— Успокойся, летун, — сказал я ему мысленно. — Как это ни удивительно, я еще не совсем сошел с ума…

Он расслабился, и я почувствовал боль, терзавшую его тело. Я стал глубже и глубже погружаться в нее и вскоре знал, где и что у него переломано. Хоть мягкокрылы и парализовали его крылья ударом в спину, падая, он бессознательно все-таки смог немного притормозить ими, смягчив удар… У моих бывших Я такой возможности не было…

Я сплел для него удобную мягкую лежанку под каменным козырьком. Не обращая внимания на его противные крики, я наощупь соединил поломанные кости и наложил на эти места тугие повязки из нити. Потом поднял его и отнес на лежанку, висевшую под козырьком. Ему будет мягко и спокойно в ней. А кости срастутся… Не отчаивайся, летун, еще полетаешь!..

Я принес ему кустов с этими вонючими ягодами.

— Благодарю тебя, паучонок, — сказал он. — У тебя доброе сердце.

— Что за чушь! Сердце — всего лишь насос, который гонит кровь. А доброта — это умение вести себя оптимально с точки зрения сохранения жизни… Жизни вообще… Не потому ли мягкокрылы не уничтожили меня полностью?..

— Можешь оставить меня и продолжать свой путь, — разрешил летун. Теперь ты достаточно одинок, чтобы воспринять Истину, и дорого заплатил за право обрести ее… Ты должен увидеть Учителя. Я подожду тебя здесь…

— Нет уж, — ответил я, — сыт по горло. Больше истины мне не переварить… Мое интеллектуальное поле стало в двадцать раз слабее. Не чувствуешь?

— Нет, — ответил летун.

— Зато я чувствую… Да и что мне может сказать твой У-читель? Откуда взялся мир?.. И где пребывает его создательница?.. Что мне до этого?.. Хватило б ума разобраться с собой. А про мировые тайны ты мне расскажешь, как сможешь… А я, что смогу, то и пойму. А не пойму — переживу как-нибудь… Жуй свои ягоды и сращивай кости…

Мы пробыли на склоне довольно долго. Я носил летуну ягоды и травы, которые он мне мысленно показывал. И дело шло на поправку. Летун был еще слаб, но я чувствовал, что кости его срастаются.

Я не думал ни о вершине, которой не достиг, ни о пещере, которую потерял. Я вообще старался ни о чем не думать, просто жить. Потому что, когда я пытался думать о жизни, мне хотелось закрыть глаза и прыгнуть с обрыва… Быть может, я так и сделал бы, но что тогда будет с этим черным бедолагой?..

— Какой ты большой стал, паучонок, — сказал он мне однажды. — Совсем как настоящий большой Паук…

И тогда я почувствовал, что пора возвращаться. Зачем?.. Не знаю… Просто понял, что пора. Жизнь должна продолжаться. Тем более, что летун мой стал уже подниматься. Правда, крылья еще не окрепли. Но я чувствовал его тоску по своим Я. Он часто смотрел в ту сторону, где оставил их…

… Спуск занял гораздо меньше времени, чем подъем. На ровных участках он шел сам. На обрывах я брал его в лапы и мы вместе спускались на нити. Добрались до моих крыльев, но… Эти крылья меня уже не удержат. Да и не мог я заставить себя подойти к ним… И мы пошли дальше… Мне и раньше было это известно, а теперь я окончательно убедился в том, что я отличный скалолаз. И летун мне говорил о том же.

Когда мы спустились к подножию, я оглянулся на вершину. Она была прекрасна и недоступна. Жалел ли я о том, что не был там? Нет. Ведь на самом деле я побывал там. Вместе с летуном. Говорил с Учителем… Я все понял… Может быть, мне когда-нибудь понадобится вся эта умопомрачительная информация… Но сейчас мне надо возвращаться в свою пещеру…

Летун показал мне место, где была их хрустальная пещера, которую разрушили мягкокрылы. И саркофаг, где он укрыл трупы своих детей и жены. Он с трудом растолковал мне, что это такое… Таких саркофагов здесь было много. Странный, я бы сказал, дикий обычай — хранить обезображенные трупы. Все равно, что постоянно расковыривать собственные раны… Мы обнаружили и новый саркофаг, которого летун еще не видел. Там под прозрачными кристаллами рядочком лежали обугленные трупы десяти летунов и десяти паучат, которые когда-то были моими Я… И прожорливое пламя вновь охватило мое тело — а я-то думал, что все забылось… И я бросился прочь…

Новая хрустальная гора выросла прямо у подножия склона с моей пещерой. Я ощутил в летуне восхищение и восторг, когда он увидел это. И оставил его там. А сам быстро вскарабкался к моей пещере.

Там было пусто и темно. По закоулкам блуждал неприкаянный сквозняк… Я старался ни о чем не думать и не вспоминать… Я и так все помнил и знал… Я хотел жить… Зачем?..

На это мне летун сказал как-то: Тайна сия велика есть. И пока есть Тайна, жизнь имеет смысл… Может быть, он прав…

А я закрепил нить у входа, и зеленая светлая спираль начала медленно, но упрямо ввинчиваться в темноту… И мне показалось, что непроглядный мрак впереди — та самая ловушка, из которой никогда не выбраться…

О! Как мало меня!..

Тоска ледяным ветром овевала самую высокую на планете вершину, совершенно оголяя ее и посыпая каменной крошкой снежные свеи. Она топорщила перья и пыталась пробиться сквозь толстый слой пуха. А главное — тоска сидела внутри, и разрасталась и вырывалась в мир изнутри…

Тело не мерзло. Слегка подмерзали культи крыльев, но и они с каждым днем все гуще покрывались перьями. Скоро холод будет и вовсе не страшен… Мягкокрыл полной грудью вдохнул чистый легкий воздух вершины и вспомнил давящий, густой, как вода, спертый, как гниющая плоть, воздух пещеры, где он тянул свою рабскую лямку…

Тоска звенящей тишиной висела в темноте пещеры, слегка оттененной зеленоватым свечением воронкообразной паутины, на краю которой застыл Паук, невидящим взглядом красных светящихся глаз уставившийся в черный провал. Хотя чернота эта была лишь отражением того, что он ощущал в себе. Свет стал невыносим, напоминая пламя, в котором погибли десять его Я и десять плененных им твердокрылов. Плененных для установления контакта и взаимопонимания… Называется, поняли друг друга… И скрепили понимание взаимосожжением… Какой идиотизм!.. А другие Я твердокрылов, которые подожгли ловушку, чего они хотели этим добиться? Они считали, что их плененные Я мертвы? Тогда какие же они Я?!.. Все верно — никакие они не Я единого разума, а каждый сам по себе, как я сейчас. Это мне объяснил твердокрыл Айс. Хотя, конечно, я и сам чувствовал, что у твердокрылов нет общего Я, иначе их пленение было бы невозможно, но я не понимал тогда и не способен был понять, что это значит и к каким последствиям может привести…

Теперь понял. Но что толку?! Зачем мне это понимание, оплаченное столь невосполнимой ценой?.. Я один… ОДИН!.. КАКАЯ ТОСКА!!!..

Тоска серой цветограммой ложилась на радужные блики хрустального гнездовья, где в одиночестве пребывал твердокрыл Айс. Верховный Айяр Айс, автор Айятов, по которым должна была строиться жизнь твердокрылов.

Увы, Айс имел возможность убедиться в том, что его Айяты были только его Айятами, перед которыми Стая склоняла головы, но в критической ситуации поступала так, как диктовали эмоции и инстинкты, а не разум и мудрость, которыми Айс, в меру своих возможностей, пытался наполнить Айяты… Значит, все его усилия были бесплодны, страдания, не ставшие опытом Стаи, бессмысленны. И будущее — непредсказуемо… И какой тогда смысл в его пребывании на посту Верховного Айяра?.. Нет, здесь-то как раз все четко: пока он отдает конкретные приказы — жизнь Стаи подчиняется Айятам. Но его отсутствие оборачивается ее беспомощностью. А ведь Айяты и предназначены для регулирования жизни, когда рядом нет Верховного Айяра. Они — внутренний Верховный Айяр каждого. По идее. По его, Айса, идее, которую он вживлял в каждую строчку Айятов… И он, отдавая приказы, руководствуется именно Айятами, их сутью… Быть может, здесь и скрыто коварство — он не нашел слов, способных передать суть?.. Да Айс всегда ощущал ущербность знаковой передачи информации, но в большинстве случаев обычной жизни этот способ, увы, незаменим…От ощущения бессилия хотелось выть!.. Не может же он, в конце концов, заставить всю Стаю совершить восхождение на Священную Вершину, чтобы Айяр Айяров вложил в них мудрость! Во-первых, это слишком опасно — мягкокрылы охраняют подступы к Вершине. Во-вторых, это было бы бесполезно — до восприятия мудрости надо дорасти, ощутить жизненную потребность в ней. Так, чтобы без нее больше и крылом взмахнуть было невозможно. А Стае хватает Айяра… Тоска…