Это стремление меняться и менять свою жизнь никогда не покидало Ламориса. Из Парижа он ехал в Тунис, чтобы снимать сказку об осликах, оттуда — в Камарг, в край диких лошадей, потом в Гватемалу, где снимал цветной фильм об этой стране, потом в Финляндию, на Аландские острова, чтобы снимать инсценировку одного из произведений финской литературы, потом снова в Париж, чтобы рассказать о парижских мальчиках и парижских воздушных шарах; и вслед за шарами — в небо, где произошло новое открытие мира, принесшее столько неизведанного, радостного, — и такое горе, такое непоправимое несчастье!

Открытие Франции сверху благодаря вертолету, возможность создать летающего героя Фифи — Перышко, открытие Версаля, Парижа… Финансовая неудача «Фифи — Перышко» и дальше не позволяла режиссеру снимать свои собственные фильмы, и после «Парижа» он согласился снять с вертолета, по заказу иранского правительства, «никогда еще так не виденный» Иран. Полнометражный фильм «Ветер влюбленных» — это должна была быть новая сказка Ламориса. Он рассказал о своем последнем фильме, приехав в перерыве между его съемками в нашу страну — в Москву, Ленинград, Таллин.^[30]

«Об Иране во Франции знают сравнительно мало. Я попросил нескольких друзей указать на карте Ирана любые, произвольно выбранные пункты. Решил там и снимать. Сначала поездил по этим местам, а потом вызвал туда вертолет со знакомым летчиком, и мы приступили к съемкам.

Иранцы удивительно добрый и поэтичный народ. В их интереснейшей литературе встречаются упоминания об особенных характерах тамошних ветров. Среди них есть ветер–безбожник, ветер–мудрец, ветер–хитрец и т. д. Я снял все «действия» ветров, потом к этим документальным кадрам добавил игровые куски… Получилась полуторачасовая картина, где все, что происходит в Иране, показано как бы «глазами» ветров, где есть множество импрессионистических кадров, красивых и поэтичных.

Сейчас уже существует полнометражный фильм–сказка — некий ветер, родившийся на краю пустыни, плохо воспитанный, неловкий, молодой, попадает в компанию ветров не очень молодых, хорошо воспитанных, образованных. И они летят над Ираном — через пески, через города, через всю страну — и знакомят молодой ветер с ее древней культурой.

Но заказ есть заказ, и я должен показать не только древние города, дворцы, песчаные пустыни. В картине должны быть заводы, стройки. Как ввести их в фильм романтического строя? Я сталкиваю на заводе мой вольный ветер с кондиционированным воздухом. У него вид сноба, он упрекает героя: «Ты в песке, в колючках…» Фильм очень понравился шаху и шахине, а один иранец, посмотрев ленту, сказал: «Горжусь тем, что я иранец». Это была для меня лучшая похвала…

— Подведем итоги, — шутил Ламорис, кончая рассказ о «Ветре влюбленных» и о фильмах, снятых им с вертолета, — о «Путешествии», о «Париже, никогда не виденном», о других фильмах. — Я полагаю, что в области съемки фильмов с вертолета я сейчас не превзойден — достаточно скромно, правда? Еще я хочу сказать, что в фильмах, снимаемых с вертолета, важно иметь очень слаженную съемочную группу, идеального нилота. Такой пилот у меня есть. Это парижский летчик мирового класса…

«Ветер влюбленных» — заказной фильм, и следующие фильмы, очевидно, тоже будут заказные. Когда у меня появятся деньги, я начну снимать фильмы для себя. Мне уже сейчас очень этого хочется снимать свои собственные фильмы, без заказа господ министров, даже самых хороших…»

И все же режиссер предпочитал заказные фильмы фильмам, снятым на деньги продюсеров, ибо такие фильмы — очень часто компромисс. А режиссер мог снимать только то, что задумывал, что чувствовал, только тот фильм, в котором выражалась его своеобразная индивидуальность. Никаких иных интересов, кроме интереса подлинного отношения к искусству, честности в искусстве, не существовало для этого обаятельного и искреннего человека. «Каждый раз я все ставлю на карту, — говорил он. — Я без колебания беру на себя весь риск, я имею право его взять. Я бы не решился на это с деньгами других».

20 марта 1970 года Ламорис улетел из Москвы в Париж, а оттуда — в Иран: доснять несколько современных кадров для фильма «Ветер влюбленных». 2 июня 1970 года Альбер Ламорис погиб. Его вертолет упал в озеро Карай, недалеко от местечка Караджи в Иране…

Много раз в своей жизни Ламорис рисковал, много раз играл с судьбой, словно испытывая се. Еще в 1953 году, поехав в Альпы, он попал в снежную лавину и чудом остался жив — жив после ранений, от которых обычно умирают; встав на ноги, стал сразу же снимать новый фильм. Но опыт Альп помнился недолго, и вот уже, начиная с «Путешествия на воздушном шаре» и кончая последним фильмом, Ламорис не расставался с небом. Режиссер шутил, рассказывая о съемках «Путешествия»: «Раза три мы чуть не врезались в землю, один раз я думал, что мы в этот день не вернемся живыми домой». И все–таки он снова и снова поднимался вверх. Судьба, казалось, предостерегала, а Ламорис полюбил вертолет и уже не мог жить без него — вертолета марки «Лялюэтт» («Жаворонок»).

Истории, рассказанные Ламорисом, открывали нам новый, удивительный мир. Но, освоив его, Ламорис стремился дальше — найти и подарить нам еще более новое и неизведанное. Вертолет дал ему эту возможность. С вертолета даже все обычное представало необычным, сказочно измененным, необъятным — вертолет раздвигал границы мира, границы видения и открывал даль, неизвестное, неизведанное.

Невиданный Версаль, невиданный Париж, невиданный Иран… (Ламорису очень понравился Ленинград, он напоминал ему Париж своей классичностью, гармонией, симметрией площадей, памятников, улиц, театров; он сказал: «Есть только три таких красивых города: Париж, Ленинград и Венеция. Когда у меня будут деньги, я приеду снимать Ленинград с вертолета»).

Ламорис погиб, и его сын Паскаль должен закончить фильм «Ветер влюбленных».

Ламорис не раз повторял, что он любитель в кино, что кино для него — это хобби. Но из хобби он сделал профессию, в свое увлечение он вложил все: деньги, время, талант — и жизнь.

Ламорис работал очень своеобразно, жил на съемках примерно так, как потом в фильмах жили его герои.

Он целый год приручал осликов, а снимал фильм «Бим» пять месяцев. Так же долго приручал он и диких коней, а ставил «Белую гриву» несколько месяцев.

И медведя–папу Ламорис решил сначала приручить, сделать из него актера и друга, и всех своих персонажей Ламорис сначала приручал, делал друзьями — и осликов, и лошадей, и медвежат… (Так и хочется сказать — и Красный шар).

В юности Ламорис был профессионально обучен верховой езде, лыжному слалому и плаванию. Когда снималась «Белая грива», он сам играл одного из манадьеров и сам плыл вместо Фолько по волнам Роны; потом для съемок несостоявшегося фильма о медведях он сам поехал в Альпы «объезжать» на лыжах натуру. Чтобы сохранить свою индивидуальность и выражать лишь то, что он сам хочет, Ламорис и писал сценарии, и был продюсером, и продавал свои фильмы. У него есть картины менее удачные, чем, скажем, «Красный шар», но ни в одной из них нет никаких уступок, никаких компромиссов, никакого чужого влияния. Каждый его фильм сильно и своеобразно выражает его индивидуальность, его тему, его видение мира.

Индивидуальность, постоянство темы, символики, стиля, персонажей — по этому принципу, кажется, определяет П. Лепроон талант режиссера, по этому принципу собрал в своей книге и дал портреты крупнейших французских кинематографистов: Абеля Ганса, Рене Клера, Марселя Карне, Марселя Паньоля, Жака Тати и… Альбера Ламориса, хотя к моменту выхода книги Лепроона у Ламориса было только три фильма — три короткометражки. Для Лепроона этого достаточно, он заканчивает книгу главой о Ламорисе, считая, что творческая индивидуальность режиссера настолько значительна, что она обеспечила ему прочное место в почетной галерее создателей французского кино.

В фильмах Ламориса нет ни жестокостей, ни насилия — по способу своего выражения они так же чисты, как чисты и те чувства человека, к которым обращается Ламорис: чувство дружбы, верности, ответственности за друга. Фильмы Ламориса пробуждают в человеке фантазию, воображение, способность ощущать поэзию — качества, столь остро развитые в детстве, но утерянные в более позднем возрасте. Поэтому героями его фильмов становятся те, кто еще ничего не утерял — дети, подростки, юноши; но это не значит, что и сами его фильмы обращены к детям — они обращены к людям всех возрастов, к подлинно нравственным, подчас заглохшим, подчас и навсегда исчезнувшим чувствам человека. Почти все фильмы Ламориса — это сказки, но не просто сказки, существующие вне страны, в которой живет, вне эпохи, в которую творит режиссер; нет, они этой эпохе очень близки, они несут на себе ее веяния, ее проблемы. Легко обнаружить, как тесно вымышленный мир фильмов режиссера связан с реальным — с пятидесятыми, с шестидесятыми годами во Франции; как сказочный мир зависит от действительного; как тема и герои режиссера, казалось бы, придуманные, встают в ряд с темами и героями многих современных произведений французских художников.