– Если я ничего не знаю, то только потому, что не хотел…

– Не хотел знать! Ну конечно, вместо того чтобы разок лишить Габриеля любимой игрушки или развлечения, ты избил его, как собаку! Зато он запомнит это на всю жизнь!

– Есть вещи, которые оставляют следы пострашнее, чем ремень!

– Ну да, конечно! Лучше было бы отстегать его плетью…

Она прикусила губу и посмотрела на Александера, у которого ноздри трепетали от едва сдерживаемой ярости.

– Прости, я не имела в виду тебя…

– Я говорю не о телесных ранах, Изабель, а о том, чего ты совершенно не понимаешь!

Пнув носком полено, он отвернулся, чтобы уйти.

– Александер! – позвала она чуть слышно. – Я понимаю… Я мало знаю о твоей жизни. Но если ты дашь себе труд и расскажешь…

– Я иду на охоту!

– Тогда вперед! Беги, прячься в лесу! Как же я смогу уразуметь то, чего «совершенно не понимаю», если ты ничего не объясняешь и не хочешь про это говорить?

Александер был уже далеко. Последние слова молодой женщины затерялись в вое ветра, трепавшем ее юбку. Некоторое время Изабель стояла и думала, не пойти ли за ним следом. Но тут ее позвала Мари, и она вернулась в дом, чтобы заняться ужином.

Гроза разразилась посреди ночи. И такая жестокая, что Изабель, которая, вообще-то, не боялась гнева небес, задрожала под своими одеялами. В это невозможно было поверить, но Габриель крепко спал, прижавшись к матери всем телом. Что до Мари, то она тихонько вскрикивала, когда громыхало особенно громко.

Изабель волновалась за Микваникве. Когда Мунро с остальными ушел к пруду искать детей, его супруга, невзирая на мольбы Мари, удалилась в лес. Позже Мунро пояснил, что традиция велит индианке, едва начнутся схватки, уединиться в укрытии, которое она загодя специально для этих целей приготовила. Там она, одна-одинешенька, не проронив ни звука, должна разрешиться от бремени. «Не проронив ни звука! Уж в это я ни за что не поверю», – подумала Изабель, вспоминая, сколько мучений ей самой доставили роды.

С наступлением ночи индианка не вернулась. Александер не вернулся тоже. «Dinna worry[140], – сказал ей Мунро между двумя глотками водки. – Они оба прийти скоро!» Оказалось, он пообещал жене, что не станет вмешиваться и нарушать традиции ее народа. Это не помешало ему весь вечер бродить по опушке, не сводя усталых глаз с кромки леса.

– «Оба прийти скоро!» – пробормотала Изабель, имитируя шотландский акцент Мунро. – Нет, мой бедный друг, скоро она не вернется! А Александер пусть остается, если там ему лучше!

Она натянула одеяло до самого подбородка. И вдруг сердце ее дрогнуло. А если поблизости бродит другой медведь? Или волки? У Александера с собой только кинжал. И Микваникве! Страшно было представить, что могло случиться с ней. Что, если роды будут трудными? Если дитя не перевернется, как должно? Боже, спаси ее и сохрани! Но даже если бы она, Изабель, была сейчас рядом с индианкой, чем бы она могла ей помочь?

Новая вспышка осветила комнату и оборвала нить размышлений. Последовавший за ней раскат грома был таким оглушительным, что, казалось, весь мир содрогнулся. Габриель проснулся с криком и вцепился в ночную рубашку матери. Мари сидела на своей кровати и кричала от страха.

– Не бойтесь, просто молния ударила совсем рядом, – сказала Изабель, чтобы успокоить сына и девушку. – Наше счастье, что мы в безопасности!

Мари, накрывшись с головой, повизгивала, словно поросенок, которого собрались резать. Габриель посмотрел на мать расширенными от испуга глазенками.

– Мам, это доб’ый боженька на меня гневается! Потому что я сегодня поступил очень плохо!

– Нет, Габи, это просто гроза! В лесах грозы бушуют сильнее, чем в городе.

– А мсье Александер-р-р ушел в лес! Он не ве’нется, я точно знаю!

– Почему ты так говоришь? – Изабель взяла сына за подбородок, чтобы посмотреть в его заплаканные глаза. – Мсье Александер обойдет капканы и…

– Он сказал, это он – мой настоящий папа! Он точно ум’ет, как мой папа Пьер-р-р!

– Что? Когда он тебе это сказал, Габи?

– Когда бил меня р-р-ремнем! И он сказал, что по к’ови я наполовину…

В дверь заколотили кулаком. Шум заставил Габриеля умолкнуть на полуслове. Мальчик еще крепче ухватился за мать и задрожал всем телом.

– Мама, это п’ишли волки-обо’отни! Это они к’ичали там, на улице! Они хотят меня съесть! Их послал злой дьявол!

– Габи, не говори глупости! Мари разбросала вокруг дома столько соли, что к нам ни один оборотень не подберется! Это Мунро пришел сказать, что у малышки Отемин появилась сестренка или братик.

Стук стал еще громче.

– Изабель! Изабель! Dè tha ’dol? Fosgail an doras![141]

– Алекс?

Изабель почувствовала облегчение и в то же время рассердилась. Она накинула на Габриеля одеяло, подбежала к двери и открыла ее. Вместе с Александером в дом ворвался порыв ветра с дождем. Шотландец весь промок, ноги у него заплетались. В мокрой одежде и с прилипшими к голове волосами он вполне мог сойти за волка-оборотня. Он обвел комнату мутным взглядом, на мгновение задержавшись на спрятавшейся под одеялом служанке и круглом личике сына, который выглянул-таки из своего укрытия, потом со вздохом прислонился к стене и закрыл глаза.

– Алекс, что случилось? Откуда ты явился? На тебя страшно смотреть! И на пол с тебя уже целая лужа натекла! Скорее раздевайся! Я дам тебе переодеться и вскипячу воды для чая.

– Chan eil…Не надо чая! Я не хочу… Не надо чая… Нет…

– Да что с тобой такое?

Изабель подошла посмотреть, не ранен ли он. И только теперь уловила запах спиртного.

– Cha bhi mi fada…[142] Я только хотел убедиться… heard screaming[143]. Молния… Я подумал… Все, я ухожу! Спокойной ночи!

– Ты пьян? Ты выпивал у Мунро? Как Микваникве? Есть новости?

Александер испустил протяжный вздох и пожал плечами. Ему не хотелось ничего объяснять. Уж точно не сейчас.

– Алекс, ты видел Микваникве?

– Chan eil mi a’tuigsinn…[144] Микваникве? Я был не… с ней.

Он пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за ручку входной двери. Она открылась, и Александер растянулся во весь рост на полу, причем так, что ноги оказались в доме, а голова – на улице, под дождем. Изабель подбежала к нему, нагнулась и стала трясти за плечи.

– Ты всю ночь собираешься так лежать? Хочешь, чтобы весь дом залило дождем?

– An taigh agam… An taigh agam… [145]

– Ну-ка, вставай! Какой пример ты подаешь сыну? Этого еще не хватало: отец – пьяница! Да вставай же!

«Какой пример ты подаешь сыну? Этого еще не хватало: отец – пьяница!» Слова проникли в затуманенное сознание Александера и произвели эффект молнии. Где-то совсем рядом громыхнул гром. Он перевернулся на бок. Дождь хлестал по лицу, вода затекала в рот. Он облизнул губы и сглотнул.

– An taigh agam… dh’òlainn deoch a làimh mo rùin…[146] – произнес он нараспев, потом засмеялся, а еще через секунду закашлялся. – Я не хотел… Я не хотел, но было надо. Он должен понять… Если поступаешь дурно… наказывают. Пришлось, хотя я и не хотел. Изабель, прости меня!

И он закрыл лицо руками.

– Мама, что с мсье Александе’ом? Ему плохо? Он гово’ит ст’анно… Скажи, он уми’ает? Он ум’ет? Я буду хо’ошо себя вести, обещаю! Я всегда буду слушаться, всегда! Я не хочу, чтобы он уме’ из-за меня!

– Улитка проклятая… Bluidy rainy day…[147] God damn snail…[148]