Анна смотрела на купца растерянным взглядом, постепенно начиная понимать, что своими словами невольно задела его гордость.

А он продолжал в том же духе:

– Будь я греком, как мой друг Никифор, ты бы, наверное, согласилась… из уважения к просвещенному народу, да? Но только вот что я тебе скажу, боярышня: не суди человека ни по его племени, ни по знатности рода, потому что этого никто себе не выбирает, а значит, ни вины, ни заслуги в том нет. Да, я полукровка и происхождения невысокого, но мои родители были честными людьми. А сам я и по вере, и по воспитанию – русич, а вовсе не дикий кочевник. Половцы тоже ведь разными бывают, как, впрочем, и русичи. Мой отец погиб под Зарубом, когда на город напало войско Боняка. И знаешь, от чего он погиб? От стрелы предателя- русича, который перешел на службу к половцам. А чем лучше поганых дикарей такие князья, как Олег Тмутараканский[26], который не раз их наводил на Русь?

При имени Олега Святославича глаза Анны потемнели от гнева, и, топнув ногой, она воскликнула:

– Не вспоминай об этом предателе безбожном! И Олег Гориславич, и его брат Роман Красный – великие грешники, и гореть им в аду до Страшного суда!

В голосе, во взгляде Анны было столько неприкрытой ненависти, что Дмитрий даже замолчал от удивления, пытаясь понять, какие личные мотивы могли заставить далекую от мирской жизни девушку так ополчиться на Тмутараканских князей.

– Ты разве знала Олега и Романа? – спросил он озадаченно.

– Нет, я их не знала, но мне тетушка говорила, что это самые безбожные негодяи.

– Вот как?… – растерялся Дмитрий. – Твоя тетушка, наверное, имела причину так думать… Ну что ж, значит, ты понимаешь, что принадлежать к хорошему роду-племени – не самое главное? Судить людей надо по их делам.

– Это я понимаю. Почему ты решил, что я ненавижу всех половцев? – Анна пожала плечами и отвела глаза в сторону. – Нет, только тех, которые не приняли истинную веру и живут грабежами, набегами. А тебя, купец, я вовсе не считаю диким кочевником. Наоборот, ты человек просвещенный… и я была бы слепой дурой, если бы тебя презирала.

– Не презираешь… и все же считаешь, что я тебе не пара? – Дмитрий настойчиво пытался поймать ее взгляд. – А ведь я бы мог быть твоей опорой в этом мире, который так тебя пугает.

– Пойми же, купец: дело не в том, грек ты или половчанин, князь или простой крестьянин. Я уже сказала: ни за кого не пойду замуж. Не надо из благодарности предлагать мне свою руку, она мне вовсе не нужна. Лучше поскорее уезжай.

Услышав такие слова, Дмитрий с трудом подавил в себе невольную обиду и после короткого молчания спросил:

– А если я уеду, как ты защитишься от козней мачехи, сводной сестры и их холопов? Твой отец – слабый человек, Завида его околдовала. Есть ли у тебя хоть один друг в этом доме?

– Да, конюх Никита. Он служил еще моему покойному деду – отцу матушки и тети. Но ты за меня не волнуйся, я в этом доме долго не пробуду.

– Вернешься в монастырь, чтобы принять постриг? – спросил Дмитрий и сам удивился, сколько тоски вдруг прозвучало в его голосе.

Мысленным взором он увидел торжественный обряд посвящения в монахи, который однажды ему довелось наблюдать. После этого обряда все будет кончено, и никогда уже эта удивительная красавица не сможет принять и подарить любовь, для которой, казалось, она была рождена на свет.

– Подумай еще раз! – воскликнул Дмитрий, схватив боярышню за руки. – Не спеши становиться монахиней! Поживи в монастыре, но покуда не отрекайся от мирской жизни. Пойми и узнай самое себя. А если монашество – совсем не твой удел?

Со сладостным замиранием сердца он почувствовал, как в его руках трепещут и сопротивляются нежные пальцы девушки.

А она испуганно смотрела в сверкающие глаза Дмитрия и не могла понять, почему его пристальный взгляд и горячие сильные руки вызывают в ней такое неизъяснимое волнение, от которого по телу пробегает дрожь, а голова начинает странно кружиться.

– Я подумаю, купец, – сказала она, запинаясь. – Может, Господь еще даст мне какой-нибудь знак… хотя для себя я уже все решила. Ну, хватит об этом. У нас мало времени, мы и так слишком долго проговорили. Надо спешить. Если Завида с Бериславой вернутся, то будет поздно. Садись, притворяйся связанным.

С некоторым усилием она все же освободила свои руки и указала купцу на солому в углу, а сама направилась к двери.

– Постой, госпожа моя! – воскликнул Дмитрий, удерживая Анну еще раз. – Пока мы не расстались окончательно, хочу, чтобы ты знала: я твой вечный должник. Одному Богу ведомо, как сложатся наши судьбы. Но если когда-нибудь чем-то смогу тебе помочь, ты только дай мне знать. Я все для тебя сделаю.

– Не надо, – Анна остановила его порыв строгим жестом и горделивым поворотом головы. – Запомни, купец: ты мне ничего не должен. Я выручаю тебя не ради твоей благодарности, а ради спасения своей души. И еще потому, что не хочу быть проклинаемой простыми людьми.

– Ты даже благодарности моей не принимаешь, – вздохнул Дмитрий. – Что ж, я сам виноват, хотя и поневоле… И все-таки не могу уйти просто так. Возьми вот эту вещицу, она будет охранять тебя от беды и от коварной злобы.

Клинец снял со своей шеи и почти насильно вложил в руку Анне маленький деревянный предмет на шнурке. Девушка раскрыла ладонь и внимательно посмотрела на тонко вырезанную фигурку, изображавшую конька с солнечными знаками на туловище.

– Какой красивый оберег, – сказала она, слегка улыбнувшись. – Откуда он у тебя?

– Моя мать, царство ей небесное, умела делать красивые игрушки из дерева. Она, как осиротела, воспитывалась в семье ковшечника[27] Семена Витичанина – набожного человека и потомственного мастера. Его предки когда-то еще у волхвов научились вырезать искусные обереги. А моя матушка верила, что эти обереги обладают магической силой. Двух солнечных коньков она изготовила для меня и Федора, моего брата-погодка.

– У тебя есть брат?

– Да, но я давно его не видел и даже не знаю, где он сейчас. Так сложилась судьба…

– Зачем же ты отдаешь мне свой амулет? Ведь он тебе самому нужен.

– Матушка мне говорила: если отдашь амулет другу или побратиму, то ты его не потеряешь, он по-прежнему будет тебя охранять, но и друга твоего тоже.

– Значит, мы с тобой теперь считаемся друзьями? Или назваными братом и сестрой?

– Ну уж нет, братом и сестрой мы не будем никогда, – заявил Дмитрий, невесело усмехнувшись и покачав головой. – Но я хочу, чтобы ты хоть изредка, взглянув на этот оберег, вспоминала меня. А я вспомню тебя всякий раз, как возьму в руки твой кинжал… или покрывало.

Анна, стараясь не встречаться глазами с Дмитрием, быстро повесила на шею его подарок. Маленькая деревянная фигурка скользнула вниз и скрылась под монашеским платьем. У купца сладко защемило сердце, когда он представил, в каком месте оказался сейчас оберег, еще согретый теплом его собственного тела.

– Ну все, медлить нельзя, – решительно сказала девушка и направилась к выходу.

Прежде чем открыть дверь, она оглянулась на Дмитрия и, убедившись, что он принял положение связанного узника, вышла и позвала того из стражей, что был повыше ростом. По ее указанию он принес кувшин с водой и краюху хлеба. Анна, чтобы скрыть свой сговор с узником, покинула подземелье, оставив Дмитрия и стражника наедине.

Через несколько минут дверь подвальной темницы открылась и оттуда вышел уже переодетый купец. Пока он, гремя ключами, затворял дверь, Анна прошла по коридору вперед и приказала второму тюремщику:

– Ступай к моему батюшке-боярину и доложи, что узник от наших предложений отказался. А еще передай, что я сейчас иду в церковь помолиться за спасение души грешника.

Стражник, слегка поклонившись, отправился выполнять поручение боярышни. Когда он скрылся, Анна, повернувшись к Дмитрию, прошептала:

– Теперь скорее во двор! Закутайся хорошенько! Помни, если тебя заметят – плохо будет не только тебе, но и мне. Князь не простит такого своевольства.