Изабель села в кресло, увидела шоколад, к которому так и не прикоснулась, и взяла чашку. Цветки фиалки напоминали утонувших в грязи бабочек. У нее пропал аппетит. Но соблазн попробовать был непреодолим: она макнула пальчик в напиток и облизнула его. Слишком сладко! Мысли вернулись к Жаку, к его странному поведению. Почему он пришел накануне венчания и заговорил об Александере? Может, боится, что призрак шотландца возникнет из темноты в брачную ночь? Она находила его поведение неуместным, ребяческим.

Хлопнула входная дверь, загудели голоса. Потом кто-то вскрикнул и послышался звон фарфора. Изабель замерла.

– Только бы не мой английский сервиз!

В доме снова стало тихо. Подозрительно тихо… Прошло несколько секунд, и суета в кухне подтвердила ее подозрения. Она вздохнула.

– Лучше бы он разбился в любой другой день, только не сегодня!

Предполагалось, что ворчестерский сервиз будет красоваться сегодня на свадебном столе. Вернее, то, что от него осталось после возвращения из Ред-Ривер-Хилла. Она почувствовала, как к горлу снова подступают рыдания. Какого дьявола Жак заговорил с ней сегодня об Александере?

– Иза!

Вот сейчас ей скажут, что от ворчестерского сервиза остались одни осколки. Ну разве можно быть спокойной в таких условиях? Поддавшись раздражению, она вскочила и повернулась на каблуках. Живот Мадлен занимал собой едва ли не весь дверной проем.

– Ну? Сколько тарелок разбилось?

– Каких тарелок?

– Я слышала, как в кухне что-то разбилось. Это был мой ворчестерский сервиз, я знаю!

Кто-то стоял за спиной у кузины, в тени. Мадлен, покусывая губы, отошла в сторону.

– Полагаю, вы пришли, чтобы извиниться, Жак! Вы испортили мне настроение и теперь…

Изабель умолкла и прищурилась, чтобы рассмотреть вошедшего в комнату мужчину. Гневно бурлящая кровь вмиг застыла у нее в жилах, сердце перестало биться. Онемев от изумления, она издала слабый возглас, похожий на стон.

Луч света скользнул по серебристой пряди, упавшей на лицо, с которого на нее смотрели такие родные ярко-голубые глаза. Мужчина буквально пожирал ее взглядом. Она открыла было рот, но не смогла вымолвить и звука. Мужчина попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Грудь Изабель стеснилась, так что у нее перехватило дыхание. Такого волнения ей еще не приходилось переживать в жизни. Она покачнулась и вцепилась в спинку кресла.

– Силы небесные!

Пол ускользал из-под ног, комната закружилась.

– Иза!

Александер и Мадлен подбежали к Изабель, которая готова была вот-вот упасть. Заключив в объятия обмякшее тело, шотландец прижал его к себе, зарылся лицом в золотистые кудряшки и с наслаждением вдохнул их запах.

– Mo chridh’ àghmhor…

Вокруг толпились люди, слышались возгласы и топот. Одни говорили громко, другие – шептались. Но Александер не слушал. Все его внимание сосредоточилось на Изабель, которая медленно приходила в себя.

Она вцепилась в его одежду, все еще не решаясь открыть глаза. Может, нервозность сыграла с ней злую шутку и все это ей привиделось? Но ведь руки, так бережно ее обнимающие, – они настоящие! И сердце, которое она ощущает под своими ладонями, – живое! И этот голос, эти слова… В конце концов она медленно открыла глаза. Александер похудел, его волосы стали совсем седыми.

– Александер? Но как… Как это возможно? Это правда ты?

– Tuch! Tuch! Потом, a ghràidh, потом…

– Ты… Ой!

Накатила вторая волна слабости. Но мужские руки, пусть и дрожащие, поделились с ней своей силой и энергией. Она слышала, как рядом суетятся, шепчутся люди. Кто-то приложил к ее лбу влажное полотенце. Потом заговорила Мадлен. Она протягивала кузине стакан. Запах крепкого алкоголя моментально привел Изабель в чувство. Напиток ожег горло, и она закашлялась.

Александер подхватил ее на руки, положил на канапе и присел рядом. Габриель заплакал, потому что его не пускали в гостиную. Дверь закрылась, и суета, которая поднялась в доме после появления неожиданного визитера, постепенно стихла.

Оставшись наедине, Александер и Изабель долго молчали. Осознать, что они вместе, рядом друг с другом, – вот в чем они сейчас нуждались. Волнение все еще было так сильно, что ни он, ни она не могли облечь свои чувства в слова.

Детский плач и крики, запах штукатурки, смешанный с запахами жаркого и сладкой выпечки, звон посуды в кухне – реальность не давала о себе забыть, пробуждала ото сна наяву.

– Сколько раз ты еще будешь умирать и восставать, Алекс? Сколько? – спросила Изабель едва слышно.

– Столько, сколько понадобится, чтобы мы снова были вместе, a ghràidh, – прошептал Александер, прижимая ее к себе.

От долгой ходьбы он устал, вдобавок разболелась нога – чтобы дать Жаку время объясниться с Изабель и обмануть нетерпение, шотландец попросил высадить его по дороге. Он пошевелил ногой, чуть отодвинулся, помог Изабель опереться о велюровую спинку канапе и стал любоваться ею. В ореоле яркого солнечного света она была прекрасна!

Она обхватила его лицо дрожащими от счастья руками. Потом нежно провела пальцем по заострившимся скулам, по морщинкам на лбу.

– Изабель, нужно…

– Расскажешь потом! Ты здесь, и больше я ни о чем не хочу думать!

Проглотив комок в горле, он кивнул, соглашаясь. Она права – у них еще будет время. Он наслаждался происходящим, упивался им. Про себя он отметил, что Изабель тоже изменилась. Появились горькие складочки в уголках губ, вуаль усталости омрачила черты лица, пригасила жизнерадостный блеск глаз, который так шел ей… Она казалась более смиренной, чем раньше. Словно хрупкий птенец, вырванный бурей из гнезда, она искала в его объятиях успокоения и защиты.

– Да, я здесь, с тобой.

Он погладил ее по плечу и почувствовал, как она вздрогнула. Улыбка зародилась в уголках губ Изабель, искра надежды осветила ее золотисто-зеленые глаза. Ему захотелось рассказать ей о случайной встрече с Гийо, которая в итоге закончилась их воссоединением, но потом подумал, что еще не время. Единственное, чего он хотел, обращаясь к нотариусу, – узнать, что дети в надежных руках и обеспечены всем необходимым. Гийо сказал, что не знает, где Габриель и Элизабет. Но по его лицу было видно, что он лжет. Александер решил, что нотариусом движет осторожность, и проявил настойчивость. Не услышав ничего нового, он разозлился. Гийо должен знать, где его дети! Он решил их у него украсть! У него украли самое дорогое! Жан Нанатиш был прав: в этом мире не существует справедливости… Что ж, на войне как на войне! Есть средство, помогающее добиться желаемого в любых обстоятельствах. Он погремел золотом в кармане, назвал адрес трактира, в котором остановился, и ушел.

Через два часа нотариус постучал в его дверь с видом человека, которого ведут на эшафот. «Изабель жива!» – эти слова какое-то время звучали в ушах Александера, прежде чем он их осмыслил. Ошарашенный, он заставил Жака Гийо повторить, чтобы убедиться, не подвел ли его слух. И нотариус рассказал ему, что произошло в Ред-Ривер-Хилле после пожара.

Некоторые обстоятельства, правда, оставались туманными. Но с их выяснением можно повременить. Письмо, которое теперь лежит во внутреннем кармане куртки – его передал ему Гийо, прежде чем уехать сегодня утром, – он тоже отдаст Изабель позже. Обнимая любимую женщину еще крепче, он обвел ее улыбающиеся губы указательным пальцем. У нее на щеках обозначились ямочки. Любовь и счастье ясно читались на ее лице.

– Love ye…

Он наклонился и нежно поцеловал ее. Ощущение всеобъемлющего счастья захлестнуло его, заставило забыть об одиночестве, печали, разочаровании – словом, обо всем, что последние месяцы омрачало его жизнь. И вдруг лицо Изабель стало расплывчатым. Слезы навернулись стремительно, потекли по щекам. Закрыв глаза, чтобы сдержать эти потоки радости, переполнявшей сердце и выплескивавшейся из него, он страстно поцеловал Изабель. Но напряжение, в котором он жил с той минуты, как узнал, что любимая не умерла, оказалось слишком сильным. Источенная испытаниями броня не выдержала… Прижимая к себе ту, которая была для него дороже всех в мире, он разрыдался, освобождаясь в одночасье от всех кошмаров и страданий.