– Arkei! – уточнил Эпафродит. – Людям надоело дрожать под зорким оком Домициана.

– Думаешь? Он весьма порадовал народ надстройкой яруса к амфитеатру Флавиев. Ты и прежде восхищался этим уродством, Эпафродит, а теперь оно стало еще огромнее. Ни один римлянин не останется без места.

– Но император запретил публичное исполнение пьес, – напомнил Эпафродит.

– Грех Париса лежит на всех актерах! Но огорчен ли народ? По-моему, нет. Зачем ему нудные старые драмы и избитые комедии, если Домициан заменяет их играми, да не простыми, а по-настоящему зрелищными? Его затеи затмевают даже празднества старшего брата. Он заполняет амфитеатр водой и разыгрывает полномасштабные морские сражения, где рабы и преступники бьются за жизнь и тонут у всех на глазах. Какая пьеса сравнится с подобным представлением? Он дарит причудливые развлечения: например, ночные гладиаторские бои при свете факелов, где обнаженные женщины сражаются с карликами. Какая комедия вызовет смех и вполовину столь бурный? А с неба на публику сыплются фиги, изюм и финики. Зрителям кажется, будто они умерли и очнулись в Элизии.

– А император между тем сидит в своей ложе в обществе того существа с крохотной головой, – поддакнул Эпафродит. – Кто он – ребенок? карлик? Да человек ли он вообще? Оба шепчутся и хихикают. – Ученый содрогнулся. – Нерон любил красоту и совершенство, у него был безукоризненный вкус. Домициану нравятся излишества – избыток декораций и украшений, – и он окружает себя несуразными созданиями. На играх он ведет себя ужасно. Помнишь, как почернело небо и разразилась страшная буря? Ветер и ливень обрушились с такой силой, что навесы не помогли и люди начали покидать амфитеатр. Домициан приказал солдатам перекрыть выходы. Не разрешалось даже спрятаться в коридорах и лестничных пролетах. Всему Риму пришлось терпеть потоп. А когда амфитеатр наполнился недовольным ревом, император гневно потребовал тишины – и получил ее, когда достаточное количество буянов сбросили на арену к преступникам, которых собиралось выпотрошить стадо разъяренных зубров.

Луций кивнул:

– Было донельзя странно сидеть под проливным дождем среди пятидесяти тысяч зрителей: никто не молвит ни слова, а гром грохочет, молнии рассекают небо, на арене – крики и смерть. Думай что хочешь, но впечатление незабываемое. Небывалый день – именно то, чего жаждут люди, отправляясь в амфитеатр. Современные игры популярны, как никогда.

– Потому что Домициан низвел римский народ до уровня собак. Псы остаются преданными, пока хозяин их кормит, даже если бьет.

– Ему верны и легионы, – заметил Луций, – а это и есть настоящая власть. Нерон пал, едва легионы вышли из повиновения. Нерон, в отличие от Домициана, никогда не водил войска в бой. И сегодня легионы преданы императору, как прежде его брату и отцу. Он хорошо платит солдатам, а ветеранов осво бождает от налогов.

– Но войны в Германии и Дакии закончились в лучшем случае тупиком. Смерть полководца Фуска и захват даками штандарта с орлом стали катастрофой.

– Которую Домициан обратил к своей пользе, – возразил Луций. – Как только германская угроза приелась, новым врагом стали дакийцы – ведь нужно же римлянам кого-то бояться и презирать. И, несмотря на сомнительный успех кампаний, Домициан все же устроил себе триумф, проехав по Форуму победителем.

– Хотя не совсем понятно, кого он победил. Ты слышал о якобы пленных германцах, которых провели в цепях на триумфе по случаю их поражения? Осведомитель из императорских домочадцев сказал мне, что в действительности самых рослых и крепких рабов из дворца попросту переодели в кожаные портки и белокурые парики, чтобы походили на германцев.

– Согласись, тут и беда Домициана, – сказал Луций. – Неизвестно, что реально, а что нет. Весь город – сцена. Вокруг сплошное зрелище, поставленное императором. Интересно, по нимает ли он сам, где действительность и где вымысел.

– Теперь он подписывается в официальных письмах «господином» и «богом», – отозвался Эпафродит. – Стал первым после Калигулы, кто требует величать себя господином народа и считается живым божеством. Переименовывает месяцы в свою честь. Мы отмечаем его рождение не в октобере, а в домициане, которому предшествует не септембер, а германик – в честь германских побед. Его всюду сопровождает огромная свита телохранителей из ликторов, а для официальных мероприятий он одевается победоносным полководцем – даже когда обращается к сенату и обязан надевать тогу как первый среди равных. А лысину он прячет под лавровым венком.

– Но как он может позволить себе столько расходов – зрелища, щедрое солдатское жалованье, грандиозные стройки?

– Тут и кроется загадка, – признал Эпафродит. – Мои люди говорят, он лично охраняет казну и как одержимый учитывает даже мизерные траты; без одобрения Домициана не купишь и гвоздя. Сам понимаешь, счетоводы и казначеи боятся его до смерти. В таком подходе есть плюс: Домициан покончил с коррупцией и стяжательством, которые расцвели пышным цветом в изобильные бесшабашные времена его отца. Но мои старые друзья в казначействе считают, что государство катится к банкротству, и, когда случится катастрофа, император их же и обвинит. Они словно ждут смертного приговора и наблюдают, как убывают песчинки в часах, но только здесь вместо песка сестерции, которые утекают меж императорских пальцев. Все надеялись, что Фуск и правда захватит Дакию вместе с казной царя Децебала, но сейчас шансы невелики.

– Домициан может сколько угодно называть себя господином и богом, но боится своих приближенных не меньше, чем они его, – заключил Луций. – Ему повсюду мерещатся заговоры. Сенаторов казнят за случайные замечания, которые только безумец сочтет подозрительными. Домициан стал глубоко суеверным: стережется не только яда и кинжала, но и колдовства. Ты слышал о женщине, которую казнили за раздевание перед статуей императора? Якобы она пыталась заворожить его посредством сексуальной магии.

Эпафродит возложил ладони на саркофаг Нерона, напитываясь холодом полированного камня. Фимиам догорел и обратился в пепел, но аромат еще плавал в воздухе.

– Забавно, – произнес ученый. – У Домициана нашлось кое-что общее с Нероном, чего никто не ожидал: он сошелся с евнухом.

– Не может быть!

– Поверь мне. Помнишь его презрение к брату за любовь к евнухам? А похвальное достижение в борьбе за нравственность – запрет кастрации? Теперь Домициан сам совершенно открыто вступил в связь с евнухом. Отрока зовут Эарин, он из Пергама. Работорговец оскопил его здесь, в Италии, в очень юном возрасте. Применил горячую воду.

– Это как?

– Мальчик сидит в чане с горячей водой, которая размягчает мошонку; затем ему сжимают яички, пока не раздавят. Шрамов не остается, и это многим нравится. Детей берут самых юных, и в дальнейшем у них развивается меньше мужских признаков, чем у тех, кого кастрируют позже; некоторые владельцы тоже находят такое приятным. Несколько лет назад Эарина купили в императорский дом, где в итоге оказываются все самые красивые евнухи. Лицом он подобен Купидону. Волосы очень светлые, точно белое золото. Он еще и поет. Луций покачал головой:

– Говорят, все императорские евнухи славятся каким-нибудь даром, помимо того, ради которого их оскопили.

– В этом случае отрок и правда настоящий талант. Едва он спел Домициану, тот сразу влюбился. Он бесстыдно обхаживает Эарина, осыпает его подарками, одевает в баснословно дорогие платья, умащивает редчайшими духами. На семнадцатилетие дал ему вольную, присовокупив весьма щедрое пожертвование. В честь такого события Эарин отправил в пергамский храм локон белокурых волос. По греческому обычаю все отроки по достижении зрелости даруют локон храму в родном городе. Ты, может быть, помнишь, что нечто подобное сделал и Нерон, пожертвовав храму Юпитера на Капитолийском холме прядь своей первой бороды. Когда Эарин послал локон, придворные поэты принялись взахлеб сочинять стихи по случаю. Наш дорогой Марциал сравнил Домициана с Юпитером, а Эарина – с Ганимедом, однако соперник Марциала Стаций из чистого раболепия превзошел самого себя. Его стихи – поистине «Энеида» во славу евнуха. Послушай сам. – Откашлявшись, Эпафродит продекламировал: