– Этот Уолкер – отъявленный интриган! – как раз в эту минуту воскликнула ее подруга. – Он родом из Бостона, протестант, ненавидит католиков. Так вот, он во всеуслышание заявляет, что его король сражался и восторжествовал в этой стране не для того, чтобы идолопоклонники получили места в парламенте! Он считает, что, если это случится, в стране станет править дьявол, ни больше ни меньше!
Упоминание об отвратительном Томасе Уолкере заставило Изабель поморщиться от отвращения. Она знала, что Пьер иногда с ним общается. Но если этот человек, недавно получивший должность верховного судьи по гражданским делам, так ненавидит канадцев, как об этом рассказывают, зачем Пьер терпит его в своем окружении? Супруг время от времени рассказывал ей о своих знакомых и деловых партнерах, но никогда – непосредственно о делах, которые вел. Изабель же, в свою очередь, не задавала лишних вопросов, но вот об Уолкере ей хотелось узнать побольше.
– Мюррей поставит его на место! – заявил Пьер и взял два бокала с токайским с подноса, с которым подошел к нему лакей в темно-красной ливрее.
Изабель натянуто улыбнулась, принимая у него бокал.
– Мюррей? – Жак Гийо нахмурился. – Боюсь, на это надежды мало. Английские коммерсанты осаждают его требованиями изгнать из страны всех коммерсантов-канадцев! Даже бывший губернатор Бартон и тот не признает авторитета Мюррея! Он полагается только на Гейджа, а тот сейчас – в американских колониях. Англичанам не по вкусу, что он по-прежнему признает Квебек французской колонией, а канадцев – отдельным народом. Им не нравится, что он осознает пагубность навязывания нам тоталитарной власти англичан, которая никому не пойдет на пользу, так же как и его попытки смягчить юридическую систему, чтобы мы могли по-прежнему применять «Coutume de Paris»[89].
– И его усилия тщетны! – воскликнула Мари-Шарлотта. – Нашим мужьям придется приносить присягу, как того требует «Test Act»[90], чтобы получить высокие посты в городской администрации!
– Забудьте о Cour du banc du roi[91], господа! – проговорил мсье Дэни Виже. – Если только ты не гугенот, да еще и говоришь по-французски, единственное, на что ты можешь рассчитывать, – это обратиться в La Cour des plaids-communs[92]. Лакеи, конюхи – вот в кого хотят превратить нас англичане! Так не может продолжаться!
– Дорогой друг, как можно жаловаться? Вам милостиво даровали право предстать перед судом, а вам мало? – насмешливо отозвалась Мари-Шарлотта. – Мы должны благодарить господ англичан и за это!
– Их не за что благодарить, если хотите знать мое мнение! Только представьте: горстка протестантов провозгласила себя судьями над восьмьюдесятью тысячами канадцев! При этом они не говорят по-французски и не понимают этого языка. Эти люди не знают наших обычаев! Это неприемлемо! А в Труа-Ривьер они не стали открывать суд только потому, что там не нашлось достаточного количества протестантов, и все дела теперь делят между судами Квебека и Монреаля. Это позор!
– И, невзирая на это, Уолкер все еще недоволен, – подхватил Жак Гийо. – Он со своей кликой не желает постоянно заседать в суде, особенно если под следствием оказываются протестанты. И после этого они смеют утверждать, что мы представляем угрозу для их веры и действующей власти!
Каролина де Рувиль залилась серебристым смехом, а потом сказала, лукаво глядя на Жака Гийо:
– Вы представляетесь мне весьма опасным человеком, мсье Гийо! Иных при одном взгляде на вас бросает в дрожь… Я говорю о нас, женщинах!
Эта реплика озадачила Жака Гийо, но он заставил себя улыбнуться.
– Полагаю, что в ваших прекрасных устах это звучит как комплимент.
– Разумеется! Вы очень милы, но, зная вас, я вынуждена разделить мнение английских судей на ваш счет! Вы слишком громко говорите, и это пугает. Безмолвные змеи – враги куда более коварные…
На этот раз насмешка уязвила молодого человека, он поджал губы и поспешно отвернулся. Мадемуазель де Рувиль тем временем украдкой посмотрела на Пьера, и это не укрылось от Изабель.
– Уолкер добивается, чтобы Мюррея сместили с должности. Скорее всего, это его способ отомстить за проблемы, с которыми он столкнулся в военном праве. Он планирует подать соответствующую петицию королю. Отношения между англичанами-гражданскими и англичанами-военными ухудшаются, поэтому самый незначительный конфликт приобретает устрашающие масштабы. Обстановка накаляется, друзья!
– Жаль, если у нас заберут Мюррея! Он единственный, кто толерантно относится, если не сказать защищает, нашу религию и наш язык, – вздохнула Каролина.
– Надолго ли? Руки у него уже связаны, а теперь к его ногам привязывают камень, чтобы он вернее пошел на дно! Уверяю вас, мы должны бросить вызов этим деспотам, противостоять английским торговцам, которые хотят стереть нас с лица земли! Они подталкивают английское правительство к тому, чтобы оно в корне уничтожило наше католическое сообщество!
– Ирония судьбы, но во Франции сейчас атеизм приобретает популярность, и уже поговаривают о том, чтобы запретить деятельность иезуитов, – сказал Виже. – Что мы будем делать, если это случится?
Жак Гийо кивнул в знак согласия.
– Это правда. И все эти философы, стремящиеся расшатать устои абсолютной монархии, дабы народ получил те же права и свободы, которыми сейчас обладает знать, только ухудшают ситуацию. А что вы скажете насчет того, что монахам-сульпицианцам запретили даже письменные сношения с руководством их ордена в Париже из опасения, что они шпионят в пользу Франции? Более того, священникам запретили приезжать из Франции в Канаду, а у местных отняли все имущество. В итоге конгрегация близка к исчезновению. Свой коллеж они закрыли, и кто, скажите, теперь будет обучать наших сыновей? Они останутся невеждами, а свободными профессиями будут заниматься только англичане!
– Мы можем открыть современные школы, – возразил Пьер. – Необязательно полагаться лишь на монахов, когда речь заходит об обучении наших сыновей. Я согласен, Церковь должна прививать им христианскую мораль, но в остальном… Скажите, поможет ли это молодому человеку в деловой жизни, если его научат смиренно подставлять левую щеку, когда его ударили по правой, и ни в коем случае не снимать рубашку, когда моешься?
Каролина снова залилась смехом, посматривая время от времени на Пьера. Похоже, ей многое было известно о его ритуалах омовения.
– У вас кусочек петрушки застрял между зубами, – словно бы мимоходом заметила Изабель.
Девушка тут же перестала смеяться и прикрыла рот ладошкой. Те, кто услышал эту реплику, улыбнулись, а Пьер откашлялся и продолжил:
– Урсулинки по-прежнему обучают наших девочек. Словом, разве нам запрещают исполнять обряды нашей религии?
– Разумеется! Ведь в таком случае, по их законам, мы сами лишаем себя права голоса! – воскликнул Жак Гийо. – Католики не имеют права голосовать! Весьма либерально с их стороны! Мсье, откройте глаза, пока не стало слишком поздно! Уолкер манипулирует вами, держит вас под своим контролем!
Пьер обернулся к своему помощнику и угрожающе прищурился. Казалось, язвительная реплика готова была сорваться с его губ, но он сдержался и ответил только после довольно продолжительной паузы:
– Управление для народа и осуществляемое народом – вот что предлагают нам англичане.
– Но о каком народе вы говорите? О канадцах или об англичанах?
– Отныне мы – единое целое. Неужели вы не понимаете, Жак? Речь не идет о том, чтобы во всем уподобиться англичанам, а о том, что у нас появился шанс образовать настоящее правительство.
– В ущерб нашим интересам! – перебила мужа Изабель, которая больше не могла сдерживаться. – Чтобы участвовать в управлении страной, нам придется стать такими же, как они! Этого они и хотят! Неужели, чтобы понять это, вам надо дождаться, когда ваш внук, здороваясь, скажет: «Hello, grandpa!»[93]? Вы уже отравлены их ядом, Пьер.
