— Думается, мне больше нравится быть человеком, — заметил Рошфор.

— Не знаю, сэр, — ответил Ва Чау. — На первый взгляд связь между полами выглядит более простой, чем у вашей расы или у моей: или вы в настроении, или не в настроении, и это все. Но я бы не удивился, если бы они оказались более тонкими и сложными, нежели наши, даже более взаимосвязанные со всей психологией.

— Но вернемся к эволюции, — между тем продолжал лектор. — В главных своих чертах она напоминает ту, что была пережита земной Африкой. Орнитоиды были вынуждены выйти из лесов в саванну. Здесь они эволюционировались от едоков-хищников в крупных охотников вроде предков человека. То, что раньше выполняло функцию ног, стало руками, которые превратились в инструменты для работы. Для поддержки тела и передвижения по земле локтевые когти стали выполнять функцию ног, ступней, а крылья превратились в подобие самих ног.

И все же разумный итрианин оставался хищным существом, причем не слишком хорошо чувствовавшим себя на Земле. Это были примитивные охотники, нападавшие сверху с копьями, стрелами и топорами. Оружия вполне хватало, чтобы справиться с самыми крупными животными. Не было нужды объединяться для расстановки ловушек на слонов или вставать плечом к плечу, чтобы вместе идти на льва. Общество оставалось разделенным на семьи или кланы, которые редко воевали между собой?

Когда итрианский Каменный век закончился, на первом плане было не сельское хозяйство, как в случае с человеком, а целенаправленное выращивание и разведение крупных наземных животных, таких как маукки, длинноволосые майау. Это стимулировало изобретение рельсов, колеса, целого ряда других открытий, что вынуждало итриан прочнее укрепиться на Земле. Сельское хозяйство было изобретено как средство добычи корма для скота. Излишек еды оставался для путешествий по делам торговли, для обмена и расширения культурных связей.

В дальнейшем комплекс социальных отношений усложнялся.

Их нельзя было назвать цивилизацией в полном смысле этого слова, потому что итриане никогда не строили настоящих городов. Благодаря своим крыльям, они обладали подвижностью, которая позволяла им общаться друг с другом. Жить вместе не было необходимости. Конечно, кое-какие промышленные центры неизбежно возникали: горнодобывающие, металлургические, торговые, религиозные, а также центры, предназначенные для обороны в том случае, если одна группа нападала на другую. Но они всегда были маленькими, а население их нестабильным. Если не считать управляющих и гарнизона, постоянное их население составляли лишь рабы со связанными крыльями — сегодня их место заняли роботы. Перевязывание крыльев облегчало наблюдение за подневольными существами. Однако, поскольку обрезанные перья быстро отрастали, рабу обещали, что после не слишком долгой службы он получит свободу, то способствовало миролюбивому настрою пленников. Таким образом, рабство вошло в индустриальный период итрианского общества, и даже не полностью исчезло и по сей день.

— «Что ж, мы возрождаем его и в Империи, — подумал Рошфор. — И, толкуя закон, используем его то в виде наказания, то как средство извлечь пользу из преступников. Как бы там ни было, мы пытаемся вернуть к жизни то, что у итриан исчезает. Так неужто мы сильнее их в области морали? И неужели у нас и вправду больше прав?»

Он выпрямился в своем кресле.

— «Человек — это моя раса!»

Ева Дэвидсон и Филипп Рошфор сидели в ресторане Флервиля.

Девушка — стройная блондинка — была одета изысканно просто. Оба молодых человека знали, что они являются приятной «противоположностью друг друга. Филипп Рошфор был высоким юношей, с прекрасной атлетической фигурой. Его блестящие волосы гармонировали со смуглой кожей лица, черты которого были правильными, но крупными. Одетый вызывающе модно, Филипп выглядел весьма экстравагантно: лихо заломленная шапочка с эмблемой Империи, отороченная золотой каймой, голубой китель, алый плащ и кушак, снежно-белые брюки, заправленные в высокие сапожки из кожи земного быка.

Итак, они сидели в ресторане возле окна, из которого открывался прекрасный вид.

Сонорист наигрывал что-то старинное и сентиментальное. Воздух был напоен пьянящими ароматами. Отдавая дань закускам, они не забывали о шампанском. Однако Ева была серьезна.

— Эта Вселенная населена людьми, которые верят в мир, — сказала она.

Тон ее был скорее мрачным, чем обвиняющим.

— Вот уже несколько поколений у них нет вооруженных сил. А все потому, что люди полагались на добрую волю тех, кому они помогали.

— Однако эта добрая воля не спасла нас от беспорядков, — сказал Рошфор.

— Я знаю. Я знаю! Я не стану общаться с теми из моих друзей, которые, узнав, что я была в ресторане с имперским офицером, не преминут кое-что сказать.

— Если начнется война, это будет страшнее сплетен. Авалон недалеко, и там большие силы.

Ее пальцы замерли на ножке бокала.

— Нападение с Авалона? Но я встречалась с этими людьми, с представителями обеих рас. Они прилетали сюда по торговым делам, я и сама не так давно летала туда на экскурсию. Все было так мило, что мне не хотелось возвращаться назад!

— Не думаю, чтобы манеры итриан не отразились на поведении их коллег-людей. — Рошфор постарался заставить свой голос звучать как можно более непринужденно.

Он надеялся, что это успокоит её, вечер не должен превращаться в политический диспут.

— Так же, как люди не помогли своим примером итрианам избавиться он наиболее неприятных черт.

Ева изучающе посмотрела на Филиппа, прежде чем сказать:

— У меня такое впечатление, что смешанная колония не вызывает у вас симпатий.

— В некотором смысле — да, — Филипп готов был во всем соглашаться с девушкой, лишь бы добиться у нее успеха, хотя и понимал, что это не очень честный прием. Он вообще не любил к нему прибегать, а в данном случае — в особенности, потому что Ева ему очень нравилась.

— Я верю в то, что нужно оставаться самим собой и поступать соответственно.

— Вы говорите как человек, который чувствует свое преимущество, — сказала Ева, и голос ее звучал довольно холодно.

— Если иметь в виду только то, что человек принадлежит к ведущей расе технической цивилизации — то в этом случае я действительно ощущаю свое преимущество, — согласился он. — Это вовсе не означает, что мы обладаем полным правом притеснять других. Например, люди моего сорта являются лучшими друзьями ксенософонтов. Мы просто не хотим их имитировать.

— Вы верите в то, что Земная Империя является силой, ведущей к добру?

— В общем — да! Но она содержит в себе и дьявольское! К сожалению, этого не может избежать ничто смертное! Наш долг — исправлять неверное… а также выявлять скрытые достоинства Империи.

— Может быть, мы оставили на долю дьявольского слишком мало.

— Потому что я сам с Земли? — хмыкнул Рошфор. — Дорогая моя, вы достаточно умны для того, чтобы не считать, будто материнская система населена сугубо аристократами. Мой отец всего лишь небольшой служащий Социолого-динамической службы. Его работа заставляла нас много путешествовать. Я родился в Селенополисе — это, как вы, вероятно,  знаете, крупный космопорт. Я провел несколько памятных лет на Венере, планете преступлений и власти, чье преобразование не смогли завершить успешно. Я вступил в ряды флота не из шовинизма, а из-за мальчишеского желания посмотреть Вселенную — и еще два-три года тянул с поступлением в штурманскую школу. За это время я успел увидеть темные стороны более чем одного мира. Конечно, в Космосе еще полно мест, которыми можно было бы восхищаться. Так будем же улучшать его, а не рвать на части. И будем защищаться!

Филипп помолчал.

— Черт возьми, — честно признался он, — я надеялся отвлечь вас от серьезной темы, а сам ринулся ей навстречу.

Теперь рассмеялась девушка. Она подняла бокал.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — сказала она.

Так они и сделали.

Рошфор приятно провел свой отпуск и когда две недели спустя вернулся на корабль, „Айза“ получила приказ выйти в открытый космос.