и напирая животом на неподвижную вертушку.

— А пропуск? — подозрительно спросила толстая, сердитая вахтерша.

— У нас пригласительные... — Иван принялся суетливо рыться по карманам, извлекая множество самых разных бумажек. Наконец он облегченно вздохнул и протянул вахтерше какой-то листочек с красной каемочкой. — Вот. На два лица.

21
{"b":"54857","o":1}