- Ну вот, ты снова заводишься.

- Это не я, бабуль, - Никель повесила голову и хихикнула.

- Ты далеко пойдешь, девочка. Я это вижу. Если ты найдешь своему упрямству хорошее применение, тебя никто не остановит.

- А я и собираюсь далеко пойти. Вот увидите! - глаза Никель заблестели.

- Надеюсь, что доживу и увижу, солнышко.

- Бабуля, ты будешь жить вечно!

- Я ни капельки не против. Очень не хочется ничего пропустить, - Кора забросила булочку в рот и намазала джемом следующую.

Никель пристально посмотрела на нее.

- А почему тетя Мери должна была умереть?

- Это одному только Богу ведомо.

- Разве Бог может быть хорошим, если тетя Мери умерла, а Наполеон Райф живет?

- Богу ведомо то, что скрыто от нас, я так думаю.

- Я в это не верю.

- Во что? - Кора поймала ладошку Никель и минутку подержала ее.

- Не верю в Бога.

- Дитя, не говори так.

- Его нельзя увидеть. Говорить с ним можно, но он никогда не отвечает. И он допустил, чтобы тетя Мери сгорела дотла, и чтобы мне расквасили нос! Нету никакого Бога!

- Никель, однажды тебе будет худо, и тогда ты поймешь, что Бог или не знаю кто еще - он над нами.

- Надеюсь, что доживу и увижу, - она передразнила слова Коры.

- Ну раз ты такая умница-разумница, на вот, скушай персик.

- А тетя Луиза ходит в церковь каждый день, ты знаешь?

- Конечно знаю. У нее всегда была к этому склонность. Это дарует ей утешение.

- Ага, я не против, чтоб ее это утешало, но она и меня туда хочет затащить!

- Скажу тебе по секрету, она была не в восторге, когда ты запустила золотую рыбку в купель со святой водой.

- Рыбку тоже нужно покрестить.

- С тобой не соскучишься, солнышко, - Кора открыла термос с чаем. - Просто постарайся не забывать, что тетя Луиза потеряла одну из своих дочерей. Это ужасно - пережить собственных детей. Родители вправе ожидать, что их похоронят дети.

Никель притихла.

- А я не хочу пережить маму и папу.

- Придется, милая. Жизнь так устроена. Тебе ее продолжать.

- Бабуль?

- Что?

- А ты не ходишь в церковь.

- Моя церковь вот здесь, - Кора обвела рукой округу. - Рассвет ни за какие деньги не купишь. Это дар.

- Ага. - Никель унаследовала от бабушки глубокую любовь к природе.

- А что вы вчера делали с Дэвидом?

- Мы сидели на обочине и считали "понтиаки".

- Ну надо же!

- Я выиграла, - похвасталась Никель.

- Ты приглядывай за Дэвидом. Он немного не в себе.

- Ты хочешь сказать, он тупой?

- Нет, этого я не скажу. Мальчик немного медленный, а теперь, когда остался без мамы, он очень грустит. Помоги ему выбраться.

- Да, мэм, - закивала Никель. - А вот дерется он классно.

Кора отпила горячего чая.

- Ох, как хорошо. У Селесты Чальфонте всегда был самый лучший чай.

- Вот бы мне повидать Селесту. Все про нее говорят.

- Вы с ней родились в один день, ты знаешь?

- Знаю. А какая она была?

- Ну, первым делом у тебя дух захватывало, когда ты на нее глядела. Селеста и Рамелль были самыми красивыми женщинами из всех, кого я встречала.

- Расскажи мне еще о Селесте, - настойчиво попросила Никель.

- Она была язва, невероятно умная и еще - сильная. Да, это была сильная женщина. Когда наступали тяжелые времена и нужно было что-то сделать, эта ноша ложилась на ее плечи. А еще у нее бровь поднималась, как занавес в кинотеатре "Капитолий", - Кора задвигала бровями, пытаясь показать, как Селеста вскидывала бровь.

- Я надеюсь, что когда вырасту, буду такой, как Селеста.

- Я тоже надеюсь, но люди - они как снежинки, двух одинаковых не сыскать. Так что ты будь собой. Это понравилось бы Селесте и нравится мне.

Никель встала, чтобы глянуть на солнце.

- Еще нету.

- Когда всемогущий Господь создавал время, он создал его достаточно. Солнце еще ни разу не опоздало, так что не подгоняй его, - Кора налила себе еще чаю.

- А тетя Лисси давала тебе стеклянные шарики?

- Ага. Она сделала для меня браслет. Очень красивый.

- А правда, тетя Лисси и мама совсем разные? Они будто даже не совсем сестры.

- Эти двое - как детишки на качельке. Вечно препираются, но не слезают. Каждая по очереди отталкивается и дает другой взлететь, но вот что я скажу - если одна из них вдруг когда-нибудь спрыгнет, другая тут же врежется в землю. Люди проявляют любовь по-своему.

- А-а, - Николь явно не совсем поняла бабушкины слова.

- Теперь что касается тебя. Иди по жизни смело, добивайся всего, чего только сможешь, но никогда не забывай, откуда ты родом. Слышишь, что говорит тебе твоя старенькая бабуля?

- Я слышу, - Никель снова впрыгнула на одеяло.

- Все мы - лишь глупые твари с Ноева ковчега, - пробормотала Кора про себя.

- Небо розовеет!

- Теперь уже недолго.

Никель надолго притихла, а потом сосредоточенно спросила:

- А куда деваются люди, когда умирают? Где теперь тетя Мери?

- Я не знаю. Умирать приходится только раз в жизни, и мне пока делать этого не приходилось.

- Бабуль, не смей умирать никогда! - с жаром сказала Никель.

- Когда раздастся призыв трубы, мне придется ответить на зов. И тебе тоже.

- Нет, бабулечка, не бросай меня. Пообещай, что ты меня не бросишь! - Никель кинулась обнимать ее.

Кора обхватила тоненькую девочку своими сильными руками.

- Я не оставлю тебя, ни за что не оставлю, если ты сохранишь меня в своем сердце. Понимаешь, тогда я буду жить столько же, сколько и ты.

- Я сохраню. На веки вечные.

- Смотри, вот оно! - Кора хлопнула в ладоши.

- Охх, - Никель завороженно уставилась на медно-красный изогнутый краешек солнечного диска, только-только выглянувший из-за горизонта.

- Здравствуй, солнышко. Это снова я! - воскликнула Кора и помахала ему рукой.

24 декабря 1958 года

Вот уже несколько недель Рамелль лежала в больнице и умирала от рака легких. Ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось, но пронзившее ее легкие острие пригвоздило ее к постели, а резкая боль не отпускала ни на минуту. Так она и лежала, наблюдая, как медсестры на цыпочках порхают вокруг. Каждый день над ней склонялись лица Джатс, Луизы, Фанни и Спотти, но Рамелль едва могла говорить. Иногда ей чудился Кертис, но потом она вспоминала, что четыре месяца назад он умер от сердечного приступа. И все же он казался таким настоящим... Она видела Никель - у девочки глаза делались огромными от страха и любопытства при виде смерти.

И свет, исходивший от родных и любимых лиц, сопровождал Рамелль по дороге в неизведанное.

Сегодня боль стала совсем невыносимой. Шум над головой перепугал Рамелль. Блестящие крылья гигантской птицы сомкнулись над ней, и серебристый орлиный коготь проник сквозь потолок и коснулся ее.

Рамелль приподняла ладонь, приветствуя незваного гостя. Монстр рассек ее тело и исчез. И вместе с ним ушло острие, не дававшее ей дышать, вместе с ним ушла боль.

Комната стала меркнуть. Рамелль почувствовала, что ее куда-то несет. Она увидела себя молодой, и золотистые волосы снова короной венчали ее голову, как в тысяча девятьсот седьмом. И вот она посреди шести прекрасных холмов, шести мягких выпуклостей земли, и поднимается на седьмой. Каждый холм покрыт ковром цветущих тюльпанов, и у каждого холма свой цвет - красный, желтый, пурпурный; тюльпаны поют, и их прозрачные вены пульсируют в такт течению их радужной крови.

А ее холм, седьмой, ослепляет смешением всех мыслимых цветов. О каких тайнах поют они, раскачиваясь в унисон? Весенний ветер наполняет ее, и она чувствует себя невесомой, а когда поднимается к вершине холма, из цветов поднимается сонмище бабочек и кружится, и трепещет вокруг. Музыка пульсирует громче, и крылья бабочек поднимают ее в воздух.

Рамелль тяжело дышит после подъема.

- Рамелль! Мой прекрасный, бесценный друг! - окликает ее чей-то голос.