– Полагаю, мы все сошлись в том, что ауспиция благоприятна? – спросил Август.

Толпа отозвалась кивками и согласными выкриками.

Магистр положил руки на плечи Луция:

– Мои поздравления, Луций Пинарий. Отныне ты авгур. Мудро пользуйся навыками и властью жреческого служения во благо Риму и с величайшим почтением к богам.

Затем он повернулся к Клавдию:

– Теперь ты, Тиберий Клавдий Нерон Германик. Какой вид авгурства покажешь ты нам сегодня, дабы установить благосклонность богов к твоему членству в коллегии?

Клавдий шагнул вперед:

– Я выбираю… – Он тяжело запнулся, как иногда с ним случалось; заикание мешало выговорить следующее слово. Наконец, плотно сжав губы, он выпалил: – П-п-птиц!

Толпа зашевелилась: большинство, включая Луция, было удивлено таким выбором. В грозовой день, когда молнии так и бьют, птицы наверняка попрятались по гнездам от ветра и дождя.

Но Клавдий, похоже, не сомневался в себе. Внимательно изучив небо, он обратился к северо-востоку – в сторону, прямо противоположную выбранной Луцием. Затем поднял литуус, чтобы очертить сегмент над Форумом и Эсквилинским холмом.

И выронил литуус, не закончив. У Луция невольно вырвался стон, который подхватило еще несколько человек. Клавдий всегда отличался неловкостью, но уронить посох авгура – знак безусловно дурной.

Август, если и смутился, вида не подал.

– Подбери литуус, – молвил он, – и принимайся за дело, юноша, да побыстрее, чем ошпаривают спаржу!

Толпа расхохоталась, напряжение спало. Император славился простецкими метафорами, которые в устах любого другого оратора сочли бы неуклюжими.

Август откашлялся и продолжил:

– Для своих первых ауспиций я тоже выбрал птиц. Увидел двенадцать стервятников – двенадцать! Ровно столько, сколько узрел Ромул, когда закладывал город. Давайте посмотрим, что напророчат пернатые посланцы Юпитера моему племяннику.

На лице старика вновь появилась не то гримаса, не то улыбка, – Луций так и не понял.

В ожидании знамения Луций припомнил все сложности гадания по птицам. Они приводили в уныние. В ауспиции учитывался не только вид пернатых, но также их число, направление полета – летят ли все в одну сторону или в разные, молчат или галдят. Любой крик, любое движение каждой птицы толковались по-разному с учетом всех обстоятельств и времени года. Гадание по птицам гораздо скорее подвергнет ауспицию неоднозначному толкованию, чем молнии, – если птицы вообще появятся в такое ненастье.

Все ждали. Луцию стало не по себе, он тревожился за Клавдия почти как за себя самого. Для него было бы немыслимо огорчить и опозорить отца. Насколько же тяжелее бремя Клавдия, за которым стоит император?

В тот самый миг, когда Луций почти утратил терпение из-за неизвестности, Клавдий указал литуусом вдаль и воскликнул:

– Вон т-т-там! Два стервятника над Эсквилинскими воротами, они летят сюда!

И точно: в небе появились два стремительных пятнышка, но они находились так далеко, что даже превосходное зрение Луция не позволило различить породу птиц. Очевидно, у Клавдия глаз был еще острее, потому что вскоре прищурившиеся авгуры дружно согласились: да, это и правда стервятники. Птицы повернули назад к Эсквилинским воротам и принялись над ними кружить.

Затем с той же стороны, откуда прибыли первые, явились еще два стервятника, а потом два следующих, и еще один, пока над воротами не собралось семь птиц. За воротами, вне стен, находился некрополь, город мертвых, где хоронили рабов и оставляли на корм птицам тела казненных преступников. Неудивительно, что стервятники туда слетелись, но появление сразу стольких особей в такую погоду непосредственно во время гадания Клавдия оказалось событием знаменательным. Благоприятной ауспицией служил и полет их сначала к Авгураторию, а после – прочь.

Август объявил гадание завершенным. Магистр был потрясен:

– Семь стервятников! Значительно меньше, конечно, поставленного Ромулом рекорда, но на одного больше, чем увидел Рем! Есть ли здесь сомневающиеся в благоприятности ауспиции? Нет? Отлично, тогда объявляю, что в сей день Тиберий Клавдий Нерон Германик показал себя истинным авгуром, которого признали его коллеги, а главное – сам Юпитер. Мудро пользуйся, юноша, навыками и властью жреческого служения во благо Риму и с величайшим почтением к богам.

Церемония закончилась. Луций и Клавдий приняли поздравления от авгуров, после чего вся коллегия потянулась в императорскую резиденцию. Пир, следовавший за посвящением новых авгуров, обычно проходил в частном доме, но на сей раз роль хозяина играл Август. Он явно задался целью напомнить всем о своем родстве с Клавдием. О том же, что Луций Пинарий его кузен, даже не упоминалось.

В ходе недолгого шествия мимо ряда красивейших в городе зданий Луций, шагавший рядом с Клавдием, выразил восхищение его авгурством:

– Очень смело с твоей стороны! Я бы никогда не дерзнул выбрать гадание по птицам. Предпочел обойтись молниями, которые надежнее. И поступил разумно, – во всяком случае, мне так показалось, ибо гадание по молнии обычно уважают больше. Но ты затмил меня, Клавдий!

Клавдий поджал губы, кивнул и что-то задумчиво промычал. Голова у него резко дернулась в сторону.

– Да, пожалуй, – произнес он, – хотя ты правильно говоришь: гадание по молниям ценится превыше других. Как по-твоему, почему? – Испытание осталось позади, и заикание мгновенно прошло.

– Магистр учил нас, что гром и молния исходят непосредственно от Юпитера, – ответил Луций.

– Да, но птицы – его посланники, так почему же мы ценим гадание по ним ниже? Нет, как по мне, толкование молний производит большее впечатление благодаря тому, что смертным не под силу подделать вспышку, тогда как птиц можно выпустить в определенном месте и в нужное время.

Луций нахмурился:

– Не хочешь ли ты сказать, что появление стервятников подстроено?

– О, разумеется, не в случае с Ромулом или двоюродным дедом. Но что касается меня – как знать? – Клавдий пожал плечами. – Мои недостатки очевидны, и царственный дед не нашел для меня занятия выше авгурства. Я слишком неловок, чтобы снискать воинскую славу. Ты видел, как я уронил литуус, а если бы это был меч на поле боя? И я слишком явно заикаюсь, чтобы произносить яркие речи в с-с-сенате. – Он сардонически усмехнулся. И не нарочно ли запнулся? – Тебе не кажется, что хватило бы и трех стервятников? Дед вечно переусердствует! Почему, Луций, по-твоему, когда в коллегии открылись две вакансии, он разрешил тебе соискательство?

– Я знаю, отец сделал все возможное, чтобы выдвинуть меня и заручиться расположением императора. Однако он удивился, когда преуспел, с учетом моего юного возраста…

– Ха! Дед одобрил твое членство в коллегии только по одной причине: он хотел сделать авгуром меня и специально подбирал еще одного кандидата-сверстника, чтоб это не слишком бросалось в глаза. Ты стал прорицателем благодаря своим годам, Луций, а не вопреки им! Но важнее всего, кузен Луций, что наши испытания позади и теперь мы авгуры. Пожизненно! А что за штука у тебя на шее? – Клавдий заметил амулет, который выскользнул из трабеи и сверкнул золотом поверх пурпурной шерстяной ткани.

– Семейный талисман.

– Откуда он? Что означает?

– Да мне и неведомо, – признал Луций с некоторой досадой. Грамотей Клавдий так глубоко раскопал историю собственной семьи, что мог объяснить даже самые темные предания пращуров.

Клавдий остановился, взял амулет в руки и пристально рассмотрел.

В ходе совместного обучения Луций уже замечал подобный блеск в глазах друга: возбуждение заядлого историка при виде загадки.

– Я думаю, Луций… да, п-п-полагаю, что имею н-некоторое представление о происхождении вещицы. Надо бы предпринять кое-какие изыскания…

– Идемте же, друзья мои авгуры, – позвал поравнявшийся с ними отец Луция. – Мы почти пришли. – Он, как и его сын, ни разу не бывал в императорской резиденции и разрумянился от волнения.

Сперва они вошли во внутренний дворик, который оказался не пышнее, чем в любом доме умеренного достатка, разве что в центре были выставлены напоказ славные реликвии: на деревянном постаменте красовалось личное боевое оснащение императора – доспехи, меч, топор, шлем и щит.