Зачем он позвал с собой Луция? На эту мысль его натолкнул Светоний. Подробности прочитанного смешались, но у Марка осталось смутное впечатление, что мир шагнул далеко вперед со времен Августа. В обыденной суете забывалось, какое особенное место представляет собой Рим. Забывалось, насколько причудливым было его прошлое и как выросла во всех отношениях современная империя. Думая о диких историях Светония, вспоминая отцовские рассказы и собственную жизнь, начавшуюся в рабстве, но приведшую в общество императоров и под опеку Божественного Юноши, Марк счел, что Рим прошел через страшные испытания, дабы достичь подобия совершенства – во всяком случае, доступного смертным. Пинарий внес свою лепту в построение стабильного, успешного, воистину цивилизованного мира, который перейдет к поколению сына. Со временем мир Адриана наверняка уступит место миру Марка Аврелия – а дальше?
Стоя с сыном перед алтарем Победы, сенатор Марк Пинарий ощутил прилив оптимизма. Что скрывает будущее? Даже богам не дано знать.
Примечания автора
«Империя» – роман о жизни города Рима от правления Августа, первого императора, до расцвета государства при Адриане; сюжет охватывает период с 14 по 141 год. В предыдущем романе «Рим» я проследил за историей той же семьи от основания города до возвышения Августа и конца Римской республики.
В каком-то смысле период, отраженный в «Империи», является одним из самых удобных для изучения. Труды великих историков, включая Светония, Тацита и Плутарха, широко доступны читателям всего мира как в латинском оригинале, так и на греческом языке или в многочисленных переводах, а пытливый исследователь доберется даже до малоизвестных письменных источников (посвящений, фрагментов поэм и т. д.). Весьма богата археологическая база: целиком сохранились Помпеи, погребенные при извержении Везувия в 79 году; до сих пор стоят крупные здания той эпохи (например, Пантеон), а раскопки не перестают приносить открытия – взять хотя бы грот, якобы Луперкаль Августа, об открытии которого сообщили в январе 2007-го. Богатые данные поступают и от нумизматов, а всемирная сетевая торговля римскими монетами подарила нам увеличенные и четкие изображения даже самых стертых экземпляров. При таком изобилии источников данный период весьма любим современными историками, которые ежегодно выпускают столько трудов о Римской империи, что не прочтешь и за целую жизнь.
И все-таки для романиста он представляет особую проблему, имя которой – императоры. Или, вернее, императороцентризм.
При написании «Рима» я столкнулся с совершенно другой трудностью. Сведений о первой тысяче лет города гораздо меньше, однако содержание немногочисленных источников отличается невероятным богатством: легенды о полубогах и героях, рассказы о бунтах и яростной классовой борьбе, история как сцена действия могущественных родов, фракций и личностей, стремящихся удовлетворить свои частные цели. Проблема заключалась именно в том, чтобы уместить весь сонм героев в одном романе.
С концом республики и началом автократического правления сюжетная линия изменяется. Классовые конфликты и герои, как и злодеи-одиночки, уходят в прошлое. Во главу угла встают императоры: их личности, семьи, сексуальные привычки, зачастую яркая и насыщенная жизнь, а иногда и кровавая смерть. История Рима превращается в череду биографий тех, кто правил империей. Все прочее второстепенно.
Нет ничего страшного в том, что император окажется в центре повествования, как у Роберта Грейвза в романе «Я, Клавдий» или у Маргарет Юрсенар в «Воспоминаниях Адриана». Но автократии, при которых вся власть сосредоточена в руках весьма и весьма немногих, когда даже храбрейшие полководцы зависят от каприза господина, а лучшие поэты расточают талант на лесть, не порождают тех выдающихся героев, которые действуют в «Риме», как то Кориолан или Сципион Африканский. Наоборот: лишенные всякой надежды повлиять на ход событий и даже на собственную судьбу, люди ищут за бвения в зрелищах, а силы черпают в колдовстве; иные же погружаются во внутренний мир, стремясь к умственному или духовному просветлению, не ища воинской славы и сторонясь политической деятельности. В таких условиях рождается история, совершенно отличная от той, что представлена в «Риме». Герои и злодеи уступают место искателям и выжившим.
Сегодня многие сравнивают Рим с Соединенными Штатами, но жизнь в Римской империи скорее похожа на репрессивное существование в Советском Союзе. Советская империя так и не обрела ни Траяна, ни Адриана, но Сталина легко уподобить Домициану.
* * *
Читатели «Империи», желающие ознакомиться с перво источниками, могут начать со Светония, который написал биографии первых двенадцати цезарей, от Юлия до Домициана. Плутарх создал жизнеописания Отона и Гальбы. Тацит в «Анналах» и «Истории» охватил период от Тиберия до года четы рех императоров (69-й). Современники не оставили нам биографий Нервы и Траяна, но нить обретается вновь в коллективном труде под названием «История Августов»[38], где говорится об Адриане и его наследниках. Впрочем, с учетом предвзятости и методов античных авторов есть основания сомневаться в достоверности каждой из работ, и современные историки продолжают осмысливать сочетание правды и вымысла.
Еще один важный источник – труды Диона Кассия, хотя из тех книг его «Римской истории», что охватывают период после Клавдия, дошли до нас только фрагменты и сокращенные версии. В «Иудейской войне» Иосифа Флавия описан жестокий конфликт между Римом и Иерусалимом. «Естественная история» Плиния полна исторических деталей – будем надеяться, что более достоверных, чем его научные наблюдения. Письма его племянника, Плиния Младшего, предоставляют нам живое описание современной ему эпохи, включая извержение Везувия, параноидальное правление Домициана и политику «не спрашивай – не скажут», которую Траян проводил в отношении неудобных христиан. Главным источником, по которому можно судить о жизни Аполлония Тианского, является затейливый отчет Филострата, который жил сотней лет позднее; задуманный как биография, он больше похож на роман.
Многие исторические детали и картины обыденной жизни донесены до нас поэтами и драматургами. В эпоху Августа нам помогают Вергилий, Гораций и Овидий; в правление Нерона – Петроний, Сенека и Лукан; во времена последующих императоров – Квинтилиан, Марциал и Ювенал.
Шутка об одном тридцатилетнем вместо двух пятнадцатилетних взята в древнейшем из известных сборнике анекдотов – греческом тексте под названием «Филогелос» («Любитель посмеяться»). Я впервые услышал ее от Мэри Бирд в 2008 году в Калифорнийском университете, где она выступала с ежегодными лекциями по античной литературе. В первоисточнике не упоминается Траян, но шутка ему под стать. (В дальнейшем император Юлиан сам пошутил о Траяне в своем сатирическом произведении «Цезари»: «Зевсу лучше быть начеку, если он хочет удержать Ганимеда!»)
Действующий в романе софист Дион Прусийский больше известен как Дион Христосом (Златоуст – эпитет, которым его наградили впоследствии). Именно Дион сообщает нам в двадцать первой из своих речей, что евнух Спор имел некое отношение к смерти Нерона, который в противном случае мог остаться у власти. Вот перевод с моим курсивным выделением: «Но погубила его все-таки эта нечестивая связь с евнухом. Ведь этот евнух, рассерженный на него, рассказал о намерениях Нерона его свите, и те, отступившись от него, постарались всеми средствами от Нерона отделаться. Как было дело, правда, и по сей день еще не ясно. Что же касается всего остального, то ничто другое не помешало бы ему быть у власти и дальше, судя по тому, что еще сейчас все хотели бы, чтобы он был жив»[39].
Все стихотворные переводы в настоящем романе выполнены мной[40]. Тацит (Анналы, XV, 70) говорит, что Лукан прочел в качестве предсмертных слов собственные стихи; историки предполагают, что он цитировал «Фарсалию» (IV, 516–517). Стихотворение Стация, посвященное локонам фаворита Домициана Эарина, взято из «Сильв» (III, 4). Песня Эарина заимствована из сочинения Лукреция «О природе вещей»; предыдущая версия есть в моем романе «Орудие Немезиды». Стихотворение Марциала на прибытие Траяна в Рим входит в «Эпиграммы» (VI, 3). Строки Вергилия, описывающие Цейония, взяты из «Энеиды» (VI, 869–870). Стихотворение Адриана известно из его биографии в «Истории Августов».