Меня сегодня император, сам того, может быть, и не желая, повысил в чине. Повелеть соизволил…

Нет, я как был, так и остался лейтенантом имперского флота и штаб-фельдфебелем ольмюцкой гвардейской артиллерии, но тут такое дело… Его императорское величество Отоний Второй, лично наблюдая с фаса южного форта бомбардировку с дирижаблей полевых позиций противника, настолько впечатлился этим зрелищем, что в тот же вечер особым указом выделил воздушный флот империи из морского флота в отдельный род войск. И тем же указом он присвоил чинам воздушного флота преимущество в один ранг перед чинами морского флота. И стали воздухоплаватели как бы на положении гвардии, у которой перед армией преимущество в два ранга при одинаковом же названии чина. Впрочем, неофициально нас потом так и окрестили «воздушной гвардией».

Звание «адмирала неба» и должность инспектора Имперского воздушного флота его императорское величество всемилостивейше возложил на самого себя.

Так что наш Королевский воздухоплавательный отряд автоматом вошел в новую структуру под прямое подчинение императора. Радовало только то, что Плотто так и остался командовать нашим отрядом и даже был повышен в чине до фрегат-капитана.

Финансирование достройки больших дирижаблей конструкции Гурвинека император также взял на свой кошт. Хорошо это или плохо — покажет ближайшее будущее. Воздушные крейсера — аппараты очень дорогие. Дороже только морские броненосцы.

И другими плюшками нас император не обидел. Ввел двойную выслугу того дня, когда мы летаем, и полуторный оклад и так не маленького жалованья. Это не считая отдельных «подъемных» денег за полеты. Таким образом, каждый боевой вылет на войне учитывался как шесть дней календарной выслуги. А чтобы получать дополнительную летную надбавку к жалованью, достаточно было подняться в воздух пять раз в месяц.

Натурально, получили мы усиленный летный паек, на котором настояли врачи. С импортным шоколадом. Швицким. С особого рода пеммиканом из прессованной смеси сушеного и растертого в крошку оленьего мяса, сала, тертых орехов и ягод. Его моментально в народе обозвали «летной халвой». Ну и по мелочи там еще разного вкусненького. Дефицитного по военному времени.

Униформа у нас осталась морской, но на погоны добавили голубую выпушку, а вместе с ней и повышение в ранге автоматом. Вместе со всеми сподобился всех этих щедрот и я как занесенный в списки Ольмюцкого королевского воздухоплавательного отряда в качестве офицера по особым поручениям при его командире. Одним словом, снова пруха пошла.

Вернувшийся из Будвица денщик привез мне новые полевые погоны уже с двумя капитанскими звездочками, но сам в морскую форму так и не переоделся — не любил он ее. Погоны, как и галуны на рукава, нам теперь полагались серебряные, а не золотые, как морякам. Чтобы отличать.

Но пока о небе я мог только мечтать, ползая по рельсам в особом дивизионе бронепоездов. По крайней мере, до окончания этого осеннего наступления на восток.

Вместе с погонами привез мне Тавор поздравления с повышением от королевского генерал-адъютанта Онкена. Разумеется, я понимал, что без встречи со своим куратором прикрепленный ко мне стукач не обойдется, и шельма-денщик это знал. Так что стучал он теперь в обе стороны. Меня это устраивало. Особенно то, что благодаря такому своеобразному положению всего лишь старший канонир лейб-гвардейской артиллерии умудрился без проблем выпихнуть из зоны боевых действий три эшелона с трофейным латунным ломом — стреляными снарядными гильзами, которые я захватил у моста, вызвав у Гоча на заводе нездоровый ажиотаж — куда все это складировать? Ну это теперь его проблемы… Главное, что Тавор привез мне от Гоча новые пулеметы взамен разбитых в бою.

От созерцания новых погончиков на своих плечах в мутном обывательском зеркале на беленой стене комнаты, куда нас определили на постой, меня отвлек королевский фельдъегерь.

— Господин капитан… — раздалось вместе со скрипом открываемой двери.

В проеме появилась очень невзрачная фигура в чине вахмистра ольмюцких кирасир. В очень запыленном колете. Из-под кожаной каски по его запыленному лицу стекали ручейки пота.

— Воздушного флота техник-лейтенант, — поправил я его.

— Простите, господин лейтенант, мне сказали, что в этом доме квартирует королевский комиссар Кобчик. Ему пакет.

— Присаживайтесь, вахмистр, — предложил я ему. — Сидр, вино, вода?

— Сидр, если можно, — не стал тот отказываться от угощения. А с чего бы? Несмотря на начало сентября, на улице жарко.

— Тавор, тащи сюда кувшин сидра из погреба, — крикнул я в открытое окно во двор денщику.

И, повернувшись к вахмистру, представился:

— Честь имею, комиссар Чрезвычайной королевской комиссии по борьбе с саботажем и пособничеством врагу, флигель-адъютант его королевского величества и воздушного флота техник-лейтенант Савва Кобчик, барон Бадонверт. К вашим услугам. Вот мандат, — достал я из планшетки свой страшный документ и офицерское удостоверение.

В доставленном пакете находился королевский указ об учреждении медали Креста военных заслуг под знаковым названием «За отвагу». Мое предложение, между прочим. Как-то кронпринц, еще до осеннего наступления, обмолвился, что в этой новой войне массовых армий слишком много появилось солдат, чьи подвиги на полноценный крест вроде бы и не тянули, а вот отметить бы их стоило. Если по справедливости. Я тогда, не задумываясь, выдал готовое решение из моего мира. Вот ко двору и пришлось. Правда, вместо танков и самолетов на аверсе новой серебряной медали изобразили сам крест военных заслуг с мечами, а на реверсе надпись «За отвагу» и порядковый номер.

Вместе с указом в пакете лежал королевский рескрипт на мое имя, предписывающий представить к этой новой медали весь личный состав отряда, который совершил стремительный ночной захват узловой станции, железнодорожного моста через Нысю, устроил погром на коммуникациях противника в его глубоком тылу, а потом полдня оборонял мост, пока его минировали. Весь состав, за исключением тех бойцов, кто действительно своим подвигом выделяется из общей массы и достоин военного креста. Понятно… Прецедент желает создать его королевское величество и одновременно приподнять статус Креста военных заслуг. Чтобы потом было чем в рыло тыкать возражающим.

Что ж, мне легче. А то я голову сломал, сидя за наградными листами. Все же они должны отличаться друг от друга описанием индивидуальных подвигов, а у меня все как-то коряво да однообразно выходило: «стоял… стрелял… ранен, но остался в бою». А как еще сказать, что мы бойца раненого не могли оттащить в непростреливаемое место? Просто за неимением такового. Да и не литератор я ни разу…

Вчера выбил у командующего первым армейским корпусом генерал-лейтенанта Аршфорта смену моим оставшимся у моста егерям. В обмен на оба тяжелых пулемета, которые они должны были оставить сменному пехотному взводу. И эскадрон драгун назначили патрулировать речной берег от проникновения вражеских пластунов и попыток царцев наладить временные переправы. Генерал хоть и молод, но далеко не дурак. Понимает, чем могут обернуться вражеские плацдармы в тылу наступающих войск.

Генерал Аршфорт «в связи с изменившимися обстоятельствами на фронте» переиграл мое предписание и приказал после отдыха готовиться к броску на север.

Кроме мотоброневагона мне подчинили еще шпальный бронепоезд «Аспид». В импровизированный броневой отряд вошли и все рецкие штурмовики — уже по моему требованию, которое с легкостью было удовлетворено: на броневой дивизион Безбаха и так работал целый огемский пехотный батальон, и командир бронедивизиона оставил горцев на охране и обороне вокзала, депо и многочисленных складов.

Обрадовал меня комкор и дополнительным усилением — укомплектованным канонирами огневым взводом из двух 75-миллиметровых нами же затрофеенных на станции пушек.