– А я все равно уверен, что Голландец решил оставить золото себе и его компаньон ничего о деньгах не знает, – тоном, не допускающим возражений, заявил Шартран.

– Я знал ван дер Меера, потому-то и сомневаюсь, что он решил оставить золото себе в целях обогащения. Если бы дело было в этом, он попросту взял бы себе часть, а остальное вернул членам Лиги. Никто не знал, сколько ван дер Меер выручил за тот груз и, соответственно, сколько денег в сундуке, поэтому и возражений бы никаких не последовало. Зато Голландец мог бы спать спокойно, не опасаясь за свою жизнь. Нет, он не хотел его отдавать по другой причине, только я не могу понять, по какой именно! Тут могло быть что угодно, но только не алчность!

Александер слушал вполуха. Он пытался разобраться в ситуации. Выходило, что Ланглад и Шартран не знают, кто убил ван дер Меера и двух торговцев-французов. Это был лишний довод в пользу предположения, что Вемикванит с Этьеном действуют независимо от Лиги.

Подняв глаза, он встретился взглядом с Ноньяшей. Похоже, молодой виандот не слишком хорошо понимал, о чем говорят бледнолицые.

– Я думаю, что Голландец понял, что золото станет причиной гибели племен, живущих на Великих озерах, – начал Александер. – Он воочию убедился, какие методы англичане применяют для порабощения всех недовольных. Мне кажется, он хотел для индейцев мира…

– Мира? – воскликнул Шартран. – Не смешите меня! Это утопия! Миром мы насладимся после Страшного суда, да и то вряд ли!

– Может, Макдональд и прав! Туранжо и Бовэ говорили то же самое, – заметил Ланглад, задумчиво потирая подбородок. – И я начинаю склоняться к тому же… Англичане вытесняют коренное население на запад, это факт, но представьте, сколько жизней придется положить на борьбу с ними, даже имея оружие! И эти жертвы не решат проблему.

– Так и говорил ван дер Меер, – задумчиво пробормотал Александер. Ему вспомнился тот вечерний разговор, когда пожилой торговец поделился с ним своими опасениями.

Закрыв глаза, он сказал себе, что не предал Голландца и что тот, где бы он сейчас ни находился, должен быть доволен.

– Сдается мне, ты хорошо знал ван дер Меера, Джон! А еще припоминаю наш с тобой последний разговор. Тогда я понял с твоих слов, что вы с ним никогда не встречались.

Слова Шартрана прозвучали как обвинение. Александер открыл глаза и посмотрел на француза. Внезапно ему стало страшно. Что, если Шартран усомнился в приверженности Джона интересам Лиги? Что, если он думает, что Джон приехал сюда, чтобы самостоятельно разыскать пресловутый сундук? Что он и есть тот англичанин, приложивший руку к убийству торговцев-французов? И к убийству ван дер Меера тоже, если уж на то пошло… По спине его пробежал холодок. А если Джон заодно с Вемикванитом и Этьеном? Это объясняет, почему он больше не работает на Филиппа Дюрана!

– Мы встречались с ван дер Меером в Монреале, – проговорил он охрипшим от волнения голосом. – Потом Соломон мне много о нем рассказывал. Я был потрясен смелостью и порядочностью Голландца. И это при том, что он был успешным коммерсантом и всегда умел извлечь свою прибыль там, где другим преуспеть не удавалось. Из всего услышанного я сделал вывод, что он не был из породы убийц и скупцов, готовых ради наживы пожертвовать жизнями невинных женщин и детей.

«Сколько горя причинило местным племенам это восстание! И каковы результаты? Их почти нет. Туземцы выиграли от него куда меньше, чем вы, господа негоцианты…» – пронеслось у него в голове.

– Вот как? – Густые брови Шартрана удивленно поползли вверх, в темно-серых глазах появился угрожающий блеск.

Окинув Александера внимательным взглядом, он посмотрел на Ланглада, затем на Ноньяшу, а потом и на Жанисса.

– Мне пора. Нужно еще повидать командира форта. Уж он, в отличие от тебя, Жанисс, точно продаст мне ружье!

Резким движением он распахнул дверь и шагнул в дождь, унося с собой остатки спокойствия Александера. Ланглад с задумчивым видом шагнул к молодому шотландцу.

– Brown Bess, бесспорно, хороша, когда нужно снести полчерепа французу, мсье Макдональд! Но нет ничего лучше Tulle, чтобы пристрелить англичанина, если, конечно, вы понимаете, что я хочу сказать.

Однако во взгляде его не было враждебности. Может, он просто решил предостеречь знакомого против Дидье Шартрана? С трудом взяв себя в руки, Александер выдержал взгляд метиса. Тот улыбнулся и тоже покинул факторию, за стенами которой по-прежнему бушевала гроза.

Трапеза проходила в напряженной атмосфере. Все вздрагивали, когда ложка звонко ударялась о тарелку, и прятали глаза, когда стакан со слишком громким стуком опускался на стол. Передать соль или лепешку просили жестом, отвечали на просьбу неразборчивым бормотанием… Только ветер, хлопавший оконными ставнями, осмеливался говорить то, что думает. И все молча его слушали.

Ноньяша все рассказал Тсорихиа и Матиасу Маконсу. Александеру казалось, что он слышит, как шевелятся их мозговые извилины, как зарождаются их собственные умозаключения. Вряд ли кто-то мог обвинить его в смерти французов, однако мысль, что он, возможно, каким-то образом к ней причастен, вполне могла закрасться в чью-то голову.

Судя по тому, как вела себя Тсорихиа, она ничуть не рассердилась на своего спутника. Джон его зовут или Александер, это никак не влияло на ее чувства к избраннику. Если Матиас и выглядел расстроенным, то только потому, что любовь молодой женщины выдержала такое суровое испытание. Сам он был уверен, что Александер совершил в своей жизни не одно страшное преступление. Ноньяша ничем не проявил своих чувств, но за все это время не сказал белому человеку ни слова.

Отставив тарелку, брат Тсорихиа встал. Матиас последовал было его примеру, однако он жестом попросил его оставаться на месте. Когда Ноньяша вышел, ветер с таким грохотом захлопнул дверь, что трое оставшихся вздрогнули. Через несколько минут Матиас тоже ушел.

– Тсорихиа, думаю, мне пришло время уходить, – начал Александер. – Не хочу тебя принуждать…

– Я ухожу с тобой, – решительно заявила молодая женщина, накрыв его руку своей теплой ладошкой. – Ноньяша не сможет заставить меня остаться против моей воли.

Они пересели на разложенную на полу медвежью шкуру. Тсорихиа прижалась лбом к его шее, и Александер стал поглаживать ее по черным как смоль волосам. Огонь бушевал в очаге, слишком маленьком, чтобы сдержать его ярость, – обжигающие языки пламени неустанно лизали черные камни. В доме пахло жареным мясом, но этот запах не мог перекрыть проникавшую с улицы вонь – мусор здесь выбрасывали за двери и никто не утруждал себя его уборкой. Естественно, отбросами питались деревенские собаки, но также крысы, дурно пахнущие скунсы и ракуны.

– Я должен сказать тебе правду, Тсорихиа! Если ты решила идти со мной, ты должна знать.

Девушка положила ему на грудь свою теплую, вселяющую покой ручку.

– Я знаю, что ты мне не врал. И это единственное, что для меня важно.

– О Тсорихиа! – Александер вздохнул с облегчением и запрокинул голову. – Ты должна понять! Меня будут преследовать до тех пор, пока не получат золото, либо пока меня не прикончат. Ты тоже рискуешь, оставаясь со мной.

Он помолчал немного, вслушиваясь в потрескивание пламени, а потом тихо произнес:

– Мне известно, где золото, которое все ищут.

– Я знаю.

Александер встрепенулся. Тсорихиа серьезно смотрела на него.

– Но… откуда?

– В ту ночь, когда тебя сняли со столба, ты разговаривал во сне.

– И что я говорил?

– Много всего… Ты клялся, что никогда не предашь человека, которому дал слово.

Глаза Александера расширились от изумления, рот приоткрылся. Все это время она знала, но даже словом не обмолвилась! А может, она все-таки рассказала брату? И тот вполне может сейчас пойти к Шартрану и… Может, в эту самую минуту они с Шартраном обсуждают, что предпринять?

– Человеку, который держит клятву на пыточном столбе тсоннонтуанов, выдержку даруют боги! У него благородное сердце, и он заслуживает уважения. Сам Великий Дух повелел тсоннонтуанам пощадить тебя.